Руф Дейблер - Мухаммад Салих и политические преобразования в Узбекистане в 1979-95 годах 00:00 29.01.2003
Руф ДЕЙБЛЕР Университет Индиана (США) Блумингтон – 1996
Ruth Diebler Literature and Politics: Mohammed Salih and Political Change in Uzbekistan From 1979 to 1995 Indiana University Bloomington – 1996
Редактор, автор предисловия – Рустем ЖАНГОЖА Построчный перевод с английского – Юлия Рудый
ПРЕДИСЛОВИЕ
Редактируя текст исследования сотрудницы Университета Индианы (США) Ruth Diebler "Мухаммад Салих и политические преобразования в Узбекистане в 1979-1995 годах", посвященного анализу эволюции социально-политических процессов в период новейшей истории Узбекистана, у меня невольно возник вопрос о том, в какой мере оправдывает себя стремление автора рассмотреть этот период через призму становления персональной судьбы главного героя исследования – поэта и лидера узбекской оппозиции Мухаммада Салиха?
Ответ на это вопрос лежит в анализе той роли, которую сыграла национальная творческая интеллигенция Узбекистана (не только Узбекистана, но и других республик центрально-азиатского региона) в процессе развития идеи национального возрождения, приведшего к образованию в 1991 году суверенных национально-государственных образований.
Именно этим обстоятельством – определением роли и значения национальной интеллигенции в качестве катализатора процесса борьбы за национально-государственное возрождение – вызвана необходимость в предварительном очерке-эскизе, воспроизводящем основные этапы этих событий. Логика этой борьбы привела интеллигенцию к пониманию того, что только подлинный национально-государственный суверенитет может спасти их народы от неизбежной денационализации, а национальную культуру – от полного исчезновения.
Однако, для ясного осознания своих подлинных целей интеллигенции необходимо было преодолеть иллюзии, возникшие под влиянием монопольно господствующих в тогдашнем Советском Союзе идеологических и культурологических клише советской пропаганды.
В 70-е годы во всех республиках Советского Союза активизировался процесс поиска своей национальной идентификации. Во многом это было реакцией национальной интеллигенции на ужесточившийся курс на денационализацию, проводимый идеологическим аппаратом ЦК КПСС, носящий в различных регионах и союзных республиках разноскоростной характер.
Главная задача движения за возрождение национальной культуры состояла, по убеждению его участников, в либерализации политики компартии в решении национальных вопросов. Средства для сопротивления изыскивались в той же марсистско-ленинской идеологии, которой руководствовались в своих действиях власти и состояли, прежде всего в том, чтобы опровергнуть тезис о "внеисторичности" своих национальных культур, насаждаемый большевистской пропагандой. Для этого тщательно инвентаризировалось марксистско-ленинское наследие и документы компартийных съездов, из них извлекались отдельные положения, тезисы и цитаты, в которых, как бы имплицитно, содержалось оправдание существования национальных культур.
В определенном смысле это удавалось и в печати появлялись исследования ученых-гуманитариев, а также художественные произведения, в которых, в той или иной мере, посредством метафор, иносказаний и намеков, прорывались отрывочные сведения об историческом наследии той или иной национальной культуры.
Правда и идеологи не теряли присущей им всегда бдительности. Время от времени в партийной печати публиковались статьи-инвективы, в которых разоблачалась "идеализация прошлого", а авторы уличались "в отсутствии классового подхода в понимании прогрессивного развития истории", а также "в недостаточном понимании сути марсистско-ленинского учения об интернационализме".
На какое-то время на научное исследование или на художественное произведение, попавшее в поле критики идеологов, накладывался арест и оно отправлялось "в стол" либо пылилось "на полке", а ее автор попадал в опалу. Однако уже в то время стало все более и более отчетливо ощущаться, что "процесс пошел", как впоследствии выразился один советский реформатор.
В сложившейся ситуации воспроизведение правдивых исторических реалий становилось приоритетной задачей историко-художественного исследования и, даже в ущерб его эстетическим качествам, превращалось в фактор гражданского и политического взросления общества.
Этот, поначалу, спонтанный процесс, постепенно приобретал свою идейную артикуляцию и понятийный аппарат и, по мере вызревания идеи национального возрождения, из дискурса марксистско-ленинской доктрины интернационализации и классовой дифференциации общества перешел в открытый призыв к национально-государственному суверенитету.
Уже к концу 80-х годов представители творческой интеллигенции, пользующиеся высочайшим авторитетом и влиянием в широких общественных кругах, стали лидерами начавшегося повсеместно процесса демократического преобразования общества, в котором тезис А. Сахарова о конвергации двух противостоящих систем – капиталистического Запада и социалистического Востока стал приобретать нарастающую актуальность. В союзных республиках демократизации понималась еще и как действенное средство для достижения национально-государственного суверенитета.
