Ответственны за слово. Интервью Александра Хинштейна об итерации журналистики, распаде СССР, образовании "большой России" и главном враге страны

Александр Хинштейн прошел настоящую школу в издании "Московский комсомолец", будучи специальным корреспондентом. Именно приобретенные навыки журналиста помогают ему в работе в качестве главы комитета Госдумы по информационной политике и по сей день. О первом сенсационном расследовании в "МК", влиянии журналистики на ход истории и восприятии русского мира на Западе и на Родине – в эксклюзивном материале Readovka.



Сегодня у нас необычное интервью. Я думаю, вы узнали Александра Евсеевича. Человек, который зачастую фигурирует в новостях в рамках текущего статуса – депутата Госдумы, главы комитета по информационной политике, информационным технологиям и связи. Человек, который активно помогает Самарской области. А мне помнятся совершенно другие вещи про Александра Евсеевича, когда я, будучи студентом, смотрел и думал: "Ничего себе, какой смелый человек". В нулевых вы присутствовали в инфополе и задавали потрясающие вещи, от которых становилось местами даже не по себе. Не было ли страшно делать то, что вы делали в 90-е и 00-е? – спросил глава медиахолдинга Readovka Алексей Костылев.

Знаете, прям страшно-страшно не было. Тем более, когда ты молод, то ты до конца не осознаешь всех последствий. Семьи и детей тогда не было, и в этом смысле абсолютно чувствуешь себя свободным, защищенным, без ахиллесовых пят. А потом уже по прошествии времени, когда становишься взрослее, когда приходит опыт, начинаешь свою жизнь окидывать ретроспективным взглядом, что порой становится не по себе.

Есть же какие-то конкретные истории?

Этих историй достаточно много, потому что даже не в нулевые, а в 90-е годы я активно работал в журналистике, в газете "Московский комсомолец", которую считал и считаю по сей день одной из лучших газет в стране, а в столичном регионе – совершенно точно. Газета, которую всегда отличала возможность говорить открыто те вещи, о которых другие предпочитали молчать. Мы записываем это интервью как раз накануне довольно трагической даты, 30-летия гибели Дмитрия Холодова [Дмитрий Холодов, военный журналист, был убит в результате теракта на рабочем месте – прим. Readovka.News]. Это было 17 октября 1994 года. Я был в редакции в момент этой трагедии, даже был понятым при производстве следственных действий на месте. Хорошо помню, как все это происходило, и помню, как выносили Диму, как он умирал. Для меня и для многих моих коллег тогда это была какая-то черта до и после.

На какой позиции вы работали, когда это произошло?

В 1994 году я был корреспондентом, или уже специальным корреспондентом "МК".

Получается, сколько лет вы уже были в журналистской деятельности?

Я пришел в редакцию в 1992 году, сразу после окончания школы. Знаете, это стечение обстоятельств. Я никогда не хотел быть журналистом, не было такой внутренней цели, мечты. Но так сложились обстоятельства, так легли звезды, или Господь так управил, а я склоняюсь к этому, что мой путь меня привел в редакцию, где я задержался, как оказалось, надолго. Журналистика стала частью моей жизни и профессии, без которой, по крайней мере, тогда я себя не мыслил, искренне считая, что это самая интересная на Земле работа.

Первое, более-менее серьезное задание, которое дал вам редактор. Помните ли вы этот момент?

Я помню свою первую мини-сенсацию, которую я добыл, выражаясь профессиональным сленгом. Это была информация о поимке известного, теперь уже и даже отчасти легендарного маньяка, Головкина, по кличке "Фишер". Опять же, стечение обстоятельств. В профессии это имеет значение ключевое, а порой роковое. У меня соседом по подъезду был начальник паспортного стола местного отделения милиции. Утром, уходя на работу, я с ним столкнулся в лифте, и он мне рассказал, что вчера задержали такого-то маньяка. Приезжаю в редакцию, начинаем проверять. Никто об этом еще не знает, поэтому мы эту новость дали первыми. За это, по-моему, я получил первую в своей жизни премию.

