Виток исторической спирали
Основные тенденции современных военных конфликтов – начало новой эпохи

01.01.2024
№1 2024 Январь/Февраль

АНДРЕЙ ФРОЛОВ
Кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Центра комплексных европейских и международных исследований Национального исследовательского университета "Высшая школа экономики".

Попытка типологизации современных вооруженных конфликтов, а тем более анализ их основных тенденций в условиях минимального объема правдивой информации – дело неблагодарное. Как показывает опыт, относительно достоверные сведения о силах и средствах сторон, их потерях, замыслах и ходе боевых действий появляются спустя значительное время после самого события.

С другой стороны, "тиктокизация" военных столкновений и медиатизация информационного пространства, в принципе, дают пищу для размышлений и позволяют сделать некие предварительные выводы. Данная работа представляет собой попытку выявить основные и частные тенденции современных вооруженных конфликтов разного типа интенсивности, которые могут стать доминирующими в ближайшие годы.

Основные тенденции

Прежде всего, следует отметить несколько характерных черт. Можно наблюдать дальнейшее расхождение в уровне насыщенности конфликтов с участием стран первого эшелона и всех остальных. Это означает, что там, где задействованы государства из первой десятки, одна сторона может применять истребители пятого поколения, перспективную индивидуальную экипировку, БПЛА различного назначения и высокоточное оружие, в то время как на противоположной будет фигурировать легкое стрелковое вооружение 1940‒1950-х гг. и гражданские мобильные телефоны.

В то же время удешевление технологий и их доступность, помноженные на возможность удаленной координации через интернет, стали доступны негосударственным игрокам и бедным странам третьего мира. Это в какой-то степени снижает неблагоприятные для них последствия упомянутого разрыва в боевых возможностях, но одновременно делает практически неизбежным обращение к стратегии непрямых действий, которая в XXI веке в значительной степени представлена террористическими актами, диверсионной и киберактивностью против гражданской инфраструктуры и мирного населения.

Все недавние конфликты без исключения продемонстрировали повышение роли и значимости мобилизационных резервов экономики и промышленности, в первую очередь военной.

Как показала практика, современный военный конфликт отличается высокой степенью интенсивности и колоссальным расходом боевых средств. При наличии собственной военной промышленности она должна иметь возможность оперативно переходить на военные рельсы, в идеальном варианте сохраняя способность удовлетворять и потребности собственных воюющих вооруженных сил, и запросы по уже подписанным и новым контрактам. Это необходимо для сохранения заработка и деловой репутации, а также для снижения стоимости единичного изделия для своих вооруженных сил.

В случае отсутствия собственной значимой военной промышленности государство-участник боевых действий вынуждено либо задолго до конфликта создавать запасы военных материалов, либо иметь финансовые ресурсы для закупки необходимого на мировом рынке. Усложнение современных боевых платформ приводит к резкому росту цикла их производства (к примеру, для французской 155-мм самоходной гаубицы CAESAR – не самой сложной системы, он составляет почти два года).

Сам мировой рынок оружия также подвергся серьезным изменениям. Помимо его роста в абсолютных показателях вместе с общемировой траекторией десяти лет на увеличение военных расходов, на нем формируется следующая новая реальность:

Фактически полный уход в историю оружия и боеприпасов бывшего СССР и стран Варшавского договора, которые долгие годы закрывали потребность в недорогом и, самое главное, готовом вооружении. Специальная военная операция окончательно истощила практически все имеющиеся резервы относительно боеспособного советского вооружения сухопутных войск и ВВС в Восточной Европе, России, Белоруссии и Украине. Последняя вообще выпала из числа значимых экспортеров вооружений, хотя в 1990‒2000-е гг. входила в десятку крупнейших.

Значительно уменьшились и доступные объемы натовских образцов производства 1960‒1980-х годов. С учетом сокращения армий НАТО до 2014 г. и ведения многочисленных конфликтов в 2000–2021 гг. рассчитывать на подобный ресурс в будущем не приходится. Хотя нельзя исключать и обратный выкуп натовских вооружений и боеприпасов у дружественных и нейтральных стран в случае продолжительного масштабного конфликта.

Наконец, на рынке появились новые игроки – Турция, Иран, Южная и Северная Корея и т.д., которые оперативно могут заполнить потребности ведущих игроков в условиях вышеупомянутого дефицита.

Современные образцы вооружений дорожают и требуют значительного времени для производства, что ограничивает возможности их оперативного получения ad hoc. В то же время складские запасы для таких случаев производители пока тоже не создают, хотя в будущем формирования подобного рода "пула подменных вооружений" исключать нельзя.