Работа Ruth Diebler, конечно-же, не лишена изъянов, причина которых лежат в недостаточной осведомленности автора о многих событиях и фактах, оказавшихся вне поля ее внимания. Согласитесь все же, что в условиях жесточайших цензурных запретов на распространение достоверной информации, этот недостаток выступает в качестве иллюстрации к неутешительным выводам автора об отсутствии в Узбекистане демократических свобод и гласности. Вначале своего исследования автор пыталась беспристрастно изучить ситуацию, но, по мере погружения в тему, позиция непредвзятости радикально меняется – она плохо (или совсем не) скрывает своего резко негативного отношения к правящему режиму, приведшему страну и народ к экономическому и социальному упадку. Если считать это недостатком, то позволительно будет спросить: какого рода достоинств необходимо пожелать автору, который исходит в своих суждениях из позиций гуманизма и элементарного сочувствия по отношению к людям и к стране, оказавшимися в столь драматической ситуации?..
Не могу не обратить внимание еще на одно – строя логику своего исследования, автор прибегает к не столь чисто употребляемому в научных текстах приему, состоящему в повторах уже сказанного.
Однако, это, скорее, риторический прием, в котором рефреном повторяющееся положение, или вывод, служит его суггестивному усилению и, одновременно, характеризует интонационную особенность индивидуального почерка.
Автор легко опровергает главный тезис каримовского режима о том, что демократизация узбекского общества чревата социальными потрясениями, подобными тем, что привели к гражданской войне в соседнем Таджикистане. По мнению автора, истинные причины кровавых столкновений в Таджикистане лежат отнюдь не в переизбытке гражданских свобод, а совсем в иной плоскости, исследование которых должно нести самостоятельный характер. В этом смысле любая попытка режима оправдать отсутствие в своей стране демократических свобод является ни чем иным, как циничным глумлением над принятыми во всем цивилизованном мире гуманистическими ценностями, а значит – преступлением перед человечеством.
Впрочем, назначение любого предисловия состоит в том, чтобы подготовить восприятие потенциального читателя к адекватному восприятию текста, а отнюдь не в воздействии на него. Эта аксиома не позволяет мне нарушать регламент жанра предисловия. А потому, любезный читатель, оставляю тебя наедине с текстом.
Ruth Diebler загянула за информационный забор, возведенный от посторонних глаз режимом Каримова и увидела нищету и бесправие народа, низость и цинизм властей. Но она увидела и другое – ту здоровую силу узбекской оппозиции в лице Мухаммада Салиха, которая способна взять на себя тяжелое бремя спасения своего народа от нищеты и унижения.
Рустем ДЖАНГУЖИН
ВВЕДЕНИЕ
В конце 70-х, начале 80-х годов в Советском Союзе наметились существенные перемены. После смерти Леонида Брежнева в 1982 году, лидеры Юрий Андропов и Константин Черненко пытались притормозить неудержимый развал социалистической системы.[1][1]
Когда в марте 1985 года к власти пришел Михаил Горбачев, он начал экономическую реформу под лозунгами перестройки и ускорения в контексте очищения ленинских идей от "всего наносного". Обеспечение необходимых для этого мер посредством гласности считалось в те годы важнейшей составной компонентой перемен, поскольку посредством гласности достигался эффективный общественный контроль, и гарантировалась необратимость перемен, характеризующих курс КПСС по направлению к либерализации.
Все эти изменения неизбежно повлияли на меняющийся характер общественно-политических ориентаций в республиках тогдашнего СССР. Характерно при этом, что на лидирующие позиции политической борьбы выдвинулись представители художественной интеллигенции, которые требовали, например, политической реабилитации репрессированных за весь советский период общественно-политических деятелей, также открыто выступали против недостатков советского режима. Они сыграли большую роль в деле национального возрождения народов тогдашнего СССР. Так было и в Узбекистане. И Мухаммад Салих– современный писатель – был одним из них.
Творчество и политика тесно переплетены в жизни Салиха. Свои мысли относительно событий, происходящих в жизни общества, он преобразовывает в энергичные и яркие образы, призывающие к позитивным переменам. Все развитие его творчества связано с общественно-политическим развитием Узбекистана с середины 70-х годов по сегодняшний день.
Весьма характерно при этом эволюция стиля произведений Салиха: от образности и символизма, вначале, к прямой политической публицистичности, в последующем. Эти изменения точно соответствуют эволюции общественно-политической атмосферы в Узбекистане: от закрытого колонизированного общества в СССР к политической независимости его страны. Причем, можно утверждать, что идея независимости и национально-культурного возрождения формировалась в обществе именно в эти годы.
Первым периодом в творчестве Салиха, равно как и в общественно-политической атмосфере узбекского общества был период с 1977 по 1985 годы, на протяжении которого уже существовала ограниченная свобода политического волеизлияния.
В этот период представители художественного творчества использовали в своих художественно-публицистичес-ких произведениях иносказательные образы, этакий "эзопов язык", посредством которого проводили в сознание общества свои идеи свободомыслия.
Второй период начинается в раннюю эпоху Михаила Горбачева с введением гласности (в 1986 г).
В конце третьего периода (1989-1992 гг.), в сентябре 1989 года Узбекистан принял закон о языке. Немного позже (в 1991 г), провозгласил государственную независимость и провел первые президентские выборы.
Наконец, в период с 1992 по настоящее время, президент Узбекистана Ислам Каримов, установил свое жесткое авторитарное правление.
Дорога к независимости была долгой и для того, чтобы лучше понять события, описанные в данной работе, необходимо осуществить краткое ретроспективное знакомство с новой и новейшей историей Узбекистана.