Просто случайный случай?

Любая случайность есть осмысленная закономерность. Это не просто стечение обстоятельств. Это свойство профессии, потому что работа журналиста – это работа человека, которому должно быть все вокруг интересно. Когда журналист теряет интерес к окружающему его миру, он как журналист перестает существовать. Потому что если ему неинтересно самому, тогда неинтересно будет и его читателю, зрителю и слушателю. Журналиста, как и волка, кормят ноги. Я очень люблю высказывания Александра Трифоновича Твардовского, редактора "Нового мира": "Я просто раскладываю хворост, а огонь сам падает с неба".

Работа в службе информации – это лучшая школа. Ты существуешь в таком совершенно диком режиме, когда журналистика учит тебя очень многим вещам, которые, кстати, мне сегодня в жизни крайне пригождаются. Это умение четко формулировать мысли и смыслы. Это умение вычленять главное, находить то, что будет априори интересно читателю. Это навык просто объяснять сложные вещи, потому что каждый человек, работающий в своей профессии, начиная от ветеринара и заканчивая космонавтом, свято верит, что писать о его профессии, о его сфере может только глубокий специалист. Но журналист, а тем более репортер, – это человек, который в своей работе постоянно меняет амплуа и может сменить за свою жизнь десятки, сотни профессий.

Хороший журналист за 2 года работы на новостях проживает 20 лет жизни обычного обывателя. Не каждый это может психологически вынести, потому что это тяжелейшая работа, что тоже мало кто понимает.

А что касается каких-то поворотных вещей, то, наверное, такой историей стало убийство продюсера группы "Комбинация" Саши Шишинина, с которым у меня были дружеские отношения. Это было, наверное, мое первое журналистское расследование, которое я провел после его гибели, потому что я хорошо знал Сашу и участниц его коллектива. А дальше мне стало интересно заниматься расследованиями, криминальной и политической журналистикой. 90-е годы были уникальны тем, что журналисты взяли на себя по большому счету не до конца присущие профессии функции. Я взаимодействовал, контактировал, работал со многими сотрудниками различных силовых ведомств. Никогда этого не стеснялся и не скрывал.

Угрозы были?

Всякое было. По-разному это бывало, но тем не менее Господь всегда управлял. Помню, как мне в почтовый ящик положили конверт с каким-то непонятным белым порошком. Посреди ночи я поехал в приемную ФСБ с тем, чтобы передать туда этот порошок, совершенно официально. Вот я известный журналист считаю, что отношения у меня могут быть такого рода действия. А куда мне было ехать с этим порошком? Слава богу, проверили, ничего там не оказалось.

Когда с Гусевым первый раз была встреча [Павел Гусев, главный редактор "Московского комсомольца" – прим. Readovka.News]?

Когда меня на работу брали. Он, без преувеличения, уникальный руководитель. По сей день не понимаю, как вообще газеты существуют. Гусев был фигурой такой недосягаемой, уровня Карабаса-Барабаса. Он любит этот образ, сурового и жесткого руководителя, хотя на самом деле я его хорошо знаю и понимаю, что во многом это маска. Был такой политик и бизнесмен Константин Натанович Боровой. Он был руководителем первой Российской товарной-сырьевой биржи, а потом стал депутатом Госдумы. И вот на депутата Борового было совершено покушение в Ярославской области, неизвестные злоумышленники взорвали его машину, что стало поводом для многочисленных и ежедневных новостей. Образ мученика и героя надолго за Константином Натановичем закрепился. Я договорился с Боровым об интервью, не говоря о его причине. Он любил встречаться и рассказывать журналистам о своих демократических взглядах. Пришел к нему домой на Цветном бульваре с диктофоном, еще с большими кассетами. Я его о чем-то расспрашиваю, а дальше перехожу к этой теме. Он мне рассказывает о покушении на демократию, тут я ему начинаю задавать вопросы: "Скажите, пожалуйста, а как получилось, что вы убегали из машины, а она на третьей передаче? А как получилось, что в бензобаке крышка свернута?" Он слушает эти вопросы, багровеет, берет диктофон, достает оттуда кассету и у меня на глазах ломает ее. Затем берет мобильный телефон и звонит Гусеву: "Паш, слушай, пришел ко мне вот такой вот корреспондент, такие вопросы задает. Это какая-то ГБшная провокация? Хорошо, ладно, не переживай, я не буду обижать, дословно помню, этого бедного еврейского мальчика". Руки я ему не подал, от Цветного бульвара шел пешком в редакцию. Меня изнутри просто всего колотило, у меня глубокое бешенство было от этого унижения, от того, как он это все делал. И я ворвался в кабинет к главному, тогда всего меня трясло. Он: "Ты что такой?" Я говорю: "Вон, он". "Ну и чего? Иди, пиши", – сказал мне Гусев. Я пошел и написал.