Практически во всех известных случаях к началу боевых действий наблюдалась нехватка средств ведения долгосрочной и масштабной войны, и их приходилось пополнять либо за счет загрузки собственного ВПК, и/или закупки (получения) у внешних источников.

После краткого общего разбора рассмотрим особенности конфликтов до и после 2022 года. Как представляется, начало СВО стало важнейшим событием в военном деле со времен войны в Ираке в 1991 г., а сама операция, видимо, окажется для военно-технологического измерения конфликтов таким же революционным событием и новой точкой отсчета.

Особенности до 2022 года

Анализ данных по конфликтам 1990‒2010-х гг. позволяет выделить следующие особенности.

Рост применения высокоточного оружия. Это относилось не только к странам первого эшелона, но и государствам с намного меньшими возможностями. Важнейшим примером популярного высокоточного оружия стали беспилотные летательные аппараты всех видов, в первую очередь ударные и барражирующие боеприпасы.

Нельзя не отметить и активное применение авиации с постепенным ростом доли БПЛА. Это явление неразрывно связано с предыдущим тезисом и в каком-то смысле представляло собой реинкарнацию идей генерала Дуэ 1920-х гг., и базировалось на слабости противника[1].

Определенной особенностью стал упор на действия сил специального назначения, аэромобильных подразделений, легкой пехоты. Это отчасти связано с тем, что большинство конфликтов были асимметричными, когда с противоположной стороны, как правило, выступали легковооруженные воины, не имевшие адекватных средств противотанковой борьбы и ПВО, тяжелого вооружения в значимых количествах. А имевшиеся его образцы становились легкой мишенью для авиации. Тяготение к мобильности и облегчению сухопутных войск среди прочего имело в основе и желание сэкономить на фоне постоянных сокращений военных бюджетов "на развитие" в большинстве стран мира, а также удорожание реализуемых программ создания и закупки боевых платформ нового поколения.

В рассматриваемом периоде наблюдался относительно незначительный объем применения тяжелой бронетехники, в первую очередь странами НАТО. В условиях скоротечности войны или специфического театра военных действий тяжелая бронетехника зачастую становилась обузой, заставляя выделять значительные силы для ее прикрытия, к тому же, как казалось, большую часть ее задач могли выполнять более легкие платформы, как правило, колесные и с ослабленным бронированием, а также авиация. Кроме того, тяжелая бронетехника с трудом вписывалась в концепцию аэромобильных экспедиционных войск, что частично объяснялось еще и отсутствием в большинстве стран мира тяжелых и сверхтяжелых военно-транспортных самолетов, а это вынуждало обращаться к немногочисленным частным эксплуатантам транспортных самолетов Ил-76 и Ан-124 или же привлекать ВВС США.

Неравнозначность военных потенциалов противников привела к тому, что ПВО использовалась весьма ограниченно, в основном сводясь к ПЗРК различных поколений, а также ЗРК меньшей и средней дальности. Случаев применения комплексной ПВО с задействованием дальнобойных ЗРС имелось буквально единицы.

Специфика структуры вооруженных сил НАТО и США, а также слабость противников на море вели к активному применению флота для ударов по наземным целям. Они проводились практически в полигонных условиях из-за отсутствия у противоположной стороны надежных средств противодействия.

В рассматриваемый период формируется тренд на увеличение масштабов городских боев. Начался он с Фаллуджи, но стал приобретать форму и повторяемость в Сирии и на востоке Украины в 2014‒2015 годах. Это стало первым признаком своеобразной "архаизации" войны и отхода от ее скоротечности.

Наконец, до 2022 г., несмотря на разномастность происходивших конфликтов, можно было говорить об относительно ровной загрузке предприятий ВПК ведущих стран, которым не приходилось работать в авральном режиме и кратно наращивать производственные мощности в относительно короткий отрезок времени.

Изменения после 2022 года

Данный раздел в основном базируется на выводах относительно СВО, так как этот конфликт, по нашему мнению, стал рубежным за несколько десятилетий. Он еще не закончился, и подводить итоги рано, но некоторые соображения можно высказать.

Серьезные изменения произошли в использовании летательных аппаратов. Наблюдается рост масштабов применения пилотируемой авиации, что вызвано расширением пространства поля боя, необходимостью атаковать объекты в тылу, а также наличием сильной ПВО, которая угрожает всем видам БПЛА. Кроме того, пилотируемые летательные аппараты позволяют нести более широкую номенклатуру средств поражения, пока еще недоступную для БПЛА.

