КРАСНЫЙ ЖЕЛТЫЙ ЗЕЛЕНЫЙ СИНИЙ
 Архив | Страны | Персоны | Каталог | Новости | Дискуссии | Анекдоты | Контакты | PDARSS  
 | ЦентрАзия | Афганистан | Казахстан | Кыргызстан | Таджикистан | Туркменистан | Узбекистан |
ЦентрАзия
  Новости и события
| 
Пятница, 31.01.2003
23:08  Азиада-2003. Казахстан отправил на 5-е зимние азиатские игры 90 спортсменов
22:42  Белорус Олег Козловский избран президентом Ассоциации цыган стран СНГ и Балтии
22:19  НАМАКОН - "В-52" над Москвой. Американцы готовятся к вторжению в Россию
21:48  На закрытой встрече с муфтием В.Путин назвал Россию мусульманской страной
15:04  Афганский фильм "Огненный танцор" приглашен на кинофестиваль "Трибека"
14:23  В Узбекистане продолжается строительство моста через Амударью
12:18  В Туркменистане проходит тендер на строительство линии волоконно-оптической связи

11:49  Афганистан: Взрыв автобуса на мосту близ Кандагара и крушение американского вертолета в Баграме
11:44  Кто к нам с казаном придет... Как поживают мигранты из Кыргызстана в Чехии
10:59  Видит око... Казахстан никак не определится с развитием Карачаганакского газового проекта
10:53  Горепродукты. Латвия поставила в Казахстан ядовитую (диоксин) кильку
10:47  Хозяева медных гор. Монголия пытается вытеснить Россию с своего комбината "Эрдэнэт"
10:33  "Грязная бомба" в Лондоне. По данным ВВС "Аль-Каеда" вполне могла заиметь неучтенный заряд из экс-СССР
10:27  А.Ватанка - Трения между Азербайджаном и Ираном мешают решению Каспийского вопроса
10:19  Украина просит у Туркмении больше газа. Идут переговоры
10:09  "Эхо" - Взрывы на трубе Баку-Супса были диверсиями? Пора вводить "миротворцев"
09:46  Figaro - Монтазери возвращается. Иранским аятоллам придется потесниться
09:22  Азия-плюс - Таджикистан готовится к вступлению в ВТО. Меморандум подписан
09:13  Процесс идет. Ежедневно на проект трубы "Баку-Джейхан" тратится $4 млн.
09:10  Мода на "панамы". Кто даст Лужкову 250 млрд. рублей, чтобы повернуть Сибирские реки на юг
08:58  В Каспии становится тесно. Танкерный флот "Лукойла" вызвал сенсацию
08:54  "НГ" - А.Акаев: "Собаки лают, караван идет". Киргизия накануне референдума
01:21  Партия исламского возрождения создавалась в Москве в конце 80-х годов
01:00  Р.Дырылдаев - За 2 дня до Референдума в Кыргызстане. Печальный опыт и прогнозы.
00:45  "НВ" - Джихад в Европе. Боевики уже делят Старый Свет на "исламские республики"
00:43  Как исламисты отравили Ислама Каримова. "Новая газета" делится опытом... рождения слухов
00:37  А.Дубнов - Акаев получит все. В Киргизии очередной референдум
00:33  В защиту осужденного в Казахстане "за изнасилование" журналиста-оппозиционера выступила... Дарига Назарбаева
00:28  Афганский пленник - Ильхам Ботаев. Беседа с казахским талибом из лагеря "Гуантанамо"
00:21  Ю.Александров - Два конкурента. "Транснефть" и КТК в междутрубье
00:20  В Киргизии объявлен конкурс на проект "Арки 2200-летия кыргызской государственности"
00:17  "Немецкая волна" - США применили в Афганистане химическое оружие?
00:13  Песни с чужого голоса... Как российские журналисты клевещут на Туркменистан
00:12  Делегация ТРАСЕКА инспектирует строительство железной дороги Киргизия-Кашгар
00:07  "DW" - Правозащитник Тургуналиев обвиняет Киргизские власти в подкупе избирателей
00:02  "ЕЖ" - Сосед по прошлому. В Туркменском вопросе Москва придерживается осторожного нейтралитета
00:00  Руф Дейблер - Мухаммад Салих и политические преобразования в Узбекистане в 1979-95 годах. Часть 2
Четверг, 30.01.2003
21:33  "Я взял своих детей и уехал в Европу..." Балетмейстер из Таджикистана ставит спектакли в Лодзи
18:51  Китай - единственная надежда и двигатель мировой экономики
18:37  Новым пресс-секретарем Президента Кыргызстана стал Абдил Сегизбаев
16:37  Взносы стран ЦентрАзии в регулярный бюджет ООН в 2003 году
14:36  ГосДеп США приветствует расширение нефтепроекта "Тенгиз-Шевройл" в Казахстане
14:33  ЮНЕСКО - В Афганистане грамотны 52% мужского и 22% женского населения старше 15 лет
14:28  Российский "Газпром" просится поразрабатывать Имашевское месторождение в Казахстане
13:57  "МС" - Периметр раздора. Ошский базар как зеркало рыночных реформ в Киргизии
13:51  Р.Приживойт - В меню власть и деньги, или За что предлагается голосовать кыргызстанцам на референдуме
13:26  Эксперты ЕС совершенствуют налоговое законодательство Кыргызстана (пресс-релиз)
12:52  Р.Бурнашев и И.Черных - Вооруженные силы и военно-политический курс Республики Узбекистан
12:45  Е.Пастухов - Пакистан и Индия: время собирать камни. (взгляд из Казахстана)
12:36  "ВБ" - "Звезды" киргизской эстрады единодушно за референдум: от певицы Осмоналиевой до барда Марусича
12:23  М.Кларк - Борьба за информацию в Туркменистане. Люди хотят слышать новости без цензуры
Архив
  © CentrAsiaВверх  
    Узбекистан   | 
Руф Дейблер - Мухаммад Салих и политические преобразования в Узбекистане в 1979-95 годах. Часть 2Руф Дейблер - Мухаммад Салих и политические преобразования в Узбекистане в 1979-95 годах. Часть 2
00:00 31.01.2003

Руф ДЕЙБЛЕР
Университет Индиана (США)
Блумингтон – 1996

Ruth Diebler
Literature and Politics: Mohammed Salih and Political Change in Uzbekistan From 1979 to 1995
Indiana University
Bloomington – 1996

ГЛАВА–II
(1986–1989)

Период с 1986 по 1989 гг. характерен несколькими широкомасштабными событиями, оказавшими заметное влияние на развитие политических процессов в Узбекистане. В первую очередь, это продолжение антикоррупционной кампании, начатой по инициативе Москвы в 1983 году (т.н. "узбекское дело"). Во-вторых, хотя и не столь быстро до республики дошли волны гласности и перестройки, начатые в Москве с приходом Михаила Горбачева.

