Репрессии: политика или история
Данияр Ашимбаев: В середине нулевых начался всплеск национал-популистских лозунгов, которые вскоре были встроены в продвигаемый с Запада курс на "деколонизацию", который имел конкретной целью не столько "возврат исторической памяти", сколько использование тематики голода и репрессий для подрыва российского влияния в регионе

Данияр Ашимбаев, 31 мая

В день памяти жертв политических репрессий Касым-Жомарт Токаев выступил с очень мудрой речью.

Эти трагические события были не только частью казахстанской истории, но и общесоюзной - то, о чем у нас часто принято забывать, зато любят политизировать и пытаться использовать эти оценки в современной политической борьбе.

Нарративы голода и репрессий всегда присутствовали в идеологической политике. В годы перестройки и первые годы независимости они были фактором "национального возрождения" и десоветизации, Во второй половине 90-х тема вновь всплывала как фактор "декоммунизации", но, если одни идеологи пытались повторить западный тезис о системной негативе советской модернизации вообще, то другие - активизировали эти идеи для борьбы с левыми партиями в условиях социальной напряженности, вызванной радикальными реформами.

Затем, в середине нулевых начался всплеск национал-популистских лозунгов, которые вскоре были встроены в продвигаемый с Запада курс на "деколонизацию", который имел конкретной целью не столько "возврат исторической памяти", сколько использование тематики голода и репрессий для подрыва российского влияния в регионе. Аналогичным образом, но уже против Китая, проводилась кампания по поводу полумифических "казахских концлагерей" в СУАР. А что касается событий 1930-х гг. в КазССР, то в общественное мнение был вброшен тезис о якобы проводимом "геноциде" против казахов.

Политическое руководство придерживалось достаточно четкой позиции на отказ от политизации этой темы, понимая не только ее возможное негативное влияние на национальные отношения в Казахстане и межгосударственные союзы в Евразии, но и понимая причинно-следственные факторы исторического процесса, а также несколько более полную картину тех трагических событий.

Новое руководство страны изначально гневно отвергло использование антикитайских лозунгов и их негативное влияние на внутриполитическую ситуацию в Казахстане, а в случае с темой "деколонизации" и "геноцида" решило перехватить повестку.

Было заново проведено исследование архивных документов, которые очень быстро привело нынешние власти к тому же выводу, к которому пришло прежнее руководство.

Если мы посмотрим документы, а большинство из них никогда не было секретными, то увидим, что политика форсированного перехода от кочевого образа хозяйства к оседлости во многом была инициирована местными, в первую очередь - казахскими работниками. Центр же исходил из необходимости подрыва родового строя, который не только был препятствием для социальной модернизации, но и причиной регулярных конфликтов в уже новой, советской элите республики. Эта кампания наложилась на общую политику по коллективизации сельского хозяйства, которая была направлена на повышение его эффективности путем создания крупных агропроизводств и механизации отрасли, а также на высвобождение рабочих рук для развивающейся промышленности.

Процесс, как известно, сопровождался кампанейщиной, многочисленными перегибами, а также саботажем и его подавлением. Слом сложившегося хозяйственного устройства при его форсированном, а часто непродуманном и политизированном исполнении привел к многочисленным жертвам и голоду. Добавим сюда же и частую в таких случаях родовую борьбу и сведение личных счетов. Вместе с тем, проводились мероприятия по исправлению перегибов, наказанию виновных и помощи пострадавшим регионам. Ситуация, как мы знаем, вскоре была стабилизирована, но человеческие потери были огромны. В то же время никак нельзя считать эту политику "геноцидом", поскольку ее негативные проявления имели место в разных регионах СССР и во многом были следствием деятельности местных элит (что никак не снимает ответственности с союзного руководства за непродуманность многих принятых решений).

Вопрос в том, что многие инициаторы и руководители этой кампании во второй половине 30-х гг. сами стали жертвами репрессий, что по мнению потомков и некоторой части историков как бы сняло с них политическую ответственность за перегибы при коллективизации.

Вместе с тем, хотелось бы отметить, что общее негативное отношение к коллективизации, форсированному оседанию и конфискации байских хозяйств никак не влияет не то, что никто, даже самые упоротые либералы и национал-популисты не призывают к возврату к кочевому образу жизни. Интересно, что тут историческим идеалом считает исламизированное патриархальное общество, которого никогда не существовало в Казахстане (не считая части южных областей).

Что касается репрессий 1937-1938 гг., то указывая на их жесткость и опять-таки кампанейщину, отметим несколько обстоятельств.

Высокие цифры "квот" по республике во многом обусловлены большим количеством ранее сосланных в КазССР представителей кулачества, казачества, троцкистов и иных категорий.

Во-вторых, очень сложно говорить о том, что "была уничтожена вся национальная интеллигенция", поскольку сходу можно назвать десятки имен тех, кто репрессий пережил, включая, скажем, Ауэзова, Сатпаева, Муканова, Мусрепова и других - при том, что на многих из них в органах НКВД имелись обширные досье.

В-третьих, мало известно печальное обстоятельство, что вторая волна репрессированных активно участвовала в арестах и осуждении первой волны, а представители первой немало сил потратили на борьбу с политическими противниками в предыдущий период.

В мемуарах одного из региональных руководителей есть описание ситуации, когда он был арестован на следующий день после утверждения списков на арест, а в лагере столкнулся с уже осужденным следователем по его делу.

Есть письмо группы старых большевиков, освобожденных из лагерей в начале 1950-х гг. о том, как один из действующих руководителей республики лично пытал их на допросах.

Эти и иные документы рассекречены давным давно, но никому оказались не нужны.

У нас склонны идеализировать своих и во всем обвинять чужих (или центр, или предшественников), а кроме того существует прямо-таки устойчивая традиция вырывать события из исторического, географического, политического контента и создавать из них мифы.

Это были сложные и жестокие времена и крайне затруднительно экстраполировать на них сегодняшние нормы. Президент Токаев сказал : "Прочтение истории не должно находиться под влиянием текущего политического момента. Но, к сожалению, это происходит сплошь и рядом". Президент произнес очень слова, с которыми нельзя не согласиться: "Прошлое, каким бы трагическим оно ни было, не должно стать препятствием к развитию и прогрессу нашего народа. Нельзя постоянно жить прошлым, воспринимая современные реалии через призму ушедших эпох. Нам нужен широкий, панорамный взгляд на историю. Нужно освобождаться от комплекса жертвы, ведь постоянно смотреть назад – это проявление слабости".