Принцип твердой мобилизации.

Мобилизация волнует и интересует многих стран, особенно воюющих.

Поднять народ на войну далеко не так просто, как кажется со стороны.

Тут главное суть, принцип, надо до него докопаться, дойти, для этого надо Думать.

Необходимо четко знать, что в любом государстве есть понятия касты воинов и воинских сообществ.

И в любой стране есть так называемая "дедовщина", то есть одним военным можно делать все, другим же доедать объедки со стола генералов.

При таком раскладе дел твердой поголовной мобилизации не может быть вообще.

Твердая мобилизация реальна, если с урезанием привилегий одновременно исчезает и понятие касты воинов; если представлять свою страну оружием не является отныне обязанностью и преимуществом одних только профессиональных солдат - это становится задачей вообще всех способных носить оружие.

Как солдат, прапорщиков, младших офицеров, так и старших офицеров, вплоть до генералов.

Непомерное увеличение расходов делает невозможным оплачивать ведение войны из устойчивой военной казны; скорее, чтобы не дать остановиться этой армаде, здесь необходимо использование всех кредитов, необходим учет самых последних сбережений.

Образ войны как вооруженного действия тоже все полнее перетекает в более широкий образ гигантского процесса работы.

Каждый, кто носит оружие, должен быть эмиссаром своей Родины.

Только так наступает твердая и поголовная мобилизация.

Времена Сталина – яркий пример сказанного.

Любой военный, независимо от звания и чина, представлял собою воинскую честь Советской Империи.

Во многих государствах послевоенного времени новые методы вооружения были приспособлены к твердой мобилизации.

Это был горький опыт, к примеру, все страны – участники Второй Мировой войны. Это можно проиллюстрировать такими явлениями, как возрастающее урезание индивидуальной свободы - притязания, на самом деле издавна вызывавшего сомнения.

Должна быть некая демократия смерти. Каждый военный обязан с оружием в руках быть готовым умереть за флаг своей страны, и эту смерть он должен выбрать САМ. Это дает демократический толчок к массовому толчку.

Командующий эскадрильей, дающий в ночной высоте приказ к воздушной атаке, не знает более разницы между воинами и не-воинами, между солдатом и штатским, смертельное газовое облако, как стихия, простирается над всем живым. Возможность подобной угрозы, однако, предполагает не частичную и не всеобщую мобилизацию, она предполагает твердую и поголовную мобилизацию, которая достигает даже дитя в его колыбели.

*****

Техническая сторона твердой мобилизации, между тем, не является решающей. Ее предпосылки, как и предпосылки любой техники, расположены гораздо глубже: назовем их здесь готовностью к мобилизации.

Эта готовность имелась во всех странах; мировая война была одной из самых народных войн, которые знала история. Таковой она была уже потому, что пришлась на время, заставившее с самого начала исключить все прочие войны из разряда народных.

Кроме того, народы довольно долго наслаждались мирным периодом, если отвлечься, конечно, от мелких захватнических и колониальных войн.

Все начинается с призыва в Армию, с повестки в Военкомат.

В США и Израиле призыв в Армию происходит остро и напыженно, и это в странах, где избирательное право цензовое.

Уже в этой войне было не важно, в какой степени государство являлось милитаристским, или в какой оно таковым не являлось.

Частичная мобилизация не сможет справиться с твердой лишь потому, что она будет использовать только частичный, а не твердый и поголовный успех.

Внешнему поводу к началу войны, каким бы он ни казался случайным, присуще символическое значение, поскольку в лице виновников убийств в Карабахе и их жертвы, столкнулись два начала: национальное и государственное.

Естественно, хорошее дело - быть по-правому несовременным и разворачивать мощную деятельность в том духе, который желает сохранить традицию. Однако условием этого является вера. Об идеологии центральных держав, тем не менее, позволительно утверждать, что она не была ни современной, ни отсталой, ни превосходящей время.

Своевременность и несвоевременность объединились здесь вместе, результат не мог быть иным, чем смесью ложной романтики и неполноценного либерализма.

