Светлой памяти
Александра Александровича Зиновьева
посвящается

С каждым годом уходит в прошлое память о существовании некогда большого и могущественного государства, называвшегося Советским Союзом. На свет уже появились новые поколения, которые, проживая на территории бывшего Союза, знают об СССР только понаслышке. Но чем дальше мы удаляемся во времени от когда-то существовавшей Общей нашей Родины, тем чаще возникают вопросы, на которые пока нет ответа. Как могло случиться, что великая супердержава (а иначе современники ее не называли), словно заколдованная, сама собой развалилась, распалась без войны, без голода и эпидемий, без видимых признаков дворцовых переворотов и покушений. В средствах массовой информации стран бывшего СССР и Запада с первых дней утвердилось мнение, что главной причиной развала страны реального социализма – СССР, стала его экономическая несостоятельность, крах "пресловутой" практики планирования народного хозяйства. Так ли это на самом деле?

С чего начиналось?

Начнем с подлинных фактов. Во второй половине 60-х годов XX века в экономике СССР начался спад производительности факторов производства и темпов экономического роста. Это неоспоримо. Даже советская статистика, прославившаяся своей способностью "втирать очки" и ретушировать действительность, на данный счет выдала, на наш взгляд, правдивые цифры. Хотя сегодня некоторые историки могут сомневаться относительно цифр масштабов спада. И вот этот факт впоследствии был взят на вооружение радикальными оппонентами СССР в конце 80-х, подвергшими беспощадной критике всю до основания систему первого социалистического государства, и в первую очередь его экономику. "Этот плановый мастодонт уже давно буксовал!" – слышалось со всех сторон. Но насчет "планового мастодонта" было не правда, потому что и западную, далеко не плановую экономику поразила схожая болезнь в тех же 60-х годах.
Согласно французскому Национальному институту статистических и экономических исследований (INSEE), в развитых капиталистических странах к концу 60-х наблюдалось падение рентабельности капитала и темпов роста ВВП. Объяснялось это следующим образом. Два с половиной десятилетия после окончания Второй мировой войны стали эпохой бурного роста производства и уровня жизни по обе стороны железного занавеса, разделявшего мир на два лагеря: капиталистический и социалистический. На Западе с воодушевлением воспевали успехи "славного послевоенного тридцатилетия", а на советском Востоке с не меньшим энтузиазмом трубили "о победе развитого социализма"! Молчали только представители стран "третьего" мира. Им тогда еще не о чем было рапортовать. Что ж, это было время наивысшего противостояния двух непримиримых линий социальной эволюции человечества!

В экономической теории существует объяснение связи между физической производительностью труда, капитала и природных ресурсов при изменении объемов производства. Согласно этому объяснению, при ограниченных трудовых, природных и научных ресурсах рост производства в экономике в определенный момент должен вызвать падение предельной отдачи от всех ресурсов, в том числе и от капитала. Что и произошло не только в странах капитализма, но и в странах плановой экономики. Перед ними, несмотря на разность экономических и политических систем, встал вопрос, как справиться с этой общей проблемой.

>Запад решил свою задачку на "пятерку". Только "невидимая рука" Адама Смита, якобы существующая в экономике, тут ни при чем. Во-первых, Запад блестяще сумел устранить ограниченность природных и человеческих ресурсов. И делалось это не только за счет арабских, африканских и латиноамериканских нефтяных месторождений или неустанного труда мигрантов – выходцев из стран Магриба, Турции и Мексики. Решающую роль сыграло повсеместное внедрение в производство самых последних научных разработок в области ресурсосбережения и экономии труда, (что, кстати, сразу вызвало безработицу среди недавно привлеченных извне иммигрантов). Во-вторых, западные правительства начали активно изыскивать пути-дороги для излишков своего финансового капитала в страны третьего мира. На планете не осталось места, куда бы ни устремились в те годы знаменитые финансовые "акулы капитализма" в поисках заманчивых процентов. Они скупали в массовом порядке предприятия, ценные бумаги или всучивали отсталым народам кредиты, облаченные в сладкую оболочку гуманитарной помощи. Только советская "крепость" оставалась неприступной для финансовой экспансии с Запада. Как время потом показало: ненадолго…