К этому тезису примыкает активное распространение коптеров и FPV-дронов[2] не только для разведки, но и для уничтожения целей. Это действительно новое слово в военных действиях, и после СВО взрывающиеся FPV-дроны начали активно применяться и в других горячих точках, к примеру, в Сирии, Судане и секторе Газа. Когда отсутствуют нормальные средства радиоэлектронной борьбы или их недостаточно, массированное применение FPV-дронов заметно ограничивает перемещение войск и техники, а также вынуждает использовать различные средства защиты, что снижает мобильность той же бронетехники.

Вместе с беспилотными летательными аппаратами в дело массированно пошли и безэкипажные катера, в условиях СВО в основном для поражения боевых и гражданских кораблей, а также, возможно, ведения разведки. Это также вынуждает совершенствовать и усиливать оборону баз и кораблей в море, наращивая средства наблюдения и число стволов автоматического оружия. Это существенный шаг вперед по сравнению с атакой смертников на моторном катере на американский эскадренный миноносец DDG 67 Cole в 2000 году.

Любопытным явлением стало ограничение деятельности флота по причине наличия у противника современных береговых ракетных комплексов и закрытого театра военных действий. В случае СВО наиболее значимыми единицами флота стали носители крылатых ракет и большие десантные корабли, однако организовать полную блокаду побережья противника не удалось. Востребованы речные корабли и катера, и на повестку дня вернулся вопрос о создании речных флотилий и проектировании для них концептуально новых кораблей.

Другая ярко выраженная особенность – активное применение киберсредств для поражения инфраструктуры. По понятным причинам весь спектр примененных средств и их эффективность не видны, но даже по известным фактам понятно, что масштаб качественно превосходит разовые акции, которые имели место в прошлом.

Также наблюдается рост числа диверсий в глубоком тылу противника и на объектах стратегической инфраструктуры. Для этого активно используется агентура и современные средства коммуникации, диверсионно-разведывательные группы, которые теперь действуют как минимум в региональном масштабе и не привязаны к театру военных действий.

Вероятно, масштаб и мощь подобных действий, часто совершаемых под "ложным флагом", будут только нарастать.

Нельзя не отметить и резкий рост применения неуправляемых средств поражения, возвращение ведущей роли артиллерии. Артиллерия в СВО явно восстановила утерянную было роль "бога войны", о чем красноречиво говорит статистика ранений: на осколочные ранения и контузии приходится порядка 90 процентов всех случаев, пулевые ранения составляют несколько процентов. С обеих сторон артиллерия активно использует неуправляемые снаряды, которых постоянно не хватает, и, как стало понятно, высокоточные управляемые снаряды и ракеты не могут заменить их в силу как дороговизны, так и уязвимости от помех средствам наведения и взрывателям. В этом же блоке следует упомянуть и важность инженерных средств заграждения и разграждения, которых тоже оказалось недостаточно в рамках прошлой парадигмы со ставкой на мобильные силы и быстротечность конфликтов.

Соответственно, характер ранений и масштаб военных действий снова выдвинули на первое место возможности военно-полевой медицины, наличие высокоэффективных медицинских средств и специальной техники для скорейшей эвакуации раненых с поля боя. Как и в случае с боеприпасами и пехотой, военных врачей оказалось мало, что потребует пересмотра и этого направления военного дела.

Вместе с артиллерией на поле боя вернулся танк.

Этот вид боевой техники регулярно "хоронят" практически с момента рождения в 1916 г., но каждый раз он демонстрирует чудеса адаптации к современному бою. Танк пока невозможно заменить ни в наступлении, ни в обороне, а легкая пехота сама по себе имеет слишком слабый ударный потенциал для прорыва укрепленной обороны, в городских боях или для самостоятельной обороны против противника, оснащенного артиллерией и тяжелой бронетехникой. Впрочем, новые средства поражения, те же FPV-дроны, заставляют принимать экстренные меры повышения защищенности, которые оперативно реализовываются в ведущих армиях мира (как минимум в израильской и японской, начавших устанавливать противокумулятивные экраны на башни танка).

Сохранение роли и значения танка отражает тот факт, что в ведущих армиях мира оказалось мало пехоты. Увлечение спецназом и сложными платформами привело к тому, что занимать окопы, вести бой в городе или промышленной застройке некому, а небольшой кадровый состав пехоты быстро тает в высокоинтенсивном конфликте. Численность и возможности пехоты будут возрастать. Вместе с тем явно возрастет значимость средств непосредственной поддержки пехоты и тяжелых штурмовых средств, то есть возврат к немецким и советским подходам времен Второй мировой войны на новом технологическом уровне.