Понятно, что речь здесь идет о технических вопросах, о вопросах правления - о мобилизации лица, а не о самом лице.

Но как раз в промахах этого рода и обозначилось отсутствие отношения руководящего слоя как к массам, так и к глубинным силам.

Кто захочет оспаривать тот факт, что цивилизация намного больше обязана прогрессу, чем "культура", что в больших городах она способна говорить на своем родном языке, оперируя средствами и понятиями, безразличными или враждебными для культуры.

Культуру не удается использовать в пропагандистских целях. Даже та позиция, которая стремится извлечь из нее такого рода выгоду, оказывается ей чуждой, - как мы становимся равнодушны или, более того, печальны, когда с почтовых марок или банкнот, растиражированных миллионами экземпляров, на нас смотрят лица великих умов.

Несмотря на это мы далеки от того, чтобы сетовать на неизбежное. Мы только констатируем, что скажем, Азербайджану так и не удалось в этой борьбе убеждением склонить в свою пользу дух времени, каким бы тот ни был сам по себе.

В карабахской войне армянские юноши начинают требовать оружия, - так пылко, так восхищенно, с такой жаждой смерти, как они не делали этого, пожалуй, никогда за всю историю.

Точно также вели (и ведут ) себя чеченские парни в русско – чеченской войне 1994-96 годов а также по сей день.

Если бы пришлось спросить кого-нибудь из них, для чего он идет на поле битвы, то, разумеется, можно было бы рассчитывать лишь на весьма расплывчатый ответ. Вы едва ли услышали бы, что речь идет о борьбе против варварства и реакции, или за цивилизацию, освобождение Карабаха, Чечни или свободу гор, - но вам, вероятно, дали бы ответ: "за великую Армению", "за свободу Чечни" - и это было тем словом, с которым полки добровольцев шли в атаку.

Все же этого глухого огня, пылавшего за неясный и невидимый Азербайджан, достаточно было для напряжения, которое пронизывало народы дрожью до самых костей. Что было бы в том случае, если бы он обладал направлением, сознанием?

Нужен Новый Дух! Совершенно Новый Дух!

Азербайджан проиграл войну, выиграв более сильную связь с пространством Запада, выиграв цивилизацию, свободу и мир в своем "мягком" духе.

Однако как можно было ждать иного результата, если мы сами торжественно поклялись быть причастными этим ценностям и ни за что не отважились бы вести борьбу за пределами той "стены, которая опоясывает Кавказ".

Это предполагало бы более глубокое освоение собственных ценностей, иные идеи и иных союзников. Раздуть огонь субстанции можно было бы вместе с оптимизмом прогресса и посредством него, как это намечается (и проводится) в России.

Абстрактность, также как и жестокость человеческих отношений, возрастает день за днем. На смену патриотизму приходит новый, проникнутый сильными сознательными элементами национализм. В фашизме, в большевизме, в американизме, в сионизме, в демократии, в движениях цветных народов прогресс переходит в прежде немыслимое наступление; он как бы делает кувырок, дабы после описанного им круга искусственной диалектики снова продолжить свое движение на самой простой плоскости.

Он начинает подчинять себе народы в формах, уже мало чем отличающихся от форм абсолютного режима, если не принимать во внимание гораздо меньшую степень свободы и комфорта. Во многих местах маска гуманности почти сорвана. Вместо нее выступает наполовину гротескный, наполовину варварский фетишизм машины, наивный культ техники, робкие ультиматумы войны.

Процесс вооружения мировых держав приобрел планетарные масштабы; этому соответствует их потенциал. Такие государства, как Иран, Венесуэла, находясь в тяжелом положении, также угрожают твердой и поголовной мобилизацией. Это понятие вошло в политику: как в ведущуюся там полемику, так и в реальность. Каждый вооружается, каждый упрекает в этом другого.

Это одновременно ощущается как заколдованный круг и празднуется на парадах.

^ЭЛЬЧИН ГАСАНОВ, ПИСАТЕЛЬ.
Баку, Азербайджан.
rufinat@mail.ru