Эти события незамедлили сказаться на стремлении общественности привлечь широкое внимание к актуальным проблемам республики к хлопковой монокультуре, обезвоживанию и засолению земель, высыханию Аральского моря, растущему уровню детской смертности, росту раковых заболеваний, туберкулезу, гепатиту, тифу, гастро-кишечным расстройствам, врожденным дефектам, высокой токсичности молока у кормящих матерей и, пугающей своими нарастающими масштабами, социальной депрессии. (18).

Одновременно, узбекская интеллигенция начала более смело и открыто обсуждать такие, прежде закрытые, проблемы как посмертная реабилитация репрессированных в 30-е годы писателей (в частности, Чолпана и Фитрата), феномен национализма и национально-культурного возрождения, явно заниженную, в особенности в сельской местности, заработную плату, официально навязываемую властями Москвы, политику планирования семей, начавшуюся повсеместно безработицу, непреходящее значение и полноценное функционирование узбекского языка. Как будет показано в последующем, во второй части главы, люди начали чувствовать себя более свободно и уверенно в публичном выражении своих требований в предоставлении больших прав и гражданских свобод.

Как уже говорилось выше, в этот период в Узбекистане продолжилась и приобрела пропагандистский характер антикоррупционная кампания. Выбранные нами для анализа, пять произведений Салиха этого периода, в определенной степени иллюстрируют эту кампанию. Именно поэтому необходимо дать краткий очерк возникшей в этот период ситуации, раскрыть ее как некий контекст, оказавший решающее влияние на литературное творчество и эволюцию политического мировоззрения Салиха.

Как известно, кампания по борьбе с коррупцией, начавшаяся в СССР в 1983 году, сосредоточилась на выявлении коррумпированных партийных и хозяйственных руководителей. Механизм коррупции в тогдашнем Советском Союзе состоял в фальсификации отчетов о якобы выполненном плане, взяточничестве, несправедливом продвижении по службе членов семей советских и партийных руководителей, а также на других формах противозаконных действий. Начиная с 1983 года, московские власти, с помощью репрессивных органов, последовательно и систематически устраняли партийно-хозяйственных руководителей, начиная с самых высоких республиканских постов и заканчивая областными начальниками среднего и мелкого уровня.

Из-за проблем, связанных с избыточно культивированной отраслью сельхозпроизводства– монокультурой хлопчатника, экологическая ситуация почти на всей территории Узбекистана стала резко ухудшаться. Ресурсы хлопковых плантаций и трудовой энергии нации были давно исчерпаны, а требования Москвы, невзирая ни на что увеличить сбор хлопка, год от года росли. В сложившейся ситуации перед руководством Узбекистана встала альтернатива: либо отправлять в Госплан СССР фиктивные сведения о выполнении планов по сбору хлопка, либо принять на себя гнев Москвы. Естественно, что партийно-хозяйственный актив республики пошел по первому пути и миллионы тонн хлопка стали возникать в фиктивных отчетных документах. В июне 1984 года, в одном из подобных отчетов было сообщено, что за последние 18 месяцев из Центрального комитета компартии Узбекистана было устранено три важных должностных лица. По терминологии того времени, растиражированной СМИ республики, кто-то из этих людей ушел на пенсию, кто-то переведен на другие посты (Шихи, 1984-Б). Позже, однако, были опубликованы статьи, где открыто назывались имена должностных лиц и перечислялись преступные действия, в которых они обвинялись.[5][1]

В августе 1984 года один ученый задал публичный вопрос новым властям Узбекистана: "Что было бы с Шарафом Рашидовым (первый секретарь Узбекистана с 1958 – по день своей смерти– 31 октября 1983 года, кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС)? Уволили бы его?" (Шихи, 1984 а).

В Узбекистане антикоррупционная политика продолжалось вплоть до начала 1989 г. В августе 1984 года, один западный аналитик отмечал, что хронический дефицит продуктов и предметов первой необходимости были тесно взаимосвязаны с системой, в которой материальные награды и карьерные перспективы, были жестко детерминированы выполнением явно завышенных планов. Это и выступало здесь главными следствиями всех видов злоупотреблений. В верхней социальной нише, состав которой определялся по семейно-родовым признакам, сосредотачивались и основные материальные блага. Внизу же царила все более усиливающееся нищета, бесправие и болезни, спровоцированные ухудшающимися экологическими и социальными условиями существования. (Шихи, 1984 а).

В 1989 году правительство Узбекистана отменило несколько суровых приговоров, вынесенных в адрес бывших высокопоставленных персон из состава республиканского руководства. В обсуждаемых в данной главе, работах, Салих выражает свое беспокойство тем, что антикоррупционная кампания зашла слишком далеко. Поэт говорит, что кампания по выявлению правонарушений в республике вылилась в масштабные массовые репрессии, направленные уже не только на непосредственных участников преступных акций, но на ни в чем неповинных, простых людей.

В своем публицистическом очерке "Трудное пробуждение" Салих размышляет о трех главных периодах в истории большевистского правления в Узбекистане – под руководством Сталина, Хрущева и Брежнева. Главное, что роднило эти режимы – полное пренебрежение интересов населения Узбекистана, которое, в их глазах, представлялось некоей безликой игрушкой, не имеющей права на самовыражение. Он пишет: "раньше мы уставали от похвал, вознося самих себя до небес. Теперь же мы начали уставать от жестокой критики самих себя, от обливаний самих себя грязью" (183).

Все более развивающийся процесс пробуждения социальной и гражданской активности, многолюдные митинги и демонстрации, характерные для конца этого периода, идеи, которые вели людей на площади, нашли свое воплощение в вопросах, поднятых Салихом в этом очерке. Если печатное слово было единственным средством самовыражения для Салиха, как для поэта, то демонстрации и митинги, вылившиеся на площади и улицы городов, стали наиболее доступным средством для людей, жаждущих утвердить в жизни общества свои убеждения. Наиболее многолюдные, продолжительные и "дорогие" (в смысле жертв, и репрессивных акций властей против их участников) демонстраций разразились летом 1989 года.[6][2]

В январе 1989 года около трехсот афганских студентов, обучавшихся в Ташкенте, подняли бунт, в результате которого несколько человек было госпитализировано и повреждено около 20 автомобилей. И хотя из просочившейся в СМИ информации остались неясными истинные причины того, что произошло в действительности, эти события сыграли роль детонатора в эскалации возрастающего социального напряжения и стали грозными предвестниками будущих драматических потрясений.

Чуть позже, в феврале этого же года, на улицы столицы вышли сотни людей, требующих отстранения "ведущего представителя исламской религии в СССР"– муфтия Бабахана.[7][3] Сам муфтий, представляя из себя безликую марионетку московских властей, отличался безнравственностью и полным невежеством в знании Корана. Манифестация, требующие отстранения Бабахана продолжались на протяжении всего года.

