Старина Хэм
к 125-летию со дня рождения Эрнеста Хемингуэя
Георгий Судовцев
21.07.24
Для нашей, некогда самой читающей, страны этот американский писатель - не только память о "шестидесятниках", с их модой на бороды, свитера, трубки и обращение "Старик!" (море смеется где-то рядом). Общим местом стало утверждение, согласно которому родившийся 125 лет назад, 21 июля 1899 года, в богатом пригороде Чикаго Эрнест Миллер Хемингуэй одно время был более известен в Советском Союзе, чем у себя дома. Причем западная точка зрения гласит, что жителями СССР он воспринимался прежде всего не как выдающийся писатель, а в качестве некоей "контркультурной иконы, воплощающей американский идеал личной свободы", протестного стремления к западному "празднику, который всегда без тебя", от улочек Монмартра до снегов Килиманджаро, а, мол, "его произведения наполненные воздухом свободы и пацифизма, были востребованы советским обществом после десятилетий сталинского режима, атмосферы страха и всеобщего доносительства", "сформировали мировоззрение целого поколения" и тем самым "внесли свою лепту в окончательный распад СССР".

Легенда, миф о Хемингуэе, именно таковы, они существуют во множестве зеркалящих друг друга пересказов, и не стоит удивляться тому, что в этих бесконечных зеркалах отразилось, помимо прочих, вдохновенное претензиями на "дискурсмонгерство" лицо, известное как Дмитрий Быков*: не в его лекциях, где про "героическое вранье" Хемингуэя, а там, где писатель "поучаствовал во всех самых грязных и страшных катаклизмах своего века, от Первой мировой войны до кубинской революции - и отовсюду вышел чист, да еще вынес первоклассные тексты…" Как вы сами понимаете, второй взгляд - менее свежий и правильный, поскольку во время его создания гендерность и инклюзивность еще не входили в обязательную программу фигурного катания слов. Для нынешней западной cancel culture ("культуры отмены"), которую осваивают и российские либералы, до того вдоволь тренировавшиеся на всем советском, Хемингуэй остается целью, но уже не в качестве образцового героя, а в качестве мишени - он ведь "белый цисгендерный мачо", воплощение "токсичной маскулинности", как же…

Может быть, мелкая, но весьма показательная деталь: в посвященном языкам и литературе томе третьего, последнего советского издания "Детской энциклопедии" Хемингуэю - единственному из современных зарубежных писателей - достался портрет на всю страницу. То есть в негласной отечественной иерархии общественно-литературных приоритетов (или мод) в конце 50-х, все 60-е и даже в начале 70-х "старина Хем" стоял чрезвычайно высоко. И действительно питал надежды юношей, которые с тех пор успели постареть или даже уйти в мир иной, но так и не выросли, хотя очень хотели быть бесстрашными, мужествен­ными, способными преодолевать любые препятствия - не ради какой-то определенной официально одобренной цели, типа "строительства коммунизма" или, тем более, "пятилетки в четыре года", а просто "по жизни". Если в довоенные годы произведения Хемингуэя восторженно принимались прежде всего верхушкой творческой интеллигенции СССР, а для широкой аудитории он выглядел непонятным и "мелкобуржуазным" индивидуалистом, "зацикленным" на проблемах личной свободы и последствий ее реализации, то уже к концу 1950-х уровень образованности советской аудитории существенно вырос, а "классовых инстинктов" - снизился, так что и литературный подтекст, и культурный контекст творчества Хемингуэя, чьи книги в течение 16 лет (1939–1955), после "личного сталинского" запрета на публикацию уже готового перевода романа "По ком звонит колокол", в СССР не издавались, стали более понятными и "своими" для советского читателя. В его лице Америку в нашей стране и стали массово "догонять" - что, собственно, было реальным содержанием реанимированного Хрущевым в форме "Догнать и перегнать Америку! (по производству мяса и молока)" известного ленинского лозунга "Догнать и перегнать! (передовые капиталистические страны)".

В данном отношении не стоит упускать из виду, что годы творчества Хемингуэя пришлись на эпоху становления и укрепления его страны, США в статусе ведущей мировой державы на фоне общего научно-технологического рывка человеческой цивилизации, это практически непрерывная восходящая линия в их истории, даже с провалом Великой Депрессии конца 1920-х-начала 1930-х годов. Всего за год до рождения будущего писателя, в 1898 году, Соединенные Штаты после трех с половиной месяцев боевых действий успешно завершили свою первую "настоящую" империалистическую войну - против Испании, в итоге получив Гуам, Пуэрто-Рико и Филиппинские острова, а также безраздельный контроль над Кубой. В Испании эта война, ставшая символом национального позора, породила "поколение 1898 года", череду социальных конфликтов, кульминацией и завершением которых стала гражданская война 1936-1939 годов. Так что, можно сказать, с Испанией и Кубой жизнь и творчество Эрнеста Хемингуэя связаны вовсе не случайно. Мало того, что эта восходящая линия постоянно чувствуется в произведениях писателя - сами эти произведения являются неотъемлемой культурной составляющей ее. Герои писателя - безусловно, хозяева своей жизни, но при этом оказываются "потерянным поколением" и, как отметил еще в начале 30-х один из первых отечественных переводчиков произведений Хемингуэя Иван Кашкин, "живут, стиснув зубы". При этом "в романах Хемингуэя никогда не встретишь капиталиста, наделенного положительными чертами" (Джозеф Норт).