Перед тем, как Узбекистан стал одной из республик Советского Союза, значительная часть его территории входила в состав великого Туркестана, который, начиная с 19 века, был колонизирован Российской империей. Механизм колониальной экспансии Российской империи на территории Центральной Азии состоял в заключении торгово-экономических соглашений с последующим установлением военных и административных центров, благодаря которым проводились уже откровенная политика навязывания собственных имперских интересов.
Вскоре, после большевистского переворота (1917 г.), советское правительство разделило Туркестан и входившие в его состав Бухарский эмират, Кокандское и Хивинское ханства на пять национально-государственных образований– союзных республик.
Децентрализация региона являлась частью стратегии московских властей, целью которой было ослабление Центральной Азии, как потенциально сильного и монолитного национально-государственного образования с одновременным установлением жесткого контроля над административной элитой новообразованных советских социалистических республик. Благодаря осуществленным мерам, на территории, в прошлом достаточно единого региона, образовались дисперсные национально-государственные образования со своими национальными языками. В частности, Узбекистан и узбекский язык.
Следующим проектом, позволяющим создать надежный механизм жесткого подчинения этнических групп единой советской страны и обеспечивающего приоритетную роль русского языка, культуры и истории была, так называемая, "сталинская чистка" 30-х годов, охватившая весь Советский Союз. Для беспрепятственного внедрения социалистической идеологии, сталинский режим провел тотальную репрессию, направленную на уничтожение национальной интеллигенции во всей стране, включая и узбеков. В дополнение к непосредственному уничтожению и заключению в концентрационные лагеря была заново отредактированы национальная история и культура. Московское правительство радикально переработало смысл и направление развития национальной истории и культуры– отныне полагалось писать и прославлять только российские походы и завоевания как исторически-прогрессивные, русскую культуру, как наиболее передовую. Соответственно, собственную национальную культуру, как неразвитую, исторически бесперспективную и второстепенную, в сравнении с русской.
Начиная с 30-х годов, Москва целенаправленно и последовательно проводила курс на унификацию национальных культур посредством их русификации и ограничения функционирования национальных языков. Таким образом, узбеки, как и другие представители национальных советских социалистических республик, были вынуждены пользоваться русским языком при общении, при обращении в административные и правительственные учреждения. Вся система образования подчеркивала приоритетное значение русского языка: большинство дисциплин преподавалось в средних и высших учебных заведениях на русском языке. Диссертации кандидатов и докторов наук принимались к защите исключительно на русском языке. Более того, знание русского языка стало критерием, определяющим культурный уровень, социальный и профессиональный статус человека.
Несомненно, что все вышеперечисленное негативнейшим образом влияло на национальное чувство культуры и самоидентификации. Однако, еще в большей мере– ориентация всей совокупной производственно-экономической инфраструктуры республики, жестко ориентированной на монокультуру хлопчатника. Эта экономическая политика оказала разрушительное воздействие на культуру, экономику, экологию, здоровье и просвещение, поскольку вся энергия народа была направлена на выращивание и сбор все возрастающего количества хлопчатника– стратегического для СССР сырья.
Надо сказать, что культура возделывания хлопчатника в южном поясе Центральной Азии возникла еще в незапамятные времена. Но издревле народ возделывал хлопчатник наряду с другими сельскохозяйственными культурами. С начала колонизации региона российское правительство значительно расширило земли, отводимые для возделывания хлопка, в результате чего баланс сельскохозяйственного производства был существенно нарушен и, вследствие этого, оказался в критическом состоянии. Большевистское правительство пошло еще дальше, заставляя население все больше и больше расширять площади под возделывание хлопчатника, оно окончательно разрушило веками отлаженную структуру хозяйственно-экономического уклада, превратив весь Узбекистан в одну большую хлопковую плантацию. Из республики вывозилось сырье для переработки его на фабриках России по ценам значительно более низким, чем рыночные. Одновременно, почти полностью прекратилось выращивание зерновых и овощных культур. Эта политика ставила Узбекистан в жесткую зависимость от российского импорта. Увеличение площадей под хлопчатник, строительство неэффективной ирригационной системы, использование неоправданно высокого количества пестицидов и других химических препаратов для повышения урожайности хлопчатника, привели в ряде мест, к осушению, местами – к заболачиванию почв, дефициту питьевой воды, загрязнению воздуха и резкому ухудшению здоровья всего населения. Несмотря на то, что уже с 60-х годов ученые забили тревогу о катастрофическом сокращении объема воды в Аральском море, хлопковая экспансия в регионе не только продолжалось, но и усиливалась. Весь этот совокупный комплекс экономических, экологических, социально-культурных причин вел узбекское общество к обнищанию, потере физического и духовного здоровья и человеческого достоинства. Весь этот мир, обреченный на необратимые потери всего того, чем он ценен в глазах человека, был миром, в котором родился и рос поэт Мухаммад Салих. Понимание этого мира дает возможность понять обстоятельства, сформировавшие личность Салиха, как поэта, публициста, общественного и политического деятеля, осознавшего и осуществившего свое предназначение как гражданина своей страны.
Мухаммад Салих родился 20 декабря 1949 года в маленьком кишлаке Янги-базар Хорезмской области. После окончания школы в 1968 году был призван на службу в армию и направлен в Чехословакию, где впервые столкнулся с невиданным у себя на родине открытым сопротивлением народа правящему режиму. Именно там, в Чехословакии, он сделал для себя открытие, что режиму, который подавляет народ, можно и необходимо сопротивляться.