Однако еще более многолюдные и драматические демонстрации и митинги начались в июне 1989 года в связи с, так называемыми, "ферганскими событиями". Они перманентно продолжались до августа 1989 года. В информации, распространенной в то время в СМИ, сообщалось, что причиной широкомасштабного кровавого конфликта стало, якобы то, что один турок-месхетинец, не сойдясь по цене на клубнику с торгующей женщиной-узбечкой, озлобился на нее и перевернул торговый лоток. За женщину вступились мужчины-узбеки, к турку-месхетинцу поспешили на помощь его земляки. Пролившаяся первая кровь повлекла за собой конфликт, в котором приняли участие тысячи людей, что привело к многочисленным жертвам с обоих сторон.

Только позже официальная пресса республики была вынуждена признать, что кровавый конфликт в Фергане имел более серьезные причины. Официальные СМИ были также вынуждены признать то, что в результате кровавого столкновения несколько человек со стороны турок-месхетинцев и узбеков были убиты и ранены. Сообщалось также, об установлении в Фергане комендантского часа. 16-го июня радиостанция "Свобода" сообщила в репортаже, что в результате столкновения двух национальных общин– узбеков и турок-месхетинцев погибло 87 человека, 974 человека получили ранения, 748 семей осталось без крова и более чем 50000 единиц оружия было конфисковано за первые две недели конфликта.[8][4]

Кровавые события переместились из Ферганы в соседний Коканд. Многие из бунтующих обратили свой гнев на две главные и ненавистные для них мишени – на общину месхетских турок и на хлопок, ставший для них символом изнурительного труда и унижения.

Опасаясь за свою жизнь и служебное положение, должностные лица спешно эвакуировали из региона конфликта 11000 турков-месхетинцев в лагеря для беженцев, а 13-го июня, 4500 из их числа были переправлены в Россию и в Азербайджан.

Истинными же причинами широкомасштабных кровавых конфликтов, тщательно скрываемыми властями, стал стихийный протест против искаженного развития экономики, обнищание и бесправие людей против произвола, чинимого властями. Население региона страдало от увеличившейся безработицы, насильственного принуждения работать на хлопковых плантациях, низкой оплаты за свой труд, резко ухудшившуюся экологическую обстановку, провоцирующую тотальное ухудшение здоровья населения, скудное питание, угрожающий рост детской смертности. На фоне этого все более остро ощущалась дискриминация национальной культуры и родного языка.

Все эти факторы явились благодатной питательной средой для произвола со стороны местных чиновников и репрессивных органов, погрязших в коррупции и взяточничестве. Причем, давление со стороны властей увеличивалось с каждым годом, все более сжимая пружину терпения народа. Годы московского правления развратили местное чиновничество, которые уже после первых жестких проверок уголовными органами делегированными из центра, были либо арестованы, либо изгнаны со своих мест. Необходимо отметить при этом, что подавляющее большинство из чиновников, подвергнутых уголовному преследованию, хотя и формально преступили закон, все же, в сложившихся условиях, не могли поступать иначе – сама порочная система порождала порочные преступные способы приспособления к ней.

Руководство Узбекистана, назначаемое Москвой, не могло и не умело самостоятельно осмысливать характер и направление развития социальных процессов в республике. Вследствие этого, ожидать от руководства каких-либо инициатив, могущих радикально выправить тяжелое положение, в котором оказалось население республики, не приходилось. В сложившейся ситуации единственные надежды на будущее у большинства людей стали связываться с инициативами, с которыми выступали возникшие в те годы неформальные политические клубы и объединения. Один независимый наблюдатель писал в те годы, что надежда для Узбекистана лежала в "неформальных группах", таких как "Бирлик".[9][5]

Неформальное объединение "Бирлик" ("Единство") возникло осенью 1988 года. С самого начала ядро группы составили интеллигенция и молодежь. Позже к ней примкнули люди всех социальных и образовательных уровней.

С самого начала своей деятельности активисты объединения обратились к властям с требованиями конституционной поддержки узбекского языка, снижения непомерных планов на сбор урожаев хлопка, охраны здоровья, подъема благосостояния населения, расширения прав и свобод личности и, самое главное, национально-государственного суверенитета Узбекистана.

В своем обращении к властям от 19 марта 1989 года, в числе основных требований, представителями "Бирлика" были выдвинуты требования придать узбекскому языку статус государственного языка. "Бирлик" также обратился к властям дать официальное разрешение на проведение митинга.

Несмотря на отказ властей дать это разрешение, 20 марта 1989 года "Бирлик" все же провел массовый несанкционированный митинг. Перед двенадцатитысячным собранием демонстрантов выступил председатель движения. А. Пулатов, который зачитал требования к правительству республики о придания узбекскому языку государственного статуса.

Во время следующего митинга, проведенного 9 апреля и собравшего 100000 человек, активисты "Бирлика" выступили с призывами о государственном статусе узбекского языка и о официальном разрешении на издание собственной газеты.

На митинге также затрагивались проблемы окружающей среды. Кто-то заявил: "Без Аральского моря не будет Центральной Азии".

На этом митинге Мухаммад Салих зачитал обращение к руководству республики, в котором говорилось, что властям следует положить конец репрессиям против своего народа, безосновательного обвинения тысяч, ни в чем неповинных людей в коррупции. В своем обращении Салих так же говорил: "Эти люди не боролись за свои права. Пока никто из них не сказал твердо: "либо учите наш язык, либо уезжайте из Узбекистана!" Это публичное заявление поэта показало возросшую политическую активность нации.

21 мая активисты "Бирлика" организовали третью массовую демонстрацию, в которой приняло участие около 100000 человек. Требования митинга к властям сосредоточились на проблемах, связанных со снижением норм на урожаи хлопка, диктуемых государственным заказом и официального признания своей организации. В ответ, власти, безосновательно обвиняя "Бирлик" в организации беспорядков, в частности, летом 1989 года в Фергане, ответили категорическим отказом признать ее в качестве легитимной политической структуры. В ответ, лидеры движения легко опровергли эти обвинения: "Мы пока еще не столь сильны и организованы, чтобы иметь возможность организовывать столь масштабные кровавые беспорядки",– парировали они ложные наветы.

В своих статьях, эссе, политических выступлениях Салих затрагивает наиболее злободневные темы социального, политического и культурологического характера, обнаруживая созвучность своих идей тем идеям, которые выводили людей на демонстрации и митинги. В этот период его творчество приобретает резкую политическую ориентацию и безошибочную нацеленность.

Данная глава посвящена анализу пяти работ Салиха, написанных в этот период. Это, прежде всего, "Речь, прочитанная на октябрьском (1986) пленуме Союза писателей Узбекистана", статьи: "Здоровье женщинам!", "Возвращение", "Трудное пробуждение" и "Письмо академику Эркину Юсупову".

