Зачем Америке Центральная Азия

В западной аналитике часто высказывается точка зрения, что интересы американской администрации в Центральной Азии носят исключительно экономический характер. Но кажется, это один из тех редких случаев, когда экономика (как минимум частично) выступает дымовой завесой для Realpolitik.

Сергей Лебедев
преподаватель Финансового университета при правительстве РФ
15 августа 2025

Один из ключевых вызовов в работе политического эксперта – сложная и часто неоднозначная мотивация объектов, которые он должен исследовать. Личные комплексы могут переплетаться с геополитическими мотивами, экономические интересы причудливо сливаются с идеологическими императивами – в итоге понять первопричину того или иного события бывает почти невозможно. Но в случае с интересами США в Центральной Азии все несколько проще, и за экономической риторикой можно проследить достаточно четкую геостратегию.

На первый взгляд, Центральная Азия вообще не является приоритетным регионом для американской политической элиты. В окружении действующего президента США нет заметных специалистов по данному региону, и говорят они о нем достаточно редко.

Схожая картина наблюдается и в американской законодательной власти – республиканец Дэвид Маккормик, глава сенатского подкомитета по Ближнему Востоку, Южной и Центральной Азии и противодействию терроризму, имеет достаточно четкий экономический бэкграунд (равно как и опыт участия в войне в Персидском заливе) и явно намерен сфокусироваться на ближневосточной проблематике. Этажом ниже ситуация аналогичная – республиканец Билл Хайзенга, возглавляющий подкомитет Палаты представителей по Южной и Центральной Азии, известен как совладелец относительного небольшого семейного бизнеса и специалист по экономическим вопросам, а не по геополитике.

Разговоры в США о Центральной Азии имеют подчеркнуто экономический характер – к примеру, уже несколько лет обсуждается возможность отмены или приостановки действия поправки Джексона-Вэника в отношении государств региона, и эту точку зрения поддерживает действующий госсекретарь Марко Рубио, ранее назвавший поправку "реликтом" холодной войны. Поправка Джексона-Вэника к американскому закону о торговле запрещает предоставлять режим наибольшего благоприятствования странам, которые (с точки зрения США) нарушают права своих граждан.

В американской аналитической публицистике по международным отношениям также подчеркивается, что Центральная Азия обладает уникальными природными ресурсами, в том числе запасами критических минералов, что будет важно в контексте геоэкономического соревнования с КНР.

Однако если внимательно читать американские документы стратегического планирования и даже более внимательно изучать историю западной политической мысли, ситуация становится несколько менее однозначной.

Американская внешнеполитическая школа складывалась на основании британской и унаследовала ее ключевую идею – препятствовать появлению крупных игроков на евразийском континенте. Конечно, крупные и даже очень крупные игроки все равно появлялись, и в этом случае требовалось создавать им как можно больше головной боли, например, провоцируя конфликты с их соседями. Во время наполеоновских войн экс-президент США Томас Джефферсон с тревогой писал, что в одних руках может сосредоточиться "вся мощь Европы". В конце XIX века американский контрадмирал Альфред Мэхэн в рамках своей концепции "морской силы" сформулировал идею, что для противодействия крупным евразийским игрокам США должны создавать альянсы с прибрежными странами, а также стремиться размещать на их территории свои военные базы.

Эти идеи в каком-то смысле уже являются геополитическим трюизмом, знакомым любому добросовестному студенту-политологу. Но вот что интересно – они до сих пор находят свое отражение в ключевых американских документах стратегического планирования.

В Стратегии Национальной Безопасности США от 1988 года достаточно открыто сказано, что интересы США "будут под угрозой, если враждебное государство или группа государств будут доминировать на евразийском континенте – той части земного шара, которую часто называют хартлендом". Далее в документе отмечается, что предотвращение появления евразийского гегемона было ключевым мотивом участия США в двух мировых войнах и также заявляется, что именно на это была направлена послевоенная экономическая реконструкция Европы, также известная как план Маршалла.

Современные стратегические документы США используют более сдержанный язык и избегают так открыто прибегать к геополитической терминологии, но ключевые идеи не меняются. К примеру, в Стратегии США для Центральной Азии на 2019-2025 годы подчеркивается, что задача США – помочь государствам региона "укрепить независимость от злонамеренных акторов", развивая партнерские связи с Америкой в сфере политики, экономики и безопасности.

Несмотря на уклончивые формулировки, понять, какие государства рассматриваются американской администрацией как "злонамеренные акторы", пожалуй, несложно.

И если отбросить в сторону идеологическую мишуру о продвижении демократии и защите прав человека, то получается, что ключевой элемент американской геостратегии ничуть не изменился – препятствовать появлению мощных игроков на евразийском политическом пространстве, а если такие все же появляются – создавать системы сдержек и противовесов для их внешней политики. И именно в этом ключе, вероятно, следует рассматривать как минимум часть с виду чисто экономических инициатив США в регионе – начиная от идеи возрождения Шелкового пути под американской эгидой и заканчивая трубопроводом ТАПИ.

Поэтому за разговорами о процветании Центральной Азии на самом деле стоит стремление воспрепятствовать дальнейшему сближению государств региона с Россией и Китаем (и любыми другими мощными игроками вроде Ирана или даже Индии). И, хотя нельзя утверждать, что Центральная Азия находится в фокусе американской политики, тезис о том, что США преследуют в регионе исключительно деловые интересы, кажется несколько наивным.