И что было?

Ничего. Материал вышел под названием "Кассета Борового". Боровой потом написал на меня жалобу в Генеральную прокуратуру, написал жалобу на сотрудников прокуратуры Ростовской области за то, что те разгласили сведения предварительного следствия, каким образом все это попало в руки журналистам и тому подобное. И меня приглашали на дачу объяснений. Но закон бумеранга никто не отменял. Прошло время, Боровой перестал быть депутатом, а я, наоборот, им стал, и я в каком-то из интервью по телевидению эту историю вспоминал, после чего по этим фактам начали проводить повторную проверку фальсификации самого покушения. И когда я встретил на одном из телеэфиров в Останкино Борового, он мне сказал, зачем же вы на меня жалуетесь.

Журналистика, как и сами люди, изменилась

Сейчас то, как вы ведете свой канал, то, насколько детально вы анализируете преступления, которые совершались в Самарской области при предыдущем губернаторе, вся эта история с Ефановым [Александр Ефанов, экс-председатель Шестого кассационного суда – прим. Readovka.News] для меня как человека из профессии, более-менее опытного, она понятна. Я узнаю формат, видел ваши публикации. Вот вы рассказали про пассивно-активную журналистику, а здесь все-таки сама история подобного рода криминальной журналистики практически невозможна сейчас, как ни странно. И я могу поспорить, что многие, даже открывая ваш канал, не понимают, что это. А между тем это и есть та журналистика, о которой вы рассказываете. То есть это то, чем она и являлась по большому счету. К сожалению, многие вещи ушли, сами журналисты стали другими.

Журналистика ведь в любом случае – это отражение общества. Журналистика не может быть такой, какой она обществу неинтересна. Конечно, сегодняшнее общество другое, нежели чем оно было в 90-е. Не лучше и не хуже, оно просто другое, потому что прошло 30 лет. Сменилось поколение, изменилась страна, изменился мир, условия нашего существования. Изменилась сама форма подачи информации. Что такое 90-е годы? Основной источник информации – телевизор. Как выигрывались выборы, как ломались судьбы, каким образом тот же Березовский правильно понял, где и что нужно "подкрутить" для того, чтобы достигать своих целей. Я начинал, как уже сказали, работать в службе информации. На тот момент самой популярной рубрикой было "Срочно в номер". Но сегодня Telegram и "Срочно в номер" не могут конкурировать просто по определению, потому что газета уходит в тираж к вечеру и появляется в лучшем случае в продаже в ночь, а в ящиках и в киосках она появится утром. Сегодня, когда у каждого в руке гаджет, понятно, что сила печатной журналистики уходит. С одной стороны, мне как газетчику бесспорно жалко. С другой стороны, я понимаю, что когда-то ушло время берестяных грамот или папируса. Было же несколько итераций в истории человечества. Сначала изобрели письменность, потом телеграф, затем радио, а дальше появился интернет. И мы не знаем, что будет следующей точкой, но все последующие процессы запущены уже с совершенно другой скоростью. За последние 5-10 лет с технологической точки зрения мир и Россия прошли путь, который мы до этого прошли бы за 100-150 лет. Мир меняется и меняется восприятие. Сегодня люди хотят получать быструю, короткую и понятную информацию. Сегодня то, что называется модным словом "лонгрид", не так популярно, хотя я как раз лонгриды люблю.