Все эти выступления сосредоточены на таких четырех темах, как: переосмысление истории узбекского народа и реабилитация репрессированных за советский период узбекских писателей, проблемы экологии и здоровья населения, объявленная государством кампания по планированию семьи и статус узбекского языка в Узбекистане как языка государственного.

Вначале, позволю себе сказать несколько слов о жанре этих публикаций и реакции на них со стороны официальной цензуры в сравнении с предшествующим периодом. Все пять, анализируемых нами публикаций,– это публицистические статьи, а не художественные эссе, в которых авторская идея высказывалась иносказательно. Большинство этих статей были опубликованы в печати (хотя и не сразу же после написания) и, что знаменательно, без купюр. В отличие от предыдущего периода, автор говорит прямо, не скрывая за символами или метафорами свои идеи и истинные цели, побудившие его к публичному выступлению. И все же, несмотря на прямую публицистичность, статьи Салиха несут на себе характерные черты его индивидуальности – они сохраняют интонацию и непринужденную легкость, всегда отличающую неповторимую авторскую манеру поэта.

"Речь..." представляет собой доклад, с которым Салих выступил на пленуме Союза писателей Узбекистана в 1986 году. Впервые доклад был опубликован только в 1990 году.[10][6] Статья "Здоровье женщинам" была написана в 1988 году, опубликована в 1990 году в книге "Kozi tiyran dard". Статья "Возвращение"– в 1988 году– опубликована в официальных республиканских газетах "Советский Узбекистан" и "Правда Востока" в январе 1989 года. Статья "Трудное пробуждение"– в начале 1989 г., а опубликована в июне того же года московским журналом "Дружба народов". "Открытое письмо"– 6 января 1989 года. Все эти статьи вошли в книгу "Kozi tiyran dard", вышедшей в свет в 1990 году.

Как говорилось выше, первая тема анализируемого периода, посвящена переосмыслению истории и призывала к политической реабилитации репрессированных в советский период узбекских литераторов. Под девизом гласности поэт требовал пересмотреть оценки творческого наследия узбекских писателей, ставших жертвами сталинских репрессий. Однако официальные власти все еще не решались проявить инициативу в пересмотре этого периода истории своего народа. В 1985 году, пришедший на смену умершего первого секретаря компартии Узбекистана Шарафа Рашидова, Инамжан Усманходжаев заявил, что идеализация прошлого, включая эпоху и фигуру Тимура, дезориентировала национальную гордость узбекского народа и оказала разрушительное воздействие на его "интернациональное воспитание".

С приходом периода гласности, власти никак не могли решить: как быть с литературным наследием узбекских писателей, попавшего под молох репрессивного аппарата сталинских идеологов и получившего ярлык "буржуазно-националистического", "идеологически чуждого" интернациональному духу советских людей.

Лишь в 1987 году, подчинившись растущему нажиму общественности, Усманходжаев вынужден был организовать комиссию по изучению литературного наследия Фитрата и Чолпана с целью определить возможность для их публикации.

В 1988 году комиссия пришла к заключению о необходимости опубликовать некоторые из работ Фитрата и Чолпана, однако с комментариями, в которых должно было быть отмечено, что литераторы сделали "националистические ошибки", поскольку не способны были "постичь всю глубину и историческую перспективу марксистско-ленинской идеологии".

Характеризируя политическую ситуацию в Узбекистане конца 80-х годов, можно отметить, что власти, хотя и вынуждены были под растущим давлением общественности, либерализовывать свой режим, все же делали это с явной неохотой и с многочисленными оговорками. Возможно, происходило это потому, что высокопоставленные чиновники из окружения Усманходжаева, вместе с ним самим, небезосновательно опасались "идеологической распущенности", в прежде покорной себе, литературной среде.

Достоин внимания факт, что говоря о ситуации, связанной с политической реабилитацией литературного наследия Фитрата и Чолпана, один узбекский профессор отметил, что, по большому счету, событие это было не столь уж важным. Скорее, "текущие" выступления современных писателей более нуждались в том, чтобы их своевременно издавали.

В дополнении к акциям, связанным с реабилитацией литературного наследия Фитрата и Чолпана узбекские писатели стали выступать с требованиями пересмотреть национальную историю своего народа. В контексте этих требований обращает на себя позиция Салиха, настаивавшего на восстановление древней тюркской письменной графики– "рунического орхоно-енисейского шрифта". Этим требованием Салих давал понять, что история, культурное наследие узбекского народа берет свои истоки в древнетюркской истории, а не в арабской и персидской культурах. Салих призывал западных и восточных исследователей уделять большее внимание историческим достижениям тюркского народа, как к неотъемлемой части культуры международного сообщества .

Три, анализируемые нами, статьи Салиха данного периода посвящены проблемам реабилитации литературного наследия репрессированных в 30-е годы узбекских писателей и переосмыслению национальной истории Узбекистана. В них автор приводит малоизвестные широкой общественности Узбекистана факты из творческой биографии политически репрессированных и расстрелянных советскими органами в 30-е годы видных узбекских поэтов Усмана Насыра, Чолпана, Фитрата и Бехбуди. Говоря о творческом наследии репрессированных поэтов, Салих вписывает эти произведения в неразрывный процесс историко-культурного и политического развития узбекской нации, что входит в противоречие с позицией официальных властей. Салих отмечает, что произведения Фитрата не были переизданы вплоть до 1989 года, хотя власти, под давлением общественности, соглашались опубликовать их ранее. Говоря о творчестве Усмана Насыра, автор статьи сравнивает его поэтический потенциал с поэзией Чолпана. Однако дар поэта не успел раскрыться, поскольку Усман Насыр был арестован и заключен в сталинские лагеря, когда ему исполнилось едва лишь 24 года. Салих пишет: "Причиной его (Усмана Насыра) ареста стали следующие слова поэта: "Так называемый лидер– это вполне обычный человек, как и товарищ Сталин. Например, товарищ Сталин очень напоминает нашего соседа – сапожника-армянина".

Неосторожная шутка молодого поэта стоила ему жизни и долгого забвения в культуре нации.

В своей статье "Возвращение" Салих развивает тему, посвященную анализу сталинских репрессий 20-30-х годов, направленную против национальной узбекской интеллигенции. Он пишет, что "на пиру, устроенном в честь Сталина была принесена в жертву вся советская интеллигенция – цвет национальных культур всей страны" (161). На этом "зловещем пиру были также уничтожены Чолпан, Кадирий и Фитрат, которые, по оценкам сталинских опричников, были отнесены к лагерю националистов. "Машина репрессий рассуждала так: "Истинный поэт это тот, кто любит свой язык, свою культуру, следовательно он – "националист" и "враг народа" и должен быть уничтожен".

"Он гордится историей своего народа. Следовательно, такой человек не может не быть националистом",– делает Салих противоположный вывод (161).