По возвращению из армии, с 1970 по 1975 годы, он учится на факультете журналистики в Ташкентском университете, а после его окончания продолжает учебу на Высших литературных курсах при Институте литературы им. Горького в Москве.
Учеба на высших литературных курсах позволила ему глубже развить свое литературное мастерство, шире изучить работы других писателей страны.
По завершению учебы в Москве он работает в Союзе писателей Узбекистана, а в 1988 году избирается секретарем этого Союза.
Первые стихи были написаны Мухаммад Салихом еще в юности и датируются 1966 годом, а уже к концу 90-х годов его творческий багаж составили 12 книг, в содержание которых вошли прозаические и поэтические произведения.
Генерация его сверстников, в силу обстоятельств и времени своего рождения, несло в себе как бы пороговое состояние: его сверстники не застали чисток 30-х и 50-х годов, не были замучены репрессиями. Напротив, "хрущевская оттепель", хотя и не в такой степени как в центральных российских городах, все же достигла Узбекистана, внеся в общественное сознание ферменты демократии и свободомыслия. Кроме того, получив хорошее образование, по началу в Ташкенте, а в последующем, в Москве, Салих вошел в элитные круги своей республики, получавшей определенные материальные и властные привилегии.
Следует отметить, что публикация произведения Салиха в Узбекистане во многом зависит от временного периода либерализации политической атмосферы и от его умения придать своим мыслям приемлемый для местной цензуры облик. Большая часть произведений позже была опубликована в Узбекистане, некоторые из них переведены на другие языки и даже изданы за рубежом. Широкому читателю Салих известен, благодаря своей поэзии. Но он также писал небольшие эссе, а в более поздний период своего творчество, по преимуществу, политические статьи и эссе, посвященные положению узбекского общества. Показательно то, что большая часть из публицистических и политических статьей Салиха появились в печати только после 90-х годов, что свидетельствует о неприятии официозом резких и дерзких суждений поэта о происходящем в республике. К слову, большинство из работ Салиха, анализируемых в данном исследовании, представляют блок неопубликованного политического творчества их автора. В тех же случаях, когда та или иная работа была все же опубликована в республиканской печати, мы, в своих комментариях, специально это отметим, поскольку обстоятельства, при которых комментируемая работа издается, либо не издается, играет важную роль в развитии логики данного исследования.
Произведения Салиха, анализируемые в нашем исследовании, написаны их автором в период между 1977-1995 гг. и соответствуют периодизации политического развития Узбекистана, определенной нами выше.
На протяжении всех, анализируемых нами в данной работе периодов, прослеживается четкая взаимосвязь мировоззренческих установок и стиля изложения автора с эволюцией политической ситуации в республике. В некоторой степени сюжеты и тематика выступлений меняются. Однако общая направленность на усиление значимости узбекского языка для жизни социума проявляются в них с неизменной отчетливостью. С целью лучшего понимания других произведений Салиха, данная работа будет начата, с анализа их взаимоотношения с политической ситуацией, как с социально-культурным контекстом, с ситуативной средой, в которой они были созданы. К примеру, в статье, написанной в 1977 году. В тот год Узбекистан мобилизовал все людские ресурсы на выполнение очередного плана по сдаче госзаказа на сбор хлопчатника. Ни экологические проблемы, ни ухудшающееся здоровье населения республики, которые все более отчетливо проявляли себя, не влияли в глазах администрации, а решение первоочередной задачи– выполнение плана по уборке урожая. Население, вследствии неосведомленности об угрозах своему здоровью со стороны ухудшившихся условий окружающей среды и, не в последнюю очередь, из-за своей запуганности, так же молчало. Работы Салиха, посвященные этой ситуации, в которых автор использует иносказательные образы и символы, показывают атмосферу бесправия народа в закрытом обществе, каковым являлся Узбекистан.
На протяжении следующего периода (с 1985-1989 гг. ), благодаря гласности и перестройке, в обществе наметились некоторые позитивные перемены. Москва, хотя и с оговорками и ограничениями, стала позволять поднимать и открыто обсуждать некоторые проблемы, связанные с экологией, национальной историей и культурой. По инициативе КПСС начались кампании по выявлению и вытеснению с руководящих постов "испорченных", "запятнавших коммунистическую честь", должностных лиц, а у прессы появилось больше свобод по освещению начавшихся перемен. В этот период работы Салиха стали более откровенными – в них проявилась большая резкость и адресность. Порой Салих становится настолько дерзок, что безбоязненно и открыто выступает против некоторых позиций политики московских властей.
Начиная с середины 1989 года, пространство гласности в республике несколько ограничивается, и возникла тенденция к сокращению гражданских свобод. Несмотря на то, что Узбекистан, сразу же после "августовского путча" (1991 г.), провозгласил государственный суверенитет, сколько-нибудь заметных позитивных изменений в узбекском обществе не произошло. Незначительная или вовсе не существующая основа для реальной независимости республики вынудила власти оперативно создавать видимость экономически и социально жизнеспособной нации. Осуществляя жесткий авторитарный контроль над различными социальными группами населения, Президент Узбекистана Ислам Каримов демонстрировал внешнюю стабильность и независимость возглавляемой им республики. Внутри же республики он проводил политику целенаправленного подавления всякого инакомыслия.