Влияние журналистов во время вооруженных конфликтов на боевой дух обывателей

Ваше отношение к тому, что есть журналистика в зоне специальной военной операции?

Давайте мы с вами проведем какую-то линию водораздела. Отделим военкоров, журналистов от военных блогеров. Или не будем их отделять?

Мы военблогеров причисляем к журналистам.

Опять же, это очень спорный дискуссионный вопрос, потому что для большинства в профессиональном журналистском сообществе блогеры не являются равнозначными. Я не провожу противопоставления, не говорю, что эти хорошие, а эти плохие, эти от Большого театра, а это самодеятельность. Нет, я лишь говорю о том, что это все-таки немножко разные вещи и по форме, и по подаче. И от того, что газеты, телеканалы или радиостанции ведут свои каналы в том же Telegram, они от этого Telegram-каналами не становятся, потому что все равно в начале было слово. И даже сегодня, в условиях этого клипового восприятия и новых технологий, слово в основе. Главное – это профессионализм и талант, без которого все равно журналистика не бывает и не может быть. В том числе не стоит забывать про объективность и оперативность.

Сегодня военкоры, а военкорами, повторюсь, я называю все-таки именно военных журналистов, работающих в зоне особого риска, а не блогеров, при всем к ним уважении и понимании важности их миссии. Сегодня возродилась та профессия, которая была, как нам казалось, утрачена. Поскольку после Великой Отечественной войны, конечно, мы переживали разные локальные конфликты, кто-то писал об Афганской войне, кто-то писал о Чеченской кампании. Но это не носило такого массового, всеобъемлющего характера. Да и сами эти боевые действия были другие. Не с точки зрения техники, как я использовал, а с точки зрения отношений к этому. Война в Афгане все равно для большинства – это было что-то очень далекое. Так же, как по большому счету контртеррористическая операция на Северном Кавказе, но это где-то там далеко, все равно не у нас. А здесь – это то, что уже касается очень многих. И в этом смысле у меня вызывает чувство, ну в хорошем смысле слова, внутренней радости, что профессия возродилась, и лучшие традиции военкоров времен ВОВ и сегодня снова начали жить. Совершенно очевидно, что у нас появятся и литература, и кино, и драматургия, посвященная СВО и все, что с этим связано. Уже сегодня вот есть драматурги, которые это пишут, и, более того, что-то из этого они уже сейчас ставят. Конечно, должно пройти время, чтобы это осмыслилось. В первую очередь это произойдет после побед. Ведь мы сегодня, так же как и в годы ВОВ, стараемся не говорить о том, о чем сегодня говорить не нужно. То, что мешает нам главному – достичь победы.

Вот я задавался внутренним вопросом: какие границы должны быть у журналистов с точки зрения, что он может обнародовать, а что нет. Сейчас не с точки зрения закона, а с точки зрения именно морально-нравственных ценностей. Вот где предел? И я для себя понимал тогда, что предел – это твоя страна. Сегодня мы о многих вещах публично не говорим. Не говорим не потому, что в стране введена цензура, не потому, что у нас сегодня есть какой-то запрет на правду или на всю правду в полном объеме. Мы не говорим об этом, потому что есть главное – это победа. Все, что мешает победе, без которой не будет страны, просто не будет. На мой взгляд, об этом сегодня можно забыть, наступив даже на горло своей профессиональной песни. Представим себе опять Великую Отечественную войну. Представим себе, что не было тогда жесткой цензуры. Вы, кстати, знаете, что все новости, которые в годы Великой Отечественной войны публиковались, в обязательном порядке сначала проходили через сито Совинформбюро. Только после визы Совинформбюро этот материал уходил в ту же самую "Красную звезду" или куда-то еще.