В одной из частей статьи "Трудное пробуждение", посвященной периоду сталинских репрессий 30-х годов, Салих пишет, что узбеки восхищались смелостью писателей 30-х годов, которые не боялись писать правду и презирали восхвалителей политического режима. В те жестокие годы находились писатели, которые мужественно отстаивали свое право писать правду. Автор, с нескрываемым уважением к ним, пишет: "В стране миллионов они были единственными" (181). Причина, из-за которой погибала художественная интеллигенция, состояла, по убеждению Салиха в том, что "слово сказанное против сталинского режима приравнивалась к выстрелу в самого Сталина. (Те, кто отваживался на подобное, кто писал против сталинского режима были незамедлительно казнены – гнили в тюрьмах". (181). "Те люди, которым удалось спастись от массовых репрессий,– утверждает автор статьи,– выжили только потому, что молчали, не кричали о том, что происходило вокруг них, в их жизни". "Сталин был наихудшим из трех советских вождей (Сталин, Хрущев, Брежнев), потому что он, с помощью репрессий, подчинил нравственность и мораль политической идеологии. В перевернутом мире, который он построил, стукач назывался патриотом, а люди, которые отказывались быть стукачами, провозглашались врагами народа, предателями родины" (183). Подводя итоги своим высказываниям, Салих пишет: "Общество, чьи нравственные и этические стандарты аморфны, пагубно влияет на литературу и культуру" (183).

В "Речи, прочитанной на октябрском пленуме", Салих говорит об огромном пласте квазинаучных исследований 1986 года, в которых давался искаженный образ репрессированных большевистской властью узбекских литераторов в 20-30-е годов. "Когда мы говорили об этом,– продолжает Салих,– нас обвинили в групповщине, а на самом деле, групповщину представляют как раз те, кто свои диссертации построили на отрицании наших лучших национальных поэтов". Салих дает, более адекватное, на его взгляд, определение групповщины: "Групповщина– это группа волевых и целеустремленных шарлатанов в науке, пытающихся заставить вас подчиниться их воле, их личной выгоде" (с. 131).

В своей речи, прочитанной в Союзе писателей Узбекистана, Салих упоминает об "Открытом письме" молодых писателей к съезду СП Узбекистана, где осуждается Москва, которая держит под запретом творческое наследие узбекских литераторов 20-30-х годов. Объясняет пагубное влияние на развитие современного литературного процесса всякого рода запретов, как на ограничение законного права писателя на свободное творчество. Салих говорит: "Нравственный климат в литературе и культуре резко ухудшился, усилилось давление на узбекский язык на народное искусство. В газете "Советский Узбекистан" была недавно опубликована большая статья, посвященная идеологии. Однако, в ней не было сказано ни одного слово о художественности, а ведь любой вид литературной деятельности без художественности – мертв. К тому же, как будто этого мало, появилась многоярусная, многоступенчатая литературная цензура. Начиная с младших литературных работников какой-нибудь районной газеты и завершая инструкторами ЦК компартии – все стали цензорами. Даже Шекспир, чьи произведения были переведены на узбекский язык, не смог избежать пристального внимания и ножниц цензоров" (с. 132).

Реакция на это Открытое письмо незамедлила сказаться – Москва переложила обвинение в клановости на тех, кто подписал это письмо. В результате некоторые из "подписантов" потеряли работу, других включили в список запрещенных авторов.

"Да, тогда клановость, против которой мы боролись, дала нам хороший урок",– продолжает Салих. Каждый из писателей, поставивший свою подпись под "Открытым письмом", а в последствии не отказавшись от него, знал заранее, что не получит за свое мужество никакой награды. Никто из них не подписывался за увеличение книжных публикаций или увеличения социального статуса писателя. В подписанном ими Письме было требование справедливости по отношению к поколению литераторов 20-30-х годов. "Подписанты" высказывались против насильственной дискриминации родного языка, на котором говорили их родители, они сами и их дети" (132).

Снова и снова, в своих статьях и многочисленных выступлениях Салих взывает к своему народу с призывами не только думать и поступать, полагаясь на собственный ум, но и стремиться возродить свою историю, язык и национальные традиции. Он с горечью говорит о том, что из-за боязни репрессий многие узбекские писатели в 20-30 и более поздние годы писали в соответствии с жесткими требованиями идеологического аппарата властей. "Их произведения,–утверждает Салих,–"политизированная литература", не имеющая прямого отношения к литературе истинной". В статье "Пробуждение" автор пишет, что "в основном мы принимаем политизированную литературу за проявление национального патриотизма. Весь советский период наша литература прошла через процесс насильственной политизации и идеологизации. Это не принесло национальной культуре никакой выгоды. Наоборот, политизация разрушила правдивые национальные особенности, и сегодня мы испытываем лишь разочарование, гнетущую усталость от необходимости вводить в литературный контекст эти, разрушающие литературу изнутри, политические и идеологические проблемы" (184).

Завершая свою мысль, Салих говорит, что подобный вид политизированной литературы был создан и в 80-е годы. "Если бы в эти годы писатели сосредоточили свое внимание на источнике духовной культуры своего народа, на его традициях и неисчерпаемых возможностях родного языка, мутный поток взаимных обличений, захвативший литературу, не приобрел бы столь обвальный характер" (184).

Вторая тема анализируемого нами периода в творчестве М.Салиха, посвящена проблемам экологии, социальной жизни и здравоохранения, возникшим в результате отрицательного влияния экспансии монокультуры хлопка на всю экономическую и социокультурную инфраструктуру, определяющую жизнь населения Узбекистана.

По требованию Москвы, Узбекистан из года в год наращивал производство хлопка. Для этого приходилось интенсивно использовать искусственные химические удобрения. Нарушение природного баланса землепользования незамедлительно сказалось на качестве хлопка, обезвоживанию значительных площадей, обмелению Аральского моря. Население, мобилизованное на выращивание и уборку хлопка, испытывало на себе всю тяжесть свалившейся на него непосильного бремени. Страдало образование, поскольку вместо того, чтобы учиться в школе, дети, с самого раннего возраста, работали на хлопковых полях. Мясо, молоко и белковая пища не входили в рацион питания дехкан, поскольку вся земля, включая подсобные участки, была занята под посевы хлопчатника.

Анализируя сложившуюся структуру экономики, Салих писал, что сведение всех отраслей сельхозпроизводства в одну–монокультуру хлопка, стало главной причиной экономических и финансовых злоупотреблений в Узбекистане. Эта деформация, уродующая экономику и жизнь простых людей будет сохраняться и усиливаться до тех пор, пока главной и единственной культурой сельскохозяйственного производства в республике будет хлопок.

Салих приводит пример, подтверждающий дискриминацию по отношению к узбекским дехканам со стороны московских властей. Он пишет, "что если до революции узбекский дехканин за мешок хлопка мог купить корову, то в 1989 году за этот же мешок хлопка– коробок спичек... Мы перестали поклоняться человеку и начали поклоняться хлопку... Ради увеличения урожая хлопка плодоносящие сады и пастбища были превращены в бесконечные хлопковые плантации. Кишлаки разрушены, люди страдают от болезней, возникающих из-за резко ухудшающихся условий окружающей среды. Вот что принесла узбекскому народу хлопковая монокультура".