В этот период Салих активно вовлекается в политическую жизнь республики. Его выступления, по крайней мере доступные публике, были по своему характеру остро политичны и отражали главные векторы развития политических процессов в Узбекистане, попытки воздействовать на них с позиций либерализма и демократии.
Последний период нашего исследования датируется 1992-1995 годами. Для него характерно ужесточение авторитарного режима Каримова, при котором достигается полный контроль над прессой и тотальные репрессии, направленные против инакомыслящих в области идеологии, социально-экономический кризис, приведший нацию к массовому обнищанию. В этот период политические выступления Салиха направлены против существующего правящего режима. Реакция Каримова не замедлила сказаться– в 1993 году Салих был вынужден покинуть свою родину и продолжать сопротивлению властям Узбекистана из-за рубежа.
Работы, изданные Салихом за границей, полны открытого неприятия политики узбекских властей. Они полны горечи, резки и не оставляют ему путей для компромиссов с режимом.
ГЛАВА–I. (1977-1985 гг.)
Для анализа произведений Салиха период с 1977 по 1985 гг. представляется чрезвычайно важным, поскольку он является базой для дальнейшего сопоставления его с последующими периодами. Данный период длился до начала объявленной М. Горбачевым гласности и перестройки. Разумеется, в Узбекистане, во время этого периода такие проблемы, как обмеление и высыхание Аральского моря, дефицит питьевой воды, ухудшение здоровья населения, безработица и высокие темпы роста населения, существовали. Однако, из-за усиливающегося давления Москвы, требующей безусловного выполнения нарастающих ежегодно планов поставки хлопка, какой-либо конструктивной деятельности от узбекских властей по предотвращению нарастающих бедствий, ждать не приходилось, поскольку местные власти, небезосновательно, остерегались гнева всесильного Центра. В соответствии с этим и пресса, и отдельные граждане республики не отваживались открыто протестовать или высказывать свое недовольство по поводу сложившейся реальности. Это был период полного произвола и бдительного контроля Москвы за всем, что происходило на периферии.
В своих произведениях этого периода, Салих, используя фигуры иносказания и символов, высказывал свои суждения по поводу отчаянного положения народа. В этот период тематика его выступлений была ориентирована на три основные темы.
Первую тему можно проиллюстрировать циклом публицистических статей, объединенных циклом под названием "Письма к моему младшему брату" [2][2] (1979), которая прозвучала криком души, призывом к своему народу– узбекам не следовать слепо советской идеологии, а думать самостоятельно.
Вторая тема этого периода прослеживается в содержании эссе, состоящего из трех частей о статуях: "Заблудившиеся памятники" (1979), "Те, кто остаются одни" и "Встреча" выражают протест против российского присутствия в Узбекистане– оплот неограниченной власти и неусыпного контроля над узбекским народом.
В своих эссе Салих изображает русских колонизаторов жестокими, упрямыми, лживыми и даже немного глупыми.
И последняя тема первого периода, повторяющаяся рефреном на протяжении всего творчества Салиха– важность, высокая духовная значимость узбекского языка.
Тема языка представлена двумя стихотворениями Салиха: "На чужой земле" и "Говори на тюркском"[3][3]. Первое стихотворение было написано автором в 1982 году и "лежала в столе" до 1986 года. Вторая– в 1981 году, а опубликована в 1990. Даты публикаций говорят о неоднозначном для политического климата того времени характере произведений и постепенное развитие свободы слова в обществе. Интересно отметить, что дата издания стихотворения "На чужой земле" (1986 г.) совпадает со временем, когда в Узбекистане усилились требования конституционно определить узбекский язык в качестве государственного языка республики. Остается только гадать– по каким соображениям власти Узбекистана задерживали издание "Говори по тюркски", которая вышла в свет уже после принятия закона о статусе узбекского языка и за год до провозглашения Узбекистаном государственной независимости.
Как уже говорилось выше, первый цикл публицистических статей Салиха, анализируемый нами в начальном периоде его творчества начинается с цикла статей "Письмо к младшему брату". В этом цикле находит свое выражение громкий призыв к своему народу избавиться от колониального сознания – осознавать окружающую жизнь под углом зрения своих собственных позиций и интересов. Работа предваряет серию коротких эссе и публицистических статей под общим заголовком "Неспящий глаз страдания".
Этим циклом начинается период творчества Салиха с 1977 по 1985 годы– основным тезисом которого выступает мысль о пробуждении сознания узбеков, стремление привнести в его содержание понимание того, что все бедствия, обрушившиеся на народ, проистекают от действий центрального правительства и недопустимой пассивности самого народа. Для того, чтобы избавиться от нищеты и унижений, необходимо вернуть утраченное достоинство родного языка, осознать его глубину и богатство, а не следовать покорно курсу, навязанному московскими властями.
Сюжет "Письма..."– назидание своему младшему брату о важности и значении чтения для духовного становления. Обращаясь к брату, автор рассказывает ему о мальчике времен последней войны, который учился грамоте, читая солдатские письма, приходившие с фронта. Родители мальчика не в состоянии приобрести книги и он читает все, что только удается ему прочесть. Именно поэтому, его "главной библиотекой" становятся письма, приходящие с войны: "белые"– от тех, кто сумел выжить, "черные"– сообщения о гибели солдат– земляков.