То есть был единый, как мы сегодня сказали, принцип "одного окна". Так вот, представим себе, что в годы вооруженного конфликта людям начали рассказывать, что происходит, как мы трагически отступаем, как мы сдали Киев. Сколько человек погибло в котле под тем же самым Ржевом. То, что сегодня мы знаем, осознаем, воспринимаем, как свою трагедию. Но вот представим себе все эти вещи, и насколько бы это ломало общий настрой людей на победу, на то святую уверенность в том, что нет, каждый из нас отдает всего себя. Если бы все это тогда происходило и показывалось, был бы такой моральный дух и подъем у наших людей?

Александр Евсеевич, не могу согласиться до конца. Я могу привести пример, когда Смоленск сдавали в 1941 году, в газетах писали, что немцы были под Бобруйском. И как раз таки вот этот момент, что в газетах они под Бобруйском, не позволил эвакуировать как минимум несколько сотен тысяч человек, которые впоследствии погибли.

Смотрите, мы говорим с вами немного о разных вещах. Вы сейчас говорите о том, что сокрытие какой-то информации или попытка, наоборот, выдать желаемое за действительное, привело к человеческим трагедиям, потому что людей не предупредили. Я с этим не спорю. Но мы сейчас с вами говорим совершенно про другое. Мы говорим про то, что уже произошло, те уже трагические события времен войны не сразу стали достоянием гласности. Ведь опять же война происходит не только на полях сражений, она происходит в сознании. Одна из главных войн – это война идеологическая. Я не призываю к цензуре, я лишь говорю о том, что в такие переломные для страны периоды, конечно же, на журналиста и вообще на любого публичного человека, имеющего доступ к аудитории, возлагается особая ответственность. И здесь тот случай, когда ты должен каждое свое слово взвешивать и оценивать, чем это может завершиться.

Главный враг России – это мы сами внутри себя

Как сторонник более жесткой цензуры, здесь должна быть моральная ответственность перед своей страной, без разницы, кто ты – военблогер или профессиональный журналист. Кем бы ты не был, ты должен очень хорошо понимать свою ответственность в моменте. Я хорошо помню события двухлетней давности, когда был вынужденный отход из Херсона. Мне было очень тяжело морально. Я понимал, что эта ситуация очень спорная и надо быть крайне аккуратным. То же самое касается и вторжения в Курскую область, все как бы продолжают обсуждать крайне опасные для общества моменты, как будто ничего не происходит. Здесь военная цензура, как и любая другая, – это ответственность человека, который с той стороны экрана дает обществу эту информацию.

Наполеон когда-то сказал: "Дух ломает саблю". Замечательные слова, многое проясняют. Надо об этом говорить. Вопрос – где, в каком формате и для чего? Ведь журналистика, да и вообще медиасфера, так построена априори, что основной контент все равно носит скорее негативный характер. Меня мой первый завотделом Владимир Кравченко учил главному принципу, что новость – это не когда собака кусает человека, а когда человек кусает собаку. И в этом смысле рассказывать об успехах, доблестях и подвигах не так интересно и не так ярко, как о провалах, поражениях и неудачах.

Но если мы будем нашу информационную повестку заполнять историями а-ля Херсон, то дух сломает саблю. Абсолютное большинство наших людей верит в победу, понимая, что по-другому нет и быть не может. Нравится это кому-то или нет. У каждого есть выбор. Граница открытая, а на аэропортах нет замков. Не согласны вы с политикой нынешней власти, живите своей жизнью или просто не занимайтесь политикой, если вы опасаетесь высказывать свою позицию или она идет вразрез с сегодняшним законодательством. Но для большинства другого пути, кроме как победить, нет. А значит, повторяю вновь, оправдано все, что служит главному делу. Мне довелось наблюдать за тем, как трансформировалось в 90-е годы некогда большое единое государство. Я не идеализирую Советский Союз, в котором успел немного пожить. И вопреки тому, что сейчас пытаются сформировать образ, если бы так все было классно, здорово и замечательно, Новая Атлантида не развалилась бы. Из 15 с лишним миллионов членов КПСС летом 1991 года почему-то ни один не вышел, защищая свою родную партию.