Статья Салиха "Здоровье женщинам", написанная им в 1988 году, отчетливо и с предельной ясностью описывает ухудшившуюся экологическую ситуацию в республике и отрицательное влияние ее на здоровье населения, возникшую в результате экспансии хлопковой монокультуры. Автор перечисляет главные проблемы, а также прямо указывает на тех, кто должен нести ответственность за происходящее:

"Границы нашего Аральского моря в руинах. Наши мужчины отравлены, женщины рожают детей-уродов, юноши непригодны для службы в армии, дети умирают от плохого питания и болезней, а токсичные отходы предприятий, запрещены в других республиках из-за своей высокой экологической опасности, строятся в нашей республике одно за другим.

Причина всего этого лежит, прежде всего, в нравственной немощи нашего руководства, узковедомственном эгоизме, в нашем собственном недостатке интеллектуального мужества и гражданской воли" (136).

Хлесткие, обличительные слова Салих бросает в адрес коммунистических властей, обвиняя их в лицемерии, в бессердечном отношении к судьбам людей. Более того, утверждает автор, ни в ком из лидеров коммунистической власти нет ни единой капли чувства вины за содеянное. Ни центральное московское правительство, ни власти Узбекистана, обвиняемые Москвой в коррупции, не имеют мужества посмотреть в лицо жестокой действительности и злу, причиненные ими простому народу. Даже тогда, когда чиновника, вследствии его полной профессиональной непригодности и склонности к казнокрадству и мздоимству, увольняют, официальная версия прессы скрывает истинные причины его ухода с руководящего поста. Салих утверждает далее, что Москва, несмотря на резко ухудшившееся здоровье подавляющего числа населения республики, и на то, что отчаявшиеся женщины идут на крайнюю форму протеста против невыносимых условий – самосожжение, продолжает принуждать узбеков нести непосильное бремя планов по сдаче хлопка.

В резко ухудшившемся здоровье населения Узбекистана, в принесении "товарищу Плану" жертвоприношений женщинами-узбечками, Салих обвиняет руководство, которое заставляет население любой ценой выполнять непомерно высокие нормы по сдаче хлопка– ценой жизни и здоровья детей и женщин, ценой разрушения окружающей среды, ценой уничтожения традиционной культуры духовности и родного языка. Говоря об анемичной деятельности компартии в рекультивации Аральского моря, Салих утверждает, что писатели смогли бы справиться с этой проблемой намного лучше, чем партийные функционеры, поскольку последние решают не проблему, а ориентируются на мнение высокого руководства.

Третьей темой исследуемого нами периода в творчестве Мухаммада Салиха являются его публикации, посвященные проблемам планирования семьи. Эта тема выступает в тесной взаимосвязи с проблемами резко ухудшившегося здоровья населения Узбекистана.

В те годы, реагируя на изменение демографического баланса населения страны и пытаясь найти эффективные способы сокращения его мусульманской части, Москва пытается ввести в центральноазиатских республиках ограничения рождаемости. Ссылаясь на высокий процент детской смертности, власти предлагали населению резко сократить рождаемость детей. Подобной мерой, по утверждению функционеров от медицины, можно было бы существенно снизить детскую смертность. К этому добавлялись данные статистики, согласно которым сельское хозяйство производило недостаточное количество продуктов питания, чтобы обеспечить им все население. Следовательно, делали вывод официальные власти Москвы и вторили им коммунистические власти Узбекистана, необходимо было планировать семьи с меньшим количеством детей.

Между тем, о чем предпочитали умалчивать власти, одной из главных причин детской смертности, наряду с болезнями женщин-матерей, скудным питанием и общим ухудшением экологической обстановки в республике было то, что во время посевных работ, обработки полей и сбора урожая детей забирали из школ и мобилизовали на полевые работы. Благо, что труд детей не нуждался в оплате. Разве что только символической.

В майском (1987 года) репортаже с гордостью говорилось, что более 700000 детей работали на хлопковых полях Узбекистана. (Примечательно при этом, что в это время в Узбекистане был высокий уровень безработицы). Другая статья этого же года, также опубликованная в центральной газете ЦК КПСС – "Правде", утверждала, что детский труд в СССР запрещен законом. Однако это не относилось к Узбекистану, где огромное количество детей по-прежнему работало на хлопковых полях. Характерно, что позиция газеты в отношении детского труда содержит в себе осуждение. Однако газета не пытается искать какого-нибудь выхода из сложившейся порочной практики эксплуатации детского труда.

Также характерно, что в следующем репортаже этой же газеты (1988 г.) делался намек на то, что, хотя работа детей– это плохо, но оказывать помощь своим родителям во время полевых работ является неотъемлемой частью национальных традиций в Центральной Азии и значит это хорошо. Отсюда, ставился вопрос в статье, для власти наступили трудные времена в решении вопроса: как оценивать детскую трудовую занятость?

Салих выступил в это время одним из самых "шумных" противников планирования семьи. Он подверг аргументированной критике идею планирования семьи и опроверг все причины детской смертности, выдвигаемые Москвой. Анализируя проблему, Салих делает точный вывод: планирование (а на самом деле– снижение рождаемости) – это неуклюжая попытка Москвы изменить демографический баланс населения страны в пользу его русскоязычной части. Салих утверждает, что действительные причины детской смертности зависят от ухудшихся условий жизни населения, его обнищания, а не от количества детей в семье.[11][7]

Он подверг тщательному анализу так называемые объективные экономические причины возникшей проблемы и настаивал на праве узбекских семей самостоятельно принимать решение какой (по количественному составу) должна быть их семья.

Тема планирования семьи рассматривается Салихом в статьях "Здоровье женщинам" и "Трудное пробуждение". В статье "Пробуждение" он пишет: "Мы обвиняем тех, кто лжет обществу и говорит, что причина смерти детей лежит в высоком уровне рождаемости, скрывая тем самым тот факт, что истинной причиной трагедии являются ядовитые химикаты, гербициды, пестициды и дефолианты" (185).

Главный акцент автор делает на прямой взаимозависимости проблем планировании семьи с проблемами экономики. Салих считает, что узбеки хотят иметь несколько детей из-за безнадежных экономических условий, в которые поставили их московские власти. "Чем больше у меня детей, тем больше хлопка они смогут вырастить и собрать тем больше денег они могут заработать",–рисует Салих незамысловатую схему, которой руководствуется в своей жизни рядовой дехканин-узбек. Салих и его единомышленники-писатели настаивают на том, что политика властей должна служить улучшению экономических условий жизни народа, а не снижению уровня рождаемости. Хотя Салих резко отрицательно относится к принудительному детскому труду, считая, что тем самым дети отлучаются от образования, он отдает себе отчет, что вопрос этот необходимо решать в широком комплексе всех социально-экономических проблем, вставших перед нацией и, прежде всего, в преодолении синдрома "хлопковой монополии". В статье "Здоровье женщинам" он отмечает, что кампания по планированию семьи вышла на новый этап: если первоначально сторонники планирования семьи утверждали, что причиной детской смертности является высокая рождаемость, то теперь их цинизм модифицировался: сегодня они утверждают, что "высокий уровень рождаемости ведет к экономическим трудностям" (138).