До выхода в свет первых своих художественных произведений Хемингуэй, помимо участия добровольцем на итальянском фронте Первой мировой войны, работал журналистом, в том числе зарубежным корреспондентом, в изданиях США и Канады. Опыт этой работы во многом определил "телеграфный стиль" прозы Хемингуэя, с ее "принципом айсберга", когда читателю предлагается "додумать" бóльшую часть смыслового объема произведения по создаваемой писателем для чтения "верхушке" его текста. Тем самым, как и полагается в рамках модернизма, создается некая загадка, которую необходимо разгадать, восстановив отсутствующие или разрушенные причинно-следственные связи. Но вот чего в творчестве Хемингуэя нет, так это мистики, сверхъестественного, все возможные намеки на его присутствие поглощены тем самым подтекстом, находятся ниже ватерлинии создаваемых им "айсбергов" - в данном отношении достаточно сопоставить повесть "Старик и море" (1952) с романом Германа Мелвилла "Моби Дик" (1851). Мир Хемингуэя полон неожиданностей и различных "подводных камней", но по сути своей он рационален и познаваем, это мир, который принципиально может и должен быть "нашим", "своим" для каждого человека. Чем неизменно привлекал и привлекает читателей. Возможно, самая лучшая экранизация его произведений - мультфильм Александра Петрова "Старик и море" (1999), сияющий всеми красками и отражениями этого мира. Но, согласно христианской традиции, "какая польза человеку, если он весь мир приобретет, а душе своей повредит?"

И здесь судьба всемирно известного писателя, лауреата Нобелевской премии по литературе 1954 года, его миф и легенда поворачиваются к нам не то, чтобы изнанкой, но своей обратной и по-своему неожиданной, хотя вполне предсказуемой стороной. Речь идет о последних годах жизни Эрнеста Хемингуэя, оборванной самоубийственными выстрелами 2 июля 1961 года (вопреки словам писателя о том, что "мир - прекрасное место, за которое стоит бороться, и мне очень не хочется покидать его"), о депрессии и паранойе (маниакально-депрессивном психозе), якобы ставших его постоянными спутниками. Но, поскольку сам Хемингуэй, минимум со времен гражданской войны в Испании, где близко взаимодействовал с Михаилом Кольцовым (Фридляндом) и Андре Марти, хорошо знакомый (вплоть до личного участия) с методами работы специальных служб (в самих США официально они появились уже в 1908 году, когда было создано Бюро расследований, будущее ФБР), как выяснилось, не слишком ошибался насчет слежки ФБР за собой, то, возможно, и его депрессия имела под собой некие объективные основания? А уж насчет избранной врачами, при согласии и активном, хотя отрицаемом содействии со стороны его четвертой жены, методики лечения электрошоками (всего в декабре 1960 года было проведено 11 сеансов), вопросов вообще более чем достаточно. Но не секрет, что в 1941-1949 годах Хемингуэй значился в документах НКВД под кодовым именем "Арго", и это не было каким-то исключением из правил его жизни и творчества - "старина Хем" всю жизнь не чурался общения с "рыцарями плаща и кинжала" разных стран и народов, это было неотъемлемой частью его, заядлого спортсмена, болельщика, гуляки, охотника и рыбака, любви к риску и опасности. Опять же, хорошо известно, что автор "самой кубинской" повести "Старик и море" полностью поддержал революцию на Острове Свободы, более того, по личному приглашению Хемингуэя Фидель Кастро и "тезка" писателя Эрнесто Че Гевара 15 мая 1960 года приняли участие в учрежденном писателем за десять лет до того ежегодном международном турнире по рыбной ловле (и Кастро занял второе место, поймав голубого марлина весом в 25 кг). Соответствующие заявления нобелевского лауреата звучали на весь мир, причем гораздо громче и с большим эффуктом, чем его же недавние заявления в поддержку Бориса Пастернака, а сам Хемингуэй становился все более неудобным американским властям. Не факт, что вследствие этого (но и полностью исключать подобное никаких оснований нет), в октябре 1960 года с ним в мадридском ресторане и случилась вроде бы спонтанная манифестация психоза, после чего цепь событий привела к самоубийству писателя (другие версии официально не изучались и даже не предполагались, тем более - "наследственность", его отец и впоследствии младший брат ушли из жизни аналогичным образом, а младшая сестра и дочь отравились). Ни на полет Гагарина (а первый человек в космосе был читателем и почитателем произведений "Хэма"), ни на организованное ЦРУ вторжение в бухте Кочинос он уже не был в состоянии откликнуться. Но, как представляется, все-таки к многочисленным "загадкам шестидесятых" стоит отнести и гибель Эрнеста Хемингуэя, который, несомненно, останется в числе самых ярких и выдающихся писателей ХХ века.

*лицо, выполняющее функции иностранного агента