В свою очередь, силы специальных операций повсеместно столкнулись с "кризисом идентичности", когда в большинстве случаев нет задач, подходящих их уровню, для большинства имеющихся их подготовка и снаряжение избыточны, что вынуждает на ходу придумывать им применение. В качестве примера приведем случай из более раннего периода. Во время операции "Буря в пустыне" в 1991 г. военнослужащие подразделения Delta оказались не у дел, максимум, что им доводилось – охранять командующего операцией генерала Норманна Шварцкопфа. В результате отряду быстро придумали задачу – поиск иракских мобильных пусковых ракетных установок, хотя эффективность этих действий под вопросом.

Обращает внимание и снижение значимости ручных противотанковых средств и ПЗРК в связи с ростом защищенности бронетехники и летательных аппаратов. СВО продемонстрировала, что для гарантированного поражения современного танка или вертолета требуется несколько пусков самонаводящихся управляемых ракет, в отдельных случаях более десяти, что не всегда позволяет сделать боевая обстановка. Кроме того, СВО и война в секторе Газа показали, что увлечение противотанковыми ракетами с самонаведением имеет слабые стороны, так как в условиях интенсивного боя, запыленности, пожаров и т.д., головка самонаведения зачастую просто не может найти цель, а оптимальные режимы пусков сопряжены с высокими рисками для оператора.

На снижение эффективности этих, а также ряда других управляемых средств поражения повлиял рост численности и эффективности средств радиоэлектронной борьбы (РЭБ) и радиотехнической разведки. По мере насыщения подобными средствами боевых порядков российских войск заметно упала эффективность управляемых средств поражения, включая реактивные снаряды М31 комплекса HIMARS. Значимость средств РЭБ отмечалась еще в ходе локального конфликта на востоке Украины в 2014–2022 гг., но окончательно они продемонстрировали свою важность во время СВО. Как показала практика, даже купленные ХАМАС на гражданском рынке постановщики помех усложнили для израильской армии применение высокоточных средств поражения. В этом ряду и резкий рост эффективности средств противодействия БПЛА, которая будет только расти, вынуждая ставить на БПЛА собственные бортовые комплексы обороны, что приведет к повышению их размеров и стоимости.

Начиная с войн против террористических группировок в Афганистане и на Ближнем Востоке, повышается роль средств маскировки от воздушной и космической разведки. Даже используя примитивные доступные гражданские средства, террористам удавалось эффективно скрывать технику и людей, но в условиях масштабного конфликта значение данных средств только выросло. В определенных случаях умелая маскировка может застать противника врасплох с далеко идущими последствиями стратегического уровня.

Важным элементом новой эпохи стало расширение областей военного применения коммерческих технологий (спутниковая связь Starlink, 3D-печать, коптеры, дельтапланы и т.д.). Процесс начался несколько лет назад, и, видимо, будет набирать обороты.

Наконец, значимой особенностью конфликтов последнего времени стало активное вовлечение в боевые действия различных прокси- и негосударственных игроков. Частные военные компании (ЧВК) явно перешли на новый уровень наемных армий по типу средневековых формирований, которые могли оказывать широкий спектр услуг, имея собственную номенклатуру вооружений, аналогичную регулярной армии. С другой стороны, находкой стали негосударственные или окологосударственные формирования на территории других государств (классический пример – "Хизбалла"), которые позволяют держать противника в напряжении без непосредственного вовлечения "куратора". Одновременно идет размывание понятия наемничества и в отдельных случаях слияния его с ЧВК.

* * *

Помимо перечисленных факторов будут действовать новые технологии, причем в наиболее остром своем выражении в виде оружия на новых физических принципах. Ряд образцов лазерного оружия уже принят на вооружение, и его боевое использование – вопрос времени. Аналогичная ситуация складывается и в области военного применения искусственного интеллекта, чье автономное решение убить человека на данный момент ограничено только этическими, но никак не технологическими причинами.

Человечество стоит в начале новой эпохи в эволюции военных действий, и осознание происходящих процессов может много дать для правильного формулирования задач и проблем, ответы на которые способно найти экспертное сообщество. Но для этого нужен массив достоверных данных, а вот с этим на фоне видимого избытка информации как раз плохо. Путь исследователя данного вопроса будет тернист и сложен.

Автор: Андрей Фролов, кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Центра комплексных европейских и международных исследований Национального исследовательского университета "Высшая школа экономики".

Полный текст
https://globalaffairs.ru/articles/vitok-istoricheskoj-spirali/