Эта модификация говорит о том, что московские власти, исчерпав ресурсы в аргументации своего стремления провести сокращение рождаемости, ищут для себя новые теоретические обоснования.

Салих цитирует февральскую (1988 года) статью газеты "Правда", в которой указывалось, что с ростом семьи растет и количество рабочих рук, поскольку дети в Узбекистане также работают на колхозных полях. Уличая автора статьи в "Правде" в цинизме по отношению к проблемам принудительного детского труда, практикуемого в Узбекистане, Салих пишет, что этот автор заинтересован лишь в том, чтобы освободить ребенка от труда как от семейной обязанности с целью привлечения его к работе по частному контракту, условия которого являются для ребенка по своей сути еще более бесчеловечными и рабскими. Работа по контракту, по убеждению Салиха, еще более отлучит ребенка от семьи и от учебы в школе, предоставляя взамен ничтожную оплату. Вместо этого "нужно освободить детей от работы на колхозных полях. Место ребенка– за школьной партой" (139).

Большой раздел статьи Салиха "Пробуждение" посвящен анализу материального положения сельского населения, на которое и направлена политика планирования семьи. Он пишет, что большинство колхозников живет в бедности. Первопричина этой бедности происходит из-за несправедливо заниженной оплате труда хлопкороба. Обосновывая свои утверждения при помощи официальной статистики, он пишет: "Производство одного центнера пшеницы занимает (в среднем по СССР) 1,6 часа рабочего времени. В то же время производство одного центнера хлопка требует 37 рабочих часов. За час работы на пшеничном поле колхозник получает 67,5 копеек, тогда как хлопкороб всего 16 копеек (186). Если бы Узбекистаном экономически грамотно руководили, то вопросы о росте населения и о планировании рождаемости детей не стоял бы",– делает вывод Салих.

В статье "Здоровье женщинам" Салих сравнивает структуру экономики Узбекистана с Японией, площадь территории которой наполовину меньше. "Япония имеет лишь 5% от объема минеральных ресурсов Узбекистана и, хотя в этой стране проживает 120 миллионов человек, уровень жизни населения страны намного превосходит аналогичный показатель в Узбекистане" (139).

Таким образом, главная причина материальных трудностей, испытываемых народом Узбекистана, состоит в том, что люди, выращивая хлопок по разнарядкам идущим из Москвы, получали за него ничтожно малую оплату. Если бы хлопковая монокультура не давила тяжким бременем на плечи народа и он мог бы по своей воле выбирать для выращивания на своей земле прибыльные сельскохозяйственные культуры, то экономическое и материальное положение узбеков значительно улучшилось бы. Улучшилась бы и окружающая среда и здоровье, снизился бы уровень детской смертности.

Салих рассматривает многодетные семьи в Узбекистане как наиважнейший, базовый признак традиционной национальной культуры. Он возмущен тем, что вопрос о том расти нации количественно или нет, решается не ею самой, а другими. В своих выступлениях он отмечает, что "Мы (узбеки) считаем идею снижения рождаемости античеловечной. И мы говорили о неправильности подобной политики на митингах и пленумах Союза писателей. Однако нашей точке зрения не было уделено должного внимания со стороны руководства республики". Далее, Салих утверждает, что узбеки должны быть свободны в выборе: сколько детей иметь. Когда в 80-е годы у людей спрашивали: сколько детей они хотят иметь, то получали в ответ: "чем больше, тем лучше" (139).

Последняя тема исследуемого нами периода в творчестве Мухаммада Салиха является продолжением ранее затрагиваемой им проблемы сохранения и развития узбекского языка.

В 80-е годы проблема придания узбекскому языку статуса государственного языка становится для Салиха важнейшей политической проблемой. Преодолевая растущее сопротивление со стороны узбекского народа, Москва по-прежнему проводила курс на исключительные привилегии русского языка. Знание русского языка являлось непременным условием для службы в армии, учебе в ВУЗах, для работы в административных, правительственных и партийных органах. Свободное владение русским языком давало возможность на получение профессионального образования и на занятие руководящих постов в руководящем аппарате.

В 1987 году московские власти решили, что в Узбекистане все же не столь хорошо знают русский язык. Было принято решение об отправке в республику двухтысячного корпуса русскоязычных специалистов.

В то время как московские власти планировали усиление доминирующей роли и расширение ареала распространения русского языка, в Узбекистане проблема статуса родного языка достигла своего драматического апогея. С 1986 года власти были вынуждены разрешить школам проведение "вечеров родного языка", на которых изучались узбекский и другие языки, представителей диаспор, проживающих в республике. Это, по мнению властей, должно было показать, что все национальные языки были обеспечены равной легальной основой для их свободного развития.

Вначале 1988 года правительство Узбекистана подняло вопрос о том, надо ли преподавать в школах литературный узбекский язык. Это была реакция на то, что к тому времени некоторые ученые получили возможность читать древние узбекские тексты, написанные арабской графикой, что активизировало их интерес к традиционным ценностям национального языка (как ключ к пониманию традиционного наследия нации и, одновременно, как консолидирующему нацию фактору) усилилась в среде национальной интеллектуальной элиты к 1989 году– именно к тому времени, когда власти обсуждали законодательный статус узбекского языка. Причем, по мнению властей, статус русского языка, как языка межнационального общения, должен быть значительно выше, нежели статус узбекского языка. Необходимо заметить при этом, что рядовые узбеки, в отличие от властей, смотрели много шире: их борьба не ограничивалась достижения статуса узбекского языка как языка государственного, поскольку, за чисто социолингвистическими проблемами стояло неприятие проникновения русско-советских традиций в узбекскую национальную культуру. К концу 1988 года впервые были подняты голоса, призывающие пересмотреть существующую топонимику с точки зрения возвращения данным местностям традиционных исторических названий. В то время кто-то едко заметил: "Сколько гостиниц Москвы и Ленинграда названы в честь Узбекистана и его героев? Неужто столько, сколько в Узбекистане?.."

Изъятие русских терминов, внедренных в язык делопроизводства, а от него – в быт в то время когда вытеснялись эквиваленты на родном узбекском языке, стало акцией, благодаря которой актуализировался родной язык, его потенциальные возможности для полноценного функционирования во всех сферах современной жизни узбекского общества.