А общее мнение людей было такое: "Давайте быстрее, так сказать, разрушим до основания". Зачем, чтобы провести внутри ремонт, нужно было развалить все добротное здание, не имея ни чертежа, ни проекта, ни плана, не понимая для чего. И опять журналисты во многом здесь сыграли важную роль в том, чтобы основная часть общества перестала уважать свою страну, занялась самоуничижением. В первую очередь людей что тревожило и что их угнетало? Невозможность читать "Реквием" Ахматовой и "Белые одежды" Владимира Дудинцева? Вряд ли. То, что на Таганке что-то не ставили? Сомневаюсь. У нас за весь период брежневской эпохи количество людей, привлеченных за антисоветскую агитацию и иные преступления, насчитывалось примерно 5 тысяч на 280 миллионов. Я уверен, для большинства ключевой проблемой было то, что нечего есть, пить, носить, а под конец в магазинах, кроме трехлитровых банок с прокисшим томатным соком, больше нет ничего.

Все-таки Горбачев – он предатель или дурак?

Нет, он не предатель, по крайней мере, я так считаю. Знаете, я написал целую книгу про развал Советского Союза "Конец Атлантиды. Почему Путин никогда не станет Горбачевым", где сопоставляют не этих исторических персон. Они слишком разные по масштабу и по содержанию эпохи. И пытаюсь представить, что было бы, если в 1985 году, когда СССР находился не в лучшие времена, но и не на спаде, возглавил человек, способный отвечать вызовом времени. Потому что, когда Путин пришел в 2000-м, ситуация в России была не в пример хуже ситуации в СССР 1985 года. Я это на конкретных примерах, на статистике, на цифрах привожу и обосновываю. Фактор личности в истории является определяющим. Я искренне считаю, что Горбачев действительно хотел неосознанно перемен. Он понимал, что в том виде, в каком страна развивается сегодня, исчерпала пределы своих возможностей. Да, безусловно, оборонка и гонка вооружений полностью ее выматывала. Да, нужно было менять многие экономические механизмы. Но, как справедливо сказал Владимир Владимирович Путин в одном из своих интервью, дословно цитирую: "Почему освобождение от тоталитаризма должно было сопровождаться развалом стран?" Абсолютно справедливый вопрос.

Как человек, который помнит условно в дошкольном возрасте Советский Союз, я этого не понимаю. Как можно было такую страну развалить?

Собственно, все основные горячие точки, все межнациональные конфликты, которые возникли и продолжаются на постсоветском пространстве, – это результат именно искусственной, ошибочной подчас, перекройки границ. Когда Абхазию включили в состав Грузии, хотя исторически они не были связаны. Когда Приднестровье погрузили внутрь Романской Молдавии. Когда Карабах, населенный преимущественно армянами, включили в состав Азербайджана. Вот все горячие точки произошли вследствие этого. История Новороссии, Донбасса, Луганска, Крым, Севастополь – искусственно нарисованные границы, но никогда не входили эти территории в состав Украины. Но при всем уважении к истории никакого отношения к Украине Крым, освобожденный и отбитый при Екатерине, не имеет. Можем ли мы восстановить Советский Союз? Нет. Можно ли восстановить большую Россию? Мне кажется, что да. Не в тех масштабах, в которых она была, но какие-то из бывших наших республик, сегодня или завтра, способны вновь к нами воссоединиться, объединиться, на каких условиях, в какой форме, не знаю, вопрос отдельный.

Я много у кого про это спрашиваю. Все говорят, эстетическая часть, за "Макдональдс", за джинсы, да? Но я не до конца могу поверить, что без внешнего или внутреннего воздействия она могла упасть.