В тех немногих книгах, что достаются мальчику, особое его внимание занимает иллюстрации. Он открывает для себя, что в них заложено специфическое указание, некая "инструкция", которой следует неукоснительно следовать всем узбекам, поскольку в них заложен определенный способ видения вещей и событий, не дающий возможности для иных, не обозначенных рисунком отклонений, диктуемых фантазией читателя.
"Каждая иллюстрация в книге создает препятствие для его воображения. Если ребенок нарисовал в своем представлении тот или иной образ героя, то иллюстрация, жестко опровергает его, говоря: "Нет! На самом деле он не такой! Вот как он выглядит: взгляни!". Столь явное и потому нетерпимое неприятие собственного воображения, противостоящим ему изображением в книге, заставляет ребенка уничтожить его. В этом поступке находит свое выражение стихийный протест против всего того, что навязывается извне, подавляет самостоятельное стремление ребенка формировать свое собственное понимание текста.
Рассказ заканчивается тем, что однажды, поздней ночью, мальчик засыпает над книгой. Его меховая шапка, лежащая у печи, загорается и в результате возникает пожар, от которого сгорает почти все, что есть в доме. После этого случая, родители мальчика запрещают ему читать по вечерам, а книга исчезает. Остается неизвестным: то ли ее уничтожил огонь, то ли родители.
В заключении истории автор утверждает, что читая книгу, ни в коем случае нельзя дремать, ибо задремав, можно навлечь на дом опасность. Говоря иначе, чтение подразумевает сосредоточенность и внимание, поскольку усталость – (6)[4][4] порождает вялость, безразличие и приводит ко сну. Утверждая это, Салих делает вывод, что узбеки, устав читать и самостоятельно судить о прочитанном и полагаясь больше на иллюстрации – декреты, и директивы, умело навязанные компартийной властью, уснули и, как следствие, утратили самостоятельный контроль над происходящим в их жизни. До того, как они смогут самостоятельно судить о своей судьбе, вспыхнет огонь и книги будут уничтожены пожаром.
Последний совет, который дает автор своему брату, состоит в том, что не книги без иллюстраций, а книги без идей усыпляют сознание читателя. "Твои учителя говорят тебе, что читать книги с вредной идеологией нельзя. Я же говорю: не читай книг, не содержащих идей" (6).
Следующей темой исследуемого периода в творчестве Салиха, логично следующей из предыдущей, становится эссе "Заблудившиеся памятники" (1979). В этом эссе дается наглядное описание идеологического присутствия России. Автор отмечает невежество русских, их безразличие к той земле, в которую они пришли, неосведомленность по отношению к ее истории и культуре. Эта тема вошла в содержание трех фрагментов, составляющих эссе, о памятниках русским писателям, воздвигнутым в центре Ташкента.
В первом фрагменте эссе Салих сравнивает памятники с людьми, стоящими в очередь за хлебом. Эти молчаливые фигуры "словно держат в руках свои собственные сердца" (66). Никому из стоящих в длинной очереди, ни старикам, ветеранам и героям войны и труда, ни религиозным лидерам не позволено брать хлеб без очереди, как это происходит в действительности. Потому что в очереди стоят не живые люди, а статуи. К тому же они, пришедшие на эту землю с чужбины, не знакомы друг другу. Салих пишет: "Действительно, многие наши скульптурные памятники не знают: где и по какой причине они здесь оказались, зачем они сюда пришли. Кто-то притащил их и поставил в какой-то аллее или посредине какой-нибудь площади, словно пообещав: "постойте здесь минутку, а я скоро вернусь", а потом исчезает, чтобы больше никогда не возвратиться.
Стоя в одиночестве на чуждой для них земле, они смотрят на другие памятники, силясь вспомнить, где они встречались раньше...".
В следующем эпизоде Салих проводит различие между скульптурными памятниками, стоящими вместе вряд и памятниками, стоящими на персонально отведенных для них площадях и скверах. По этому поводу он, не без иронии, пишет: "счастливые памятники стоят сами по себе в глубине аллеи",– перефразируя при этом известный афоризм о том, что "великий человек– это всегда одинокий человек", который оказывается применим для подобной статуи (67).
Как правило, такие памятники стоят, держа в руках раскрытую книгу, как бы углубившись в чтение, чтобы скоротать время долгого ожидания перед возвращением на родину.
Во второй части эссе, несущем название "Те, кто стоят одни"– Салих пишет: "Поклонник Байрона проходя мимо памятника Пушкину может воскликнуть: "Почему здесь стоит Пушкин, а не Байрон?" Вы хотите ответить ему мгновенно, но не получается, потому что вы сами не знаете, почему здесь стоит именно Пушкин, а не другой. Но, через некоторое время, вы находите ответ: "Пушкин стоит здесь потому, что любил Узбекистан".
Салих саркастически восклицает: "Да знаете ли вы (истинную) причину дуэли между Пушкиным и Дантесом! Причиной был Узбекистан!".