Что касается советского руководства, то они не сумели (скорее, не захотели) найти эффективного решения по выходу из экономического кризиса. Стоит подчеркнуть – проблема была не в экономическом устройстве страны, а скорее в неспособности тогдашнего советского руководства своевременно и адекватно реагировать на внутренние и внешние вызовы. Так, например, на Западе терялись в догадках, почему высокие технологии, которыми обладал СССР, так и не были выведены из засекреченных отраслей космонавтики и военно-промышленного комплекса и внедрены в советское производство товаров массового потребления? А об агрессивном инвестировании советского капитала и научно-технических новинок за рубеж и речи не было. Хотя, надо заметить, если кремлевское руководство и решилось бы на внешние инвестиции, то со стороны западных деловых кругов они, безусловно, встретили бы самое серьезное сопротивление. Но на то и волк в степи, чтобы пес возле отары не дремал! Выражаясь современным языком, кремлевские "топ менеджеры", возглавившие страну после смерти Сталина, показали свою полную несостоятельность. Но какой с них спрос, если средний возраст членов Политбюро ЦК КПСС равнялся приблизительно 70 годам!

Тяжелые последствия

Не управляемая, пущенная на самотек советская экономика в силу своей живучести продолжала развиваться и к середине 80-х годов приняла крайне асимметричные формы. Одна половина, представлявшая ВПК и отрасли по созданию средств производства, была непомерно раздута, а другая – сельское хозяйство с секторами потребительских благ – напротив, атрофирована. Такой дисбаланс явился еще и результатом политики кремлевских "топ менеджеров": "сначала нарастим производственную мощь страны, а потом будем думать о комфорте и предметах роскоши". Когда наступит "потом" никто и никогда не уточнял. Безусловно, рано или поздно наступила бы эра декларированного потребления, нужно было только набраться терпения. Но разве Запад, втянувший Советский Союз в гонку вооружений, дал бы ему время на долгосрочное развитие? Потом, кто-нибудь внутри страны, начиная от генсека до последней домохозяйки, хотели ждать? Советские люди устали выполнять великую историческую миссию в интересах всего человечества. Советский обыватель, давно устав от обещаний "хрущевского коммунизма", мечтал о западных сверкающих мерседесах и унитазах, роскошных особняках и отдыхе на Канарах. Хотелось побольше колбасы и телевизоров, модных платьев и благоустроенных квартир. Хотелось изобилия в магазинах, и не по спискам в ночных очередях или по знакомству. Тем более что деньги на приобретения были. На сберегательных счетах населения в то время хранилось около 250 млрд. рублей, то есть где-то 40% от всего бюджета страны! Не считая еще денег закопанных в кубышках на огородах, и спрятанных в чулках под матрасами! И всем хотелось потратить хоть какую-то часть своих сбережений, потому что многим изрядно надоело копить! А как это сделать, если кругом дефицит? Блат же и черный рынок дефицит не устраняли, напротив только создавали условия для невидимого грабежа одних и обогащения других – паразитов системы.
Есть непреложный закон экономики: когда падает производительность труда, доходы наемных работников должны соответственно сокращаться, дабы не выплачивались не покрытые товарной массой деньги. Но советское руководство на такие понятные любому экономисту меры не хотело идти из страха породить всеобщее недовольство и социальные волнения. В результате, доходы государства, зависящие от объемов производства, росли медленнее, нежели расходы, что неизбежно вело к дефициту бюджета.
Огромный объем трудовых сбережений населения вместе с явлением дефицитов-близнецов – товарного и бюджетного – осложняло положение в стране и создавало, так называемый, феномен "подавленной инфляции". Когда на посту генерального секретаря ЦК КПСС появился М.С. Горбачев, ресурсы растрачивались, оборудование и машины ржавели, магазины готовы были лопнуть от очередей, а финансы требовали срочного оздоровления. Поистине нелегкая задача стояла перед ним и остальным руководством страны. Но когда было легко управлять страной, тем более сверхдержавой?