Смотрите, здесь опять сложный разговор. Конечно, здесь набор факторов. Но одними только усилиями извне, одной только той стратегией, которая реализовывалась при Рейгане [Рональд Уилсон Рейган, 40-й президент США – прим. Readovka.News]. Потому что он первый, собственно, понял главное – нужно не обороняться, а нападать. И он перенес градус напряжения к нам на территорию. Собственно, Афганская война, ставшая очень серьезным ударом по нашей экономике, почему перешла в такую иную фазу? Потому что мы потеряли господство в воздухе с 1985 года. А потеряли мы его? потому что американцы стали поставлять Stinger, с которым даже любой малограмотный мог справиться. Там достаточно только навести прицел на летящий по небу вертолет и нажать на спуск.

Абсолютное непонимание, зачем элиты живут и чего они хотят. Вот это я вижу как контекст.

Конечно, они подбрасывали дровишки в этот полыхающий огонь. Но я не любитель конспирологии, и вот все эти заговоры по типу "Мировая закулиса, которая только думает, как бы нас развалить". Главный враг России – это мы сами внутри себя. Так было всегда во все времена, к сожалению. Если мы посмотрим любой исторический отрезок России, наиболее тяжелейшие периоды, то мы увидим, что основную угрозу несла внутренняя смута, распри, внутриэлитные конфликты, когда каждый глядел на Наполеона и считал, что хотел удержаться у власти, и это для него было важнее, чем интересы державы. Вот что опасно и печально.

Если мы говорим про будущее, про большую Россию, про то, что мы есть, про внутреннего врага, который на самом деле один и тот же, чуть ли не с конца 16-го века, наше большое пространство, как говорит мировая кулиса, либо распадется само, либо оно всегда будет в рамках естественных границ занимать эту территорию. Как нам вновь стать тем, чем мы есть, и уважать самих себя?

С точки зрения внутреннего восприятия мне кажется, что сознание людей изменилось кардинально. Даже по сравнению с тем, что происходило до 24 февраля 2022 года, очень сильно изменилось сознание общества. Мне кажется, что степень самоуважения и внутреннего патриотизма сегодня высока как никогда. Патриотизм – это в первую очередь гордость, чувство сопричастности. Когда ты чувствуешь свое отношение, связь к чему-то хорошему. Человек гордится тем, что поднимает его, – выдающимися людьми, подвигами, свершениями, научными открытиями, полетами в космос и так далее. В этом смысле сегодня у нас есть огромное поле для гордости, и СВО в первую очередь. Героизм людей, несмотря ни на что, особенно на первых периодах, когда было совсем непросто, во многом повторяет героизм тех времен. Сегодня очень много людей туда едут добровольно. Едут за страну, за Родину. Меня очень сильно и вдохновляет, и поражает в хорошем смысле слова, и убеждает в том, что у нас все будет хорошо, и такой народ невозможно победить.

Без победы не будет будущего

Вам, как автору книги про перестройку, не могу его не задать. Вы понимаете, что они делают ставку по аналогии с 80-ми годами. Условно не "мировая закулиса", а конкретные спикеры финансово-англосаксонского мира, которые говорят, что их цель – медленное давление, а не победа Украины. Мы видим, что однажды, пускай отбросим конспирологию, они припишут себе, что у них получилось. Англичане, кстати говоря, в открытую гордятся тем, что организовали февральскую революцию 1917 года, вследствие которой и были сформированы невообразимые зачастую границы, последствия которых мы "разгребаем" до сих пор. Зная об их намерениях, как мы должны здесь поступить?