Тема "Письма к академику Эркину Юсупову", посвящена требованию Салиха придать узбекскому языку статус государственного языка. Эта тема легла в основу двух статьей Салиха: "Трудное пробуждение" и "Письмо...", написанных в 1989 году.

В статье "Трудное пробуждение" Салих высказывает надежду на то, что узбекский язык станет государственным языком. Он пишет, что хотя сейчас, в сравнении с недавним прошлым, можно безбоязненно говорить и писать на родном языке, люди, не избавившиеся от десятилетий страха, все еще осторожны и боятся довериться переменам. "Несколько лет назад говорить на узбекском языке было непросто. Сегодня же мы говорим на нем открыто. Это – благо демократии. Оказывается, что преодолеть закоренелые привычки очень непросто. Даже сегодня, перед тем, как заговорить на родном языке, мы, по-прежнему, оглядываемся по сторонам" (185). Однако, "несмотря на укоренившийся в сознании людей страх, 98% писем, адресованных в государственный комитет по языку (возглавляемый академиком Э. Юсуповым), содержат требования придать узбекскому языку статус государственного языка",– подчеркивает Салих.

Углубляя тему языковой ситуации в Узбекистане, Салих говорит, что проблема языка является одной из приоритетнейших проблем возрождения национальной культуры. Только придав узбекскому языку статус государственного языка, можно вернуть людям ощущение того, что они живут на собственной родине. Салих обращается к Э. Юсупову и к молодежи Узбекистана с призывом решительно воспользоваться возникшей ситуацией и отнестись к родному языку, как к будущему своего народа.

"Наш язык должен быть государственным языком. Это – исполнение чаяний всего народа, а не горстки интеллигентов... Возможно, сегодня мы стоим на пороге исторического события. Власть, карьерные интересы чиновников пройдут и канут в историю, но наш народ, наш язык, наша культура и наша родина останутся. Мы должны взять на себя мужество восстановить свой родной язык в его законных правах. Хотя бы ради того, чтобы наши дети не прокляли нас" (165).

Как и в статье "Пробуждение", Салих обращается к бесстрастным цифрам статистических сводок. С цифрами в руках, он показывает, что 72% всего населения Узбекистана составляют узбеки и только 13% – русскоязычные. Следовательно, делает вывод Салих, "Мы не вправе жертвовать нашим языком ради тех 13%, которые не знают узбекского языка" (165).

В этой же статье Салих осуждает идею вульгарного интернационализма, который, на его взгляд, является неуклюжим оправданием для повсеместного использования русского языка в качестве языка межнационального общения. Касаясь цели комиссии по языку, Салих, с вызывающей дерзостью обращается к ее председателю Э. Юсупову: "Если комиссия, которую вы возглавляете, не может, или не хочет выполнить свой долг по защите и развитию узбекского языка, то общество само готово защитить свой язык",– пишет он (165).

Все пять, анализируемых нами, статьей Салиха этого периода (1986-1989 гг.) словно демонстрируют более откровенный, прямой стиль, нежели статьи предыдущего периода. Иллюстрируя пришедшую с перестройкой гласность. Салих сам отмечает большую открытость изменившегося за последние годы общества. В "Речи, прочитанной на октябрском пленуме 1986 года" он рассказывает, что 7-8 лет назад он написал статью, посвященную поэзии Чолпана. Узнав об этом, друзья предупредили: "Вы с ума сошли, они же вас убьют!" (130). В те годы писать о Чолпане означало нарушение строгого запрета властей. Показательно, что в "Возвращении..." и в "Пробуждении...", написанных в 1988-89 гг. и опубликованных в узбекской прессе в 1989 году, автор более открыт и категоричен в своих суждениях и выводах, чем в прежних своих выступлениях, что знаменует не только гражданскую смелость самого автора, но и возросшую открытость узбекского общества, свидетельствующую о позитивных демократических изменениях, начавшихся в Советском Союзе.

Хотя Салих, по-прежнему использует в своих выступлениях образный, метафорический язык, откровенность и резкость его высказываний начинают преобладать над иносказанием. В статье "Здоровье женщинам" он пишет: "прохладные тени они любят более, нежели палящий зной саратона (самое жаркое время года в Узбекистане – с 25 июня по начало августа) и уют своих домов более, нежели дым, выходящий из труб фабрик и заводов" (32). Салих ставит острейшие, безотлагательные вопросы, требующие пробуждения социальной активности народа. Проблема придания узбекскому языку статуса государственного языка, реакция на навязывание московскими властями планирование семьи, вопросы здравоохранения, экологии, реабилитация творчества репрессированных в 20-30-е годы узбекских писателей и переосмысление прошлого. Все это было наиболее актуальными проблемами, решение которых влияло на характер процесса национально-государственного возрождения узбекской нации.

Массовые демонстрации и митинги, прокатившиеся в Узбекистане в конце 80-х годов, продемонстрировали расширившееся пространство гражданских свобод и возросший уровень национального самосознания народа. В равной степени это относится и к политическому творчеству Мухаммада Салиха, выступления которого обнаруживают эволюцию его мировоззрения, большую свободу суждений и заметно расширившийся круг социальных проблем, на которые он остро и энергично реагировал как поэт, как гражданин и как, набирающий профессиональную зрелость, политик.

В конце этого периода становится все более отчетливым то, что узбекские власти, хотя и нерешительно, с оглядкой на московские власти, все же идут на уступки политическим требованиям, выдвигаемым активистами и сторонниками демократического движения "Бирлик" и партии "Эрк".

Однако, уже через короткое время, властям Узбекистана, мобилизовавшим репрессивные структуры, удалось подавить инициативу широких народных масс, взять под жесткий контроль средства массовой информации и организовать беспощадное преследование активистов "Бирлика" и "Эрка".

Инициатором свертывания демократических процессов в республике стал Ислам Каримов, сменивший в июне 1989 года на посту первого секретаря ЦК Компартии Узбекистана Рафика Нишанова.

Окончание следует.

Источник - ЦентрАзия
Постоянный адрес статьи - https://centrasia.org/newsA.php?st=1043960400


Новости Казахстана
- Рабочий график главы государства
- Сенаторы утвердили повестку заседания Палаты
- Мажилис рассмотрит законопроект о противодействии торговле людьми
- Правительство приступило к реализации масштабных инфраструктурных инициатив Главы государства
- Банковские войны
- Олжас Бектенов обсудил с исполнительным вице-президентом "Шелл плс" Питером Костелло перспективы наращивания казсодержания
- Госсоветник провел совещание по вопросам реализации инициатив Главы государства, озвученных на III заседании Национального курултая
- Олжас Бектенов обсудил с главой ЕАБР Николаем Подгузовым вопросы совместной реализации инфраструктурных проектов
- Депутаты Мажилиса ознакомились с планом работы Минздрава
- Россияне сплотились вокруг президента: политолог из Казахстана о выборах
 Перейти на версию с фреймами
  © CentrAsiaВверх