Занятость как следствие
Почему люди не работают - и не будут
15 июля 2025

В развивающихся странах формальная занятость становится не нормой, а исключением. На первый взгляд, этот тезис звучит как неоригинальное обобщение. Но новая работа Национального бюро экономических исследований США (NBER) "Labor Markets in Developing Countries" ("Рынки труда в развивающихся экономиках"), написанная экономистами Эмили Бреза и Супритом Кауром, придает ему эмпирическую строгость, раскрывая не только структуру трудовых рынков в странах с низким и средним доходом, но и парадоксальные механизмы, удерживающие людей за их пределами.

В центре внимания экономистов NBER - не занятые, а "незанятые": те, кто могли бы работать, но не работают. И не потому, что не хотят, а потому, что рынок устроен так, что труд перестает быть выходом из бедности. На фоне глобального тренда на поляризацию рынков труда эти выводы звучат универсально - и в российских реалиях звучат с не меньшей убедительностью.

Самозанятость - не работа, а компенсация

Авторы предлагают на первый план вынести цифру, которая едва ли встретится в официальной отчетности: в большинстве развивающихся стран взрослое население проводит в формально оплачиваемой занятости лишь 20–50% времени. Все остальное - это не столько безработица, сколько попытка выжить в ее отсутствие. Самозанятость, случайные заработки, подработки, сезонные работы, помощь родственникам, участие в натуральном хозяйстве - все это не фиксируется в отчетности, но определяет характер экономики.

В России эта ситуация имеет узнаваемое лицо. По данным Росстата, к середине 2024 года доля самозанятых в трудоспособном населении превысила 9 млн человек, то есть около 12%. Формально это "официально работающие граждане, самостоятельно обеспечивающие себя занятостью". По факту - это часто те, кто не вписался в нормированный рынок труда. Среди самозанятых - курьеры, репетиторы, мастера мелкого ремонта, микропредприниматели в онлайн-сфере, бывшие фрилансеры в сфере ИТ. В большинстве случаев речь идет не о добровольном выборе, а об отсутствии альтернатив.

Исследование NBER настаивает: самозанятость - это не замена трудовой занятости, а ее отсутствие, прикрытое риторикой адаптации. Более того, люди, оказавшиеся вне формального рынка, зачастую работают меньше и с меньшей отдачей - не из-за лени или некомпетентности, а потому, что рынок не предлагает им ничего лучшего.

Рынок без движения

Одной из центральных тем исследования становится феномен "двух миров" в экономике: ограниченного сектора с гарантированной занятостью и зарплатами - и широкого поля неформальной экономики, где доход непредсказуем, а права отсутствуют. В этом смысле Россия выглядит скорее как страна с развивающейся структурой рынка труда, несмотря на формальную принадлежность к категории "развитых".

Трудовая мобильность, по мнению авторов, оказывается резко ограничена - не из-за нехватки вакансий, а из-за того, что переход между секторами сопряжен с высокими издержками и отсутствием страховки. Например, низкоквалифицированные формальные рабочие места - в рознице, клининге, производстве - предлагают доходы, сравнимые с неформальными, но при этом требуют фиксированного графика, дисциплины и формальной подотчетности. В таких условиях многие рационально выбирают самозанятость - даже если она менее надежна.

Это особенно заметно в регионах России: по данным опросов, проведенных ВШЭ (RLMS-HSE), значительная часть населения не заинтересована в трудоустройстве на постоянную работу, если она не обеспечивает существенных преимуществ по сравнению с текущей занятостью. Люди "сидят" на самозанятости, потому что переход в формальный сектор влечет за собой не выгоды, а потери.

Бедность как структура

Но самое радикальное в исследовании Бреза и Каура - это утверждение, что бедность не просто создает барьеры к занятости, а воспроизводит институты, которые делают ее естественным состоянием. То, что кажется дефицитом предложений работы, на деле оказывается дефицитом рынков, контрактов и доверия.

Авторы указывают: в странах с низким уровнем развития отсутствуют эффективные рынки кредитов и страхования, что делает невозможным вложение времени и усилий в поиск работы. Люди не могут позволить себе "подождать хорошей вакансии", потому что не доживут до нее в буквальном смысле. При этом сами работодатели избегают инвестировать в обучение и развитие персонала, потому что риски высоки, а оборот сотрудников велик.

В России, особенно в малых городах и селах, структура бедности работает схожим образом. Отсутствие банковских продуктов, недоверие к работодателям, неразвитость транспортной инфраструктуры и слабость локальных рынков труда формируют устойчивую систему: "работать негде" - не преувеличение, а точка институционального равновесия. В таких условиях не занятость, а незанятость становится рациональным выбором.

Труд как ожидание

Один из самых интересных аспектов исследования - анализ феномена безработного ожидания. В странах с ограниченным формальным сектором молодые люди предпочитают оставаться безработными, но не соглашаться на низкокачественную занятость, надеясь получить доступ к ограниченному числу "хороших" позиций. Это поведение рационально - временные потери окупаются более высокой доходностью в будущем.

Именно такой паттерн наблюдается в России у молодых выпускников вузов. Несмотря на острую нехватку кадров в промышленности, строительстве и логистике, доля занятых по специальности остается низкой. Молодые люди либо уходят в цифровой фриланс, либо вообще выпадают с рынка труда на несколько лет. Неудачи первых лет закрепляют их на обочине рынка.

Подобное поведение молодых соискателей характерно не только для России. В странах Южной Азии и Африки, например в Индии, Нигерии и Кении, исследователи фиксируют аналогичный эффект: молодые люди с высшим образованием отказываются от низкоквалифицированной занятости и предпочитают многомесячное безработное ожидание работы в государственном или крупном частном секторе. Это особенно ярко выражено в экономиках с высокой долей "сегментированного" рынка труда - где стабильные рабочие места распределяются через связи или конкурс, а остальным остаются непредсказуемые, плохо оплачиваемые позиции в неформальном секторе. В результате выпускники вузов массово попадают в ловушку: они квалифицированны, но рынок труда не может предложить им приемлемую работу. Этот структурный разрыв формирует класс образованных, но незанятых молодых людей - экономически неинтегрированных и социально фрустрированных. Как показано в исследовании Бреза и Каура, это не отклонение, а системное следствие устройства рынка и его институтов.

Государство часто вне игры

Исследование NBER подчеркивает: при всей важности занятости как инструмента выхода из бедности государства стран с низким и средним доходом зачастую не вмешиваются в ситуацию - или вмешиваются неправильно. Распространенная ошибка - создание трудовых субсидий и налоговых льгот для работодателей, которые не решают проблему системной фрагментации рынка.

В российском контексте это означает, что меры поддержки - вроде программы самозанятости, налоговых каникул или субсидий на открытие бизнеса - не устраняют институциональных барьеров. Пока занятость не станет социально и экономически привлекательной, она будет оставаться вне интересов незанятых.

Экономисты NBER не дают рецептов, но предлагают взгляд, который позволяет иначе интерпретировать феномен труда в экономике: не как функцию предложения и спроса, а как отражение институциональной и социальной архитектуры. Для России, которая в последние годы теряет человеческий капитал, этот взгляд порождает вопрос качества институтов рынка труда. И чем дольше он будет откладываться, тем более устойчивыми станут институты незанятости.

Евгений Видов