В последующем, Салих развивает тему: "Плакучие ивы, окружающие памятник великому поэту, тихо поют ему песню. Обычно, восточный человек, слушая песню, начинает невольно покачивать головой в такт музыке. Однако скульптуры этого делать не могут. Особенно скульптура Пушкина. Европеец, в отличие от восточного человека присоединяется музыке не покачиванием головой, а притоптыванием ногой.
Если вы, проходя мимо памятника Пушкину, присмотритесь, то вы увидите, как тихо притоптывает поэт, проникаясь всем своим непроницаемым бронзовым телом к музыке, незнакомого ему восточного народа...
Чуть дальше, на другой площади, стоит другой великий человек,– пишет далее Салих, имея ввиду памятник Максиму Горькому,– Проходя мимо этого памятника, знайте, что пролетарский писатель, любящий простых людей, непременно обрадуется вам. И с этой уверенностью вы обращаетесь к нему:
– Какой ветер занес вас сюда, дорогой Алексей Максимович!
Но писатель не обернется к вам, потому что не может повернуть шею. Поскольку, шеи у памятников (из бронзы) слишком толсты и жестки. Чтобы их повернуть (свернуть), нужно, по крайней мере, сто лет.
И вообще, ваш вопрос крайне наивен, обычные ветры могут "подхватить" и "занести" нас с вами– простых людей, но они не в силах сдвинуть эти тяжелые памятники. Чтобы их сдвинуть, нужны не ветры, а ураганы социальных перемен. Например, ураган революции, который способен перенести эти памятники на такие далекие земли, как, скажем, на центральные улицы Ташкента...".
В последней части анализируемого эссе, Салих рассуждает о прообразах скульптурных памятников и их пластическом воплощении. Пародируя над искусствоведческими штампами апологетов социалистического реализма, он пишет: "если скульптор (политически) дальновиден, то и его образ– стоящий на пьедестале памятник – также непременно вглядывается вдаль. Если скульптор – человек энергичный, то и созданное им произведение будет изображать порыв. К примеру, пролетарский писатель Максим Горький, в соответствии с требованиями теории соцреализма, изображается автором "в энергичном порыве".
Следует однако опасаться того, что если этот порыв искренен, то Горький когда-нибудь спрыгнет со своего пьедестала и придет к Пушкину. Возможно, тогда, познакомившись и пообщавшись друг с другом, они осознают, что не по собственной воле оба оказались вдали от родины, на чужбине.
Тогда Пушкин скажет Горькому: "Боже, как я счастлив, что встретился с вами. Но будьте столь любезны, скажите, где я?". А Горький ответит: "Честно признаться, мы не в России – вы в той же стране, что и я" (69).
Оба классика безутешно тоскуют по своей родине и не знают, когда смогут туда вернуться. Пушкин вздыхает: "Я соскучился по березам...". Горькому хочется рассказать новому другу в ответ, что его тоска связана не только с березами, но и с великой рекой Волгой, с Нижним Новгородом, но еще более – с дорогим другом – Владимиром Ильичем Лениным, однако твердость принципов соцреализма не позволяет ему впадать в слюнтявый сентиментализм. Пушкин продолжает сокрушаться и уговаривает Горького вернуться в Россию, в Москву. Однако, по дороге, Горький обнаруживает, что забыл свою трость. Пушкин утешает его, что приехав в Россию, они позвонят в тот город, где они забыли трость. Но Горький в отчаянии восклицает: "Хорошо, позвоним, но куда мы позвоним, если мы не знаем название города, где мы все это время были?" (80).
В конце эссе, автор обращается к создателям статуй с предостережением, что "в один прекрасный день их произведения могут сойти со своих пьедесталов и отправятся туда, куда гладят их глаза" (70). Салих саркастически завершает: "Тогда, мы, поклонники великих личностей, откроем музей для забытой, знаменитой палки вождя соцреализма".
Стержневой темой анализируемого нами цикла является мысль о том, что великий человек всегда одинок. Он учится у жизни, думает и поступает только сообразно своим целям. Одинокие люди и одинокие памятники, в отличие от тех, кто стоит "вряд" не зная того, где, на какой земле они стоят, велики. Хотя здесь применима и другое прочтение темы – возможно, говоря об одиноко стоящей статуе, автор говорит о себе. Подобное прочтение имеет свой резон: ведь Салих никогда не стоял в стороне от политической жизни своего народа, пытался активно воздействовать на нее как политический лидер.
Далее. В анализируемом эссе, статуя стоит с раскрытой книгой, а не с сердцем в руках. Отсюда следует, что вместо того, чтобы демонстрировать свою уязвимость и неприкаянность, как выстроенные вряд памятники "с сердцем в руках", одинокий поэт-памятник держит в руках книгу, содержащую знания о жизни, пытаясь постичь ее глубинный смысл.
Салих пишет, что "стоящие вряд статуи не только не знают место, где они стоят, но и соседей – памятников, которые тоже не мигая смотрят на них". Эти соседи-памятники могут быть славянами или узбеками, что не имеет принципиального значения, все они потерянные люди (памятники). Они пытаются вспомнить друг друга хотя бы для того, чтобы узнать что общего имеют они между собой, чтобы стоять вместе. Они не понимают и культуру, где люди в такт музыки никогда "не притоптывают ногой".
Образами этих памятников Салих выражает свое отношение к присутствию России в Центральной Азии. Но к фигуре Пушкина он относится не однозначно: памятник стоит отдельно от тех, кто стоит "вряд", тем самым Пушкин признается как великий поэт.