Да, такая угроза, конечно, есть, но она не главная. Что этому надо противопоставлять? Ну, во-первых, понимание, осознание этого. Во-вторых, воспитание нации именно на тех принципах, о которых я говорил. В первую очередь это самоуважение. Для этого должна быть победа, потому что без нее этого не будет, но для этого потребуются усилия. Но без этого нет завтрашнего и послезавтрашнего дня. То, что мы это понимаем, это хорошо. Предупрежден – значит вооружен. Понимаете, наша страна, она просто в силу разных причин уникальна. Она не похожа ни на одну другую страну, не только потому что она самая большая по площади, с точки зрения ее структуры, ее происхождения. Я часто говорю, что мы единственное государство, в котором, с одной стороны, есть нация, а с другой стороны, эта нация сформирована за счет самых различных национальностей и этносов, даже внешне друг на друга не похожих. Их объединяет общая история и общая культура, русский мир. Если мы с вами говорим по-русски, если мы с вами мыслим на русском языке, если русская культура, русские традиции, обычаи для нас в любом случае являются базовыми, значит, мы с вами русские. Так говорил легендарный Василий Филиппович Маргелов. Неважно, какого цвета кожа или прищур глаз, для врагов все мы русские. Вопрос не в том, что приезжают люди других национальностей. Вопрос в том, что приезжают люди другой культуры, цивилизации, если угодно. Почему так опасна бацилла национализма, экстремизма, шовинизма в любой форме, в любой стадии? Потому что она, как короед, подрывает основу нашего единого дома, где неважно, кто находится в окопе, что у тебя было записано в советском паспорте, но когда на тебя идут немецкие танки, то у тебя нет другого выхода, и все равно вы все погибаете в одном окопе. Вот у нас сегодня многонациональный российский, русский народ. И нам важно его сохранить, сохранить его в границах традиционного проживания, в границах наших исторических, на тех принципах, которые складывались у нас веками. Вот если все мы это будем понимать, тогда нам ничто не страшно. Мы с вами сегодня уже сказали и вновь подтвердим, что бои идут не только на ЛБС, они происходят в голове и сознании.

История – это наука не только про прошлое, но и про будущее

Я немного разобью ваши мысли про неэтнические принципы элитичности русского человека. Как человек, сидящий в косоворотке и который заинтересован темой образования славян, это всегда действительно симбиоз. Мы можем рассуждать про какие-то племена, но потом внезапно понимаем, что за счет именно культурной апроприации происходит становление некого единого русского механизма. Это вопрос понимания себя как частей целого именно через механизм русского языка и культуры. Именно за счет этого уважительного соседства с другими религиями и культурами, чего у многих нет, мы и разрослись настолько вширь.

И здесь еще очень важно отметить принципиальную вещь, которой нет ни в одной другой крупной многонациональной стране. Ни один из малых народов или племен, который вошел в состав большой России или был поглощен, не растворился в ней. Если другие государства, расширяя территорию, поглощая в себя другие народы, их себя вбирало, ассимилировало внутри себя, то внутри России все эти народы сохранились и даже развились.

Поправьте меня, если я не прав. Просто у этого подхода есть другая оборотная и на самом деле не менее страшная сторона, что русским перестает быть модно, как только к русским теряется уважение. Никто эту проекцию не отделяет на этнический и неэтнический принцип. Сразу идет национализм. Как раз украинцы сейчас утверждают: "Мы больше не русские, мы теперь украинцы". И когда мы говорим о том, что место русской культуры уже не главенствующее. Наблюдается популяризация западных ценностей или ультра мусульманских историй. Это как раз про понимание, почему мы должны противостоять мигрантам, которые анклавно разрушают нашу культуру, что многие не понимают. Люди не понимают, про что идет речь. И при этом люди, которые включаются действительно в антимигрантскую риторику, но уже несут националистическую чушь и не понимают, что это развал страны, собственно говоря, чего и хочет добиться Запад. Из-за этого русские не могут существовать в рамках своего национального государства. Это абсурд. Значит, мы говорим всегда про большую Россию. Значит, это должно включать в себя межэтнический какой угодно принцип, правильно? И это вслух никто не проговаривал.

Я поэтому и говорю, что история - это наука не только про прошлое, но и про будущее.