Первые реформы

В 1986 г. в Москве состоялась Всесоюзная научная конференция "Проблемы научной организации управления экономикой", на которой самые видные ученые-экономисты СССР высказались по основным проблемам будущих экономических реформ. С докладами выступили Л.И. Абалкин, Н.Я. Петраков, А.Г. Аганбегян, Е.Г. Ясин, П.Г. Бунич и др. Вкратце их выступления и последующие обсуждения можно резюмировать следующим образом.
С точки зрения диалектического материализма, кризис советской экономики вызван тем, что сложившиеся производственные отношения соответствуют очень развитому обществу, а производительные силы, будучи отсталыми – нет. Выходило, чтобы вывести экономику из кризиса нужно было: 1) либо быстро развивать производительные силы, 2) либо переделать производственные отношения, то есть провести реформу отношений собственности. На первое требовалось слишком много времени, а второй путь призывал к регрессу. Поэтому было решено найти "третий путь". Суть третьего пути заключался в том, чтобы, сохраняя государственную собственность на средства производства, дать предприятиям достаточное количество свободы и установить для них правила поведения, имитирующие предприятия рыночной экономики. Планирование производства бы сводилось к контролю над соблюдением таких правил и к разработке общего курса развития экономики. Идея интересная, хотя и не оригинальная. Схожие реформы, но только для стран с рыночной экономикой, еще в первой половине ХХ века предлагали западные ученые Оскар Ланге, Абба Лернер и Энрико Бароне.
Правила поведения состояли из трех "С": самоокупаемость, самофинансирование и самостоятельность. А все вместе это обозвали "хозрасчетом". Первые два "с" должны были заинтересовать предприятия в снижении затрат и увеличении производительности, а третья "с" – упростить планирование, то есть снять с Госплана часть тяжелых обязанностей и переложить их на руководство предприятий.
Товарный дефицит и излишки сбережений, как предполагали экономисты, будут устраняться предприятиями, заинтересованными в получении высокой выручки. В этом деле помогут и кооперативы, которые привлекут часть сбережений в форме паевых взносов. Распоряжаясь выручкой (самофинансирование), предприятия смогут модернизировать производство и обширно внедрять научные разработки.
В те первые годы перестройки речь шла не о ЛОМКЕ, а о СОВЕРШЕНСТВОВАНИИ плановой экономики. Экономистам тогда и в голову не приходило ратовать за приватизацию государственных предприятий или за введение свободного ценообразования. Хотя, иногда встречались предложения разрешить на некоторые виды продукции договорные – в заданных пределах – цены, или цены, "скользящие" в зависимости от степени устаревания продукта, но это означало систему гибких плановых цен, а не свободное ценообразование.

Накануне большой катастрофы

По истечении каких-то двух-трех лет некоторые вышеуказанные ученые мужи диаметрально поменяли свои взгляды относительно того, куда должны вести реформы и как их осуществлять. Почему они так поступили? Ответим чуть позже, а пока лишь заметим, что, даже резко изменив свои взгляды, большинство советских экономистов продолжало сохранять благоразумие. Разумеется, оставались еще ученые, которые считали, что плановое хозяйство не нуждается в коренном переустройстве, но их становилось все меньше и меньше. Самые маститые из представителей профессии очень быстро, всего за два-три года, встали на позицию радикальной трансформации отношений собственности и денежно-кредитного обращения. Они встали на защиту самых примитивных иделогических представлений об экономике западного типа. Взращенные на конспектах марксовского "Капитала" советские политэкономы, не имеющие представления о реальной природе западной экономики, дружно заявляли: "Частная собственность на средства производства – это единственный путь к выходу из кризиса!". Неожиданно рыночная экономика превратилась в их глазах в панацею от всех бед плановой системы. Вот точка зрения, которой стало придерживаться большинство советских экономистов к концу 80-х годов прошлого века.

Общее мнение

По мнению большинства, только введение частной собственности на предприятия обеспечит контроль над рентабельностью капитала. Никто, кроме пайщиков и акционеров не сможет по-настоящему быть заинтересованным в результатах предприятия. Только они, а не Госплан, смогут взять на себя распределение инвестиций посредством фондовых рынков и частных банков, которые станут сетью переливов капитала в наиболее выгодные сферы деятельности и таким образом устранят структурные диспропорции экономики. Банки также найдут достойное применение сбережениям населения. Распродажей акций будет устранена угроза инфляции, так как миллиардные сбережения уйдут на приобретение ценных бумаг. Как быть с дефицитом? Очень просто: предприимчивые частники, прельщенные сверхдоходами от продажи дефицитных товаров, быстро наладят их производство!
На этот счет было почти полное согласие. Однако вокруг очень важных проблем очередности и скорости проведения реформ в области отношений собственности, ценообразования и денежно-кредитного обращения разгорелись отчаянные дискуссии. Среди спорящих можно было выделить три основные группы: экстремисты-радикалы, благоразумные и независимые.

