7 ЯНВАРЯ 2024,

Можно быть уверенным в том, что важной частью международных отношений станет совершенно непохожее прочтение исторических событий. Включая те из них, по поводу которых вроде бы нет особых оснований спорить.

Тимофей Бордачев
Программный директор клуба "Валдай"

Сейчас в эпицентре противостояния России и Запада находится судьба украинских земель. Однако появляется все больше оснований думать, что происходящее противоборство – это только начало нового этапа отношений, которые никогда не были особенно дружескими. Возвращению России и Запада в привычную за столетия колею системного противостояния способствует сразу несколько факторов: неспособность американцев и их союзников признать сокращение своих возможностей влиять на судьбу мира, общий кризис глобальной рыночной экономики, да и сама по себе самостоятельность России, всегда остающейся в таком качестве вызовом для США и Европы.

То, какие формы это противостояние примет, нам еще предстоит узнать. Оно совершенно точно не будет похожим на времена холодной войны, когда Восток и Запад были разделены так называемым железным занавесом. Вряд ли оно окажется таким же элегантным, как это было на протяжении XVIII-XIX столетий: времена наступили более прозаичные. Но можно быть сравнительно уверенным в том, что важной частью отношений станет совершенно непохожее прочтение исторических событий. Включая те из них, по поводу которых вроде бы нет особых фактических оснований спорить. Примеры мы уже видим на каждом шагу. Вплоть до курьезных – вроде недавнего заявления пожилого американского политика о том, что во время Второй мировой войны Украину от нацизма освободили США.

В каком-то смысле у разных народов действительно разная история, и крайне редко бывает, что видение отдельных событий прошлого по разные стороны государственных границ является идентичным. История – это интерпретация фактов, определение важности каждого из них, размещение конкретных событий в общем пути, пройденном государством за весь период его существования. Те, кто пишет учебники и научные монографии, сами решают, какой факт заслуживает того, чтобы стать историческим событием. И исходят они из собственных соображений, которые могут быть патриотическими или подчиненными текущей политической конъюнктуре. Но во всех случаях, когда история пишется самостоятельно, она неизбежно является государственной.

История может объединять народы только в двух случаях. Во-первых, если они являются частью одного государства-цивилизации и обладают общностью исторической судьбы. Это свойственно многонациональным странам, и отчасти даже сохраняется в случае, когда на их месте возникают новые независимые государства. Общая история объединяет разные народы внутри таких государств-цивилизаций, как Россия, Китай, Индия или США. Из исторического опыта возникает понимание, что вместе многонациональным народам легче обеспечить свое выживание в отношениях с более могущественными и агрессивными соседями.

Во-вторых, история объединяет, если совпадают основные интересы и ценности формально независимых друг от друга держав. Интересы при этом стоят на первом месте, поскольку создают прочную материальную основу для того, чтобы сплачиваться в отношениях с внешним миром. Страны Западной Европы, несмотря свое современное малое значение в мировых делах, являются бывшими колониальными "империями". Поэтому для французов, британцев, голландцев или испанцев важным и естественным является развивать единое видение своей истории и основных событий во взаимодействии с другими народами. Они идут по этому пути вместе: вне зависимости от того, касается это воспевания географических открытий или разоблачения преступлений колониального прошлого.

Для России и стран Запада оба фактора – единство политической цивилизации и общие интересы – почти никогда не действовали. Их противостояние началось буквально сразу после того, как Русское государство окончательно обрело суверенитет в конце XV века. Россия сформировалась как самостоятельная сила отдельно от остальной Европы, а ее судьба никогда не зависела от внутренней европейской политики. Русская политическая цивилизация основана на идее самостоятельности, а самые серьезные угрозы для этой ценности создавал всегда Запад. Там, в свою очередь, фундамент политической культуры основан на идее собственного превосходства. В этом случае вызовом становилась всегда уже Россия, поскольку, признавая культурные и технические достижения Запада, никогда не хотела превратить это в признание его доминирования. Несколько попыток навязать это России заканчивались для европейцев драматическими поражениями, после которых наше могущество только усиливалось.

Тактические интересы иногда совпадали. Поэтому, когда политическое противоборство было менее ожесточенным, разное толкование истории отступало на второй план. Был даже случай, когда Россия и отдельные страны Запада воевали в середине прошлого века против общего противника в лице гитлеровской Германии. И это позволило даже создать общую версию того, как мы видим отдельные события. Тогда интересы совпали настолько серьезно, что сравнительно единое прочтение событий 1939–1945 годов продержалось удивительно долго: вплоть до новейшего времени. Хотя и тогда отличалось, часто весьма существенно, прочтение отдельных деталей. Тем более, что после Второй мировой войны Европа потеряла самостоятельность и должна была принять американскую версию истории. Этот процесс не стал мгновенным. В наши дни он принимает все более завершенную форму.

Теперь и частичное единство в понимании исторических событий оказывается в прошлом. Мы вступаем в очередной период, когда их интерпретация играет у нас и на Западе все более значимую роль во внутренней консолидации. Поскольку Россия, как и весь СССР, была победителем во Второй мировой войне, фундаментальное значение этого является безусловным в нашей истории. Европа в той войне потерпела унизительное поражение, стоит ли особенно удивляться тому, что там попытки консолидации основаны на отрицании значения событий 1939–1945 годов? Для американцев Вторая мировая война важна не тем, что был побежден фашизм, а тем, что они добились почти неоспоримого мирового господства. Интерпретация истории, таким образом, оказывается совершенно разделяющей в том, что касается современной международной политики.

Сейчас все значимые в глобальном масштабе цивилизации проходят этап адаптации к глубоким общественным, экономическим и, как следствие, политическим изменениям. Готовых рецептов нет, каждый учится на своем опыте. История в результате важна для нас, как источник понимания природы своей государственности. В каком-то смысле она становится одним из ресурсов развития – в этом смысл историософии как понимания пути государства через его исторический опыт. А это значит, что делиться ей будет исключительно трудно. Если вообще возможно. Поэтому нам необходимо привыкнуть, что в России и на Западе понимание даже самых известных фактов европейской и мировой истории будет различаться.

Под вопросом остается то, насколько важной является общая историческая память для будущего международного порядка в Европе? Ответа на этот вопрос пока не просматривается. С одной стороны, стабильность отношений в сфере безопасности и уважение важнейших интересов друг друга совершенно не требуют близких взглядов на прошлое. С другой – отрицание того, что значимо для соседей, само по себе вступает в конфликт с их интересами и ценностями. В России это уже проходили на примере попыток Запада навязать свое понимание основных событий российской истории. Возможно, что прошлое окажется единственной сферой, представляющей общественный интерес, где Россия и Запад не смогут добиться в будущем компромисса. К такой перспективе, понимая важность и правоту нашего видения, также нужно быть готовыми.