В части "Встреча" автор идет еще дальше в своем неприятии всего того, что насильно привнесено на его родину. "Возвращение" Пушкина и Горького в Москву символизирует возвращение всех русских на свою родину. Он выражает надежду, что так и произойдет в один прекрасный день.
В эпизоде, где Горький обнаруживает, что забыл на чужбине свою трость, Салих предлагает открыть в Ташкенте мемориальный музей, экспозицию которого будет составлять одна единственная палка. В этих мыслях содержится не только горький сарказм по поводу колониализма, но и надежда на то, что когда-нибудь, в будущем, узбекам удастся заключить советский режим в маленькую музейную экспозицию.
По Салиху, русские, живущие на узбекской земле, не хотят позитивных изменений, могущих облегчить жизнь коренного населения. В эссе "Те, кто стоят одни" Салих дает жесткие, безапелляционные оценки русским, как нации упрямой, не желающей изменить что-либо, ни в себе, ни на земле, куда они пришли. Словно толстая, неповоротливая шея их кумиров-памятников, они не повернут головы в направлении реальности, пока их не заставит сделать этого буря – социальные потрясения, революция.
Предчувствия Салиха исполнились всего лишь спустя несколько лет после написания эссе. Дошедшие до Центральной Азии радикальные изменения, принесенные гласностью и перестройкой, заставили толстую и грубую шею советской империи повернуться в строну реальной жизни, а революционное крушение Советского Союза завершило длительный период колониальной истории Центральной Азии.
Завершающая тема произведений Салиха начального периода, посвящена родному языку, его значению для развития нации и ее культуры. С особой остротой и с отчетливой програмностью эта тема прозвучала в двух стихотворениях этого периода. Хотя стихотворение "На чужбине", написанное в 1981 (опубликован в 1986), он прямо не обозначает эту проблему. Однако, она звучит в подтексте:
Я здороваюсь по утрам на чужом языке. Приглашают меня на завтрак на чужом языке. Словно слепца по улицам города ведут меня три-четыре слова чужого языка Они показывают мне звезду на чужом языке На заре они будят меня на чужом языке В этом большом городе. Я не боюсь потерять свой язык, а боюсь забыть Те три или четыре слова чужого языка. А моя родина – только сон. Только во сне я говорю на своем языке.
Экспрессивное название стихотворения "Ozga elda" – "На чужбине" соответствует энергичным, страстным идеям, вложенным в него автором. Хлесткими поэтическими метафорами, Салих выражает негодование тому, что он вынужден говорить на чужом для себя языке. Язык, на котором говорят сегодня улицы его родного города, чужд ему по рождению. Живя на своей родине, он остро чувствует отсутствие родины, а родина является ему только во сне. Однако, разговоры на родном языке в снах, могут стать когда-нибудь явью, поскольку родной язык не умер – он живет во внутреннем мире поэта в ожидании того часа, когда он сможет вырваться наружу – на улицы, освобожденные от колониального присутствия.
Стихотворение "Говорите на тюркском", написанное Салихом в 1982 году (опубликовано в 1985), посвящено парадоксу говорения на узбекском языке и тому, как родной язык должен быть использован, при выражении разных чувств. Поэт настойчиво напоминает: каким бы ни было настроение, необходимо говорить на родном тюркском языке:
На тюркском говорить легко, На тюркском говорить не так уж легко. На этом языке говорить очень сладко, Хотя и горько на нем говорить. Если у вас веселое настроение, Если вы поднялись с постели с правого бока, Если день оказался удачным, Если ваша вера в будущее светла– Говорите на тюркском! Если вы любите кого-то И эта любовь переполняет ваше сердце– Говорите на тюркском! Если же вы ненавидите кого-то, Если ваша ненависть готова прорваться наружу– Говорите на тюркском... (121).
Оба стихотворения, хотя и выражают его страстное желание сохранить употребление языка во всех жизненных сферах, все же не столь категоричны и требовательны, какими станут в более поздние периоды творчества поэта.
Перечисленные в данной главе исследования произведения Салиха точно отражают политическую ситуацию в Узбекистане второй половины 70-х – первой половины 80-х годов, характеризуемую жестким идеологическим контролем московских властей. Вполне закономерным, поэтому представляется тот факт, что ни одно из анализируемых нами произведений не было опубликовано вовремя, а ожидало ослабление идеологического влияния Центра.
В своих произведениях Салих высказывал открытое неприятие колониального присутствия России на своей родине. Он настойчиво призывает свой народ проснуться и прозреть, чтобы самостоятельно думать о том, что происходит на родной земле. Конечно, в условиях закрытого общества и политической незрелостью узбекского социума, он не мог высказывать свои мысли со всей прямотой, как стал позволять себе делать это позже. В силу этих причин для поэзии и публицистики Салиха раннего периода характерен струящийся, цветистый язык, обильное использование метафор и иносказаний. Эти стилистические приемы были необходимы поэту для того, чтобы его идеи, заложенные в стихах, прошли в печать.
С 1986 года и в последующие годы, как будет показано далее, его стиль приобретет большую открытость, равно как и политическая ситуация в Узбекистане первых лет перестройки и гласности.
Продолжение следует
|