Экстремисты

В этой группе было меньше всего серьезных ученых. Только к 1990 г. к ним примкнули Л. Абалкин и С. Шаталин, несмотря на то, что такая быстрая перемена взглядов настоящему ученому чести не делает. Тон в экстремистской группе задавала молодежь вроде Г. Явлинского и Е. Гайдара (их потом еще называли "мальчиками-реформаторами"), а также международные эксперты, среди которых выделялся профессор Джеффри Сакс из Гарварда&*61482;. Экстремисты, на которых позднее сделал опору Б. Ельцин, предлагали одновременно и как можно быстрее провести широкомасштабную приватизацию, либерализацию цен, реформу банковской системы и ввести свободную конвертируемость рубля. Свободные цены, мол, подстегнут производителей и охладят не в меру "увлекшихся" очередями покупателей. А конвертируемый рубль, якобы, нужен для поощрения внешней торговли, но в первую очередь(!) для привлечения зарубежных инвесторов, то есть, чтобы позволить им забирать с собой свою прибыль. ("Какой капиталист придет в дремучую Россию без выгоды для себя?" – доказывали они.) Если начнется инфляция, то устранить ее можно будет стандартными инструментами денежно-кредитного регулирования. Обещали экстремисты и небольшой спад общероссийского производства, но не страшный – этак года на два, не больше, с обязательным последующим бурным ростом. Силы рынка и частной инициативы, убеждали они, наведут в экономике быстрый порядок! Главное не мешать и дать возможность этим чудо силам действовать! Объявив себя "демократами", молодые экстремисты с лозунгом "Вся власть силам природы!" стали еще и "физиократами" (от др. греч. "physis" – природа, "kratos" – власть). Как известно, в подавляющем большинстве стран бывшего СССР реформы были проведены именно по этому рецепту. Удались они или нет, и каковы были истинные намерения экстремистов, об этом мы расскажем ниже. Заметим лишь, что со стороны они вначале производили впечатление глубоко верующих адептов, от всей души поклонявшихся западному идеологическому учению о рыночных механизмах, так же как и первые христиане на Руси – святой Троице.

Благоразумные

Не все ученые поддались революционной фразеологии экономических идей молодых экстремистов. Нашлись и такие, чья профессиональная этика не позволяла следовать в колонне глашатаев химерических призывов, любителей политического угодничества перед высшими руководителями или лживых обещаний. Среди них очень много серьезных ученых, чьим мнением нельзя пренебрегать даже из сугубо исторического интереса.
Заведующий отделом ИМЭМО АН СССР С.М. Никитин и председатель Госкомцен СССР В.К. Сенчагов выступили против либерализации цен. Они доказывали, что механизм цен работает только в условиях высокой конкуренции, чего не скажешь о монополизированных отраслях советской экономики. Одна только распродажа предприятий, утверждали они, не создаст конкурентной среды. Частный монополист охотно начнет взвинчивать цены, создавая тем самым искусственный дефицит и нанося урон покупательной способности населения. А раз так, то надо подождать и с приватизацией монопольных по своей природе отраслей. Вначале нужно создать конкурентные отрасли и только потом отпускать на волю цены. На создание же конкуренции могут уйти годы, – справедливо предупреждали ученые. Еще Никитин отрицал, что производители отреагируют на рост цен увеличением производства, так как существовавшие предприятия уже тогда работали на полную мощность. Для покрытия товарного дефицита нужно создавать новые частные предприятия, а не приватизировать действующие старые, настаивал ученый! И цены сдерживать до той поры, пока эти новые предприятия не встанут на ноги и не заработают на полную мощь, что тоже, конечно, потребует длительного времени. В создании таких предприятий ведущую роль должно взять на себя государство, проводя широкомасштабную инвестиционную программу.
Член-корр. АН СССР, д.э.н. Н.Я. Петраков писал: "Начиная движение к рынку со свободы цен и производителей, мы во сто крат усугубим и без того тяжелую ситуацию. Приватизация и свободные цены, безусловно, нужны, но проводить эти реформы надо в самую последнюю очередь и с большой осторожностью. Возможно, ждать придется многие годы". По мнению Петракова, начинать надо с развития секторов малого предпринимательства, которые привлекут огромные сбережения населения в виде паевых взносов и заполнят товарный вакуум. Что касается быстрого введения свободных цен, то это только уничтожит сбережения населения и сохