Ментовский беспредел в Касанской колонии

СООБЩЕНИЕ НАМАНГАНСКОГО ОБЛАСТНОГО ОТДЕЛЕНИЯ ОПЧУ

Первое письмо из УЯ 64/51

В ОПЧУ поступило два письма из колонии исполнения наказания (КИН) УЯ 64/51, находящейся в поселке Касан близ г.Карши, административного центра Кашкадарьинской области. Автор первого письма Насритдинов Бахром, житель кишлака Ровустон Наманганской области, обвиненный в причастности к религиозной партии "Хизб ут-Тахрир", в 1999 году областным судом (судья – Ибрагимов) был приговорен к 16 годам лишения свободы. Он был арестован сотрудниками областного управления Службы национальной безопасности (СНБ) после его отправления по почте листовок этой партии руководителям данного ведомства. Весь следственный процесс проходил в сплошных избиениях, пытках, унижениях, оскорблениях. Даже перед встречей со своим адвокатом он подвергался избиениям резиновой дубинкой.

И в Ташкентской тюрьме (УЯ 64/СИ-1), куда его переправили из Намангана для этапирования в другие колонии исполнения наказаний (КИН), его встретили с дубинками. Несмотря на зимний период во время обыска его заставили раздеться догола. На "беседу" с начальником оперативного отдела его водили, предварительно жестоко избив дубинками. Его неоднократно вынуждали подписать документы, в которых было написано, что он нарушил внутренний распорядок тюрьмы. Результатом таких "признаний" была отсидка в штрафном изоляторе (ШИЗО) по несколько суток. Содержался он в шестиместной камере, куда набивали 12-18 человек.

Из Ташкентской тюрьмы его этапировали в г. Карши. Вагон, в котором транспортируют скот, выглядел лучше вагона, в котором везли заключенных. Не только не было возможности свободно разместиться, не было возможности свободно дышать. Но и в этих условиях группа сопровождения произвела обыск. Когда людей подогнали в Касанскую зону УЯ 64/51, прозвучала команда: "Выйти вперед всем, кто осужден по статье 159". В числе других вперед вышел и Бахром Насриддинов. В дисциплинарную часть колонии его увел надзиратель Очилов, всю дорогу нанося ему удары ногой.

Дальнейшее изложение событий мы приводим таким, каким они изложены в письме Бахрома Насритдинова:

- Меня там встретили офицеры и военные надзиратели во главе с капитаном Бобоевым. Как только я вошел в помещение они стали наносить по мне удары резиновой дубинкой, руками и ногами. Били все по очереди. Капитан Бобоев провел со мной "беседу", избивая меня по ходу этой беседы. Привели одного зэка, который по приказу начальства сексуально насиловал заключенных, которые хоть как-то пытались сохранить независимость. Каждого вновь прибывшего в зону заключенного, в основном религиозников, обязательно "представляли" таким, специально отобранным зэкам-маньякам. Бобоев мне пригрозил: "Если не изменишь свое убеждение, то прикажу тебя изнасиловать". Позволить изнасиловать мужчине на востоке считается высшим позором. Было очень холодно, все тело ныло от побоев, и поэтому я с большим трудом переоделся в робу колонии. Меня повели в карантинную часть. Принял меня заключенный Парпиев Хамро, назначенец администрации колонии. Всем, в том числе и мне, он говорил: "Будешь выполнял то, что требовать буду я. Молодой или старый, здоровый или больной, сам напросился сюда". Таковы были его убеждение и позиция.

После завтрака и ужина он заставлял заключенных шагать маршем в течении двух часов. И после завтрака, и после обеда, и после ужина этот изверг-заключенный заставлял заключенных выполнять в хозяйственном дворе колонии совершенно бесполезную работу, которая продолжалась зачастую за полночь. Издеваться над людьми, сломить их волю – такова была цель от этой затеи. От этих работ не было пользы ни заключенным, ни колонии в целом: перекидывать лопатой землю из одной кучи в другую, постоянно менять место кучи, формировать гуваляки (бесформенные кирпичи) из глины, высушенные гуваляки зарыть в землю, вновь из них месить глину и вновь из нее формировать гуваляки и так непрерывно. Такая работа не прерывалась и зимой. И в жуткий мороз надзиратель-заключенный заставлял месить глину и формировать гуваляки голыми руками.

В хозяйственном дворе роль управляющего штрафного батальона выполнял заключенный по имени Кузибай из Маргелана, который постоянно ходил с куском резинового шланга в руке. На участке земли, отведенном в хозяйственном дворе, он "руководил пахотой" этого участка. "Пахота" заключалась в том, что он впрягал в борону 10-12 заключенных, которые должны были тянуть борону, на которой восседал сам. Кто тянул борону слабо, как ему это казалось, того он избивал резиновым шлангом. Еще одним занятием, которое доставляло ему удовольствие, было перетаскивание огромной глыбы бетона с одной точки в другую, отдаленную точку хоздвора. Не проходил и часа, как он заставлял всех заключенных из его батальона вновь вернуть глыбу на прежнее место.

В карантинной зоне воды не хватало не только на мытье, но и питья. Каждый заключенный получал по кружке воды два раза в день – утром и вечером. В бараке, где ночевали заключенные, постель вообще отсутствовала. Заключенные на ночь располагались на голых досках или на бетонном полу по пять человек в полной тесноте. Кто хоть как-то возражал, получал удары резиновым шлангом от Хамро Парпиева. Его и Кузибая считаю самыми кровожадными и беспощадными из увиденных мною в своей жизни людей.

Кроме этого, почти каждый день или через день меня приводили в кабинеты штаба зоны и избивали, требуя отречения от своих убеждений. Особенно жестоко меня избивали в комнатах с номерами 5, 6, 8, 9 и 10. Когда надзиратели замечали, что я намаз читаю в тайне от посторонных глаз, меня вызывали в штаб, и помимо побоев там, еще наказывали тем, что штрафном батальоне заставляли месить глину на сточной воде и формировать гуваляки, или таскать борону.

Заключенных в принудительном порядке привлекали к творческим конкурсам. В 2001 году во время проведения одного таких конкурсов меня заставили сыграть роль женщины. Я отказался, заявив, что это противоречит моему статусу мужчины и оно не приемлемо для меня. В кабинете №5 меня жестоко избил оперативник Шомурод.

Летом 2000 года, в качестве наказания, меня заставили с 8.30 утра до 8.30 вечера сидеть под палящим солцем. Эта пытка продолжалась более одного месяца. У меня начались сердечные приступы, стали отниматься ноги, отнялась речь, часто стал терять сознание. Меня отправили в санчасть. Начальник санчасти Арабов вообще отказал мне в лечении и отправил меня назад. Но вскоре мне опять стало плохо. Я был свидетелем, как капитан Бобоев поливал помойкой заключенного Исроила из Бешарика, а сексуальные изверги его насиловали. В тот день я в течение дня просидел под солнцем, а увиденное затем меня доконало – я потерял сознание, начались сердечные приступы. Вместо оказания помощи оперативник Ихтиер оттащил меня в свой кабинет и стал опять избивать. Затем он приказал мне, Маматову Кудратуллу, Ахмедову и несколько другим заключенным раздеться догола и стать друг за другом прикасаясь телом. Я не подчинился его приказу. Сколько он меня избивал, – не помню.

Я написал лишь о некоторых эпизодах моей жизни в колонии УЯ 64/51. Недавно приезжал представитель комитета по делам религий, который раздал всем анкетные бланки. Изучив мои ответы, он сказал: "Ты, оказывается, самый непокорный, ты никогда не вернешься домой".

Каждый раз, когда приезжают на свидание жена и дети, преодолев 1000 км, увидев их состояние, я почти схожу с ума. Извините, дальше писать не в состонии. Слава Всевышнему. Аминь.

От Пресс-Центра: Следующее наше сообщение касается также КИН УЯ 64/51, и основано на фактах, изложенных в письме Баратова Оллоназара Солижоновича, содержащегося в данной колонии.

Передал Хазраткул Худойберди,
Email - hertson2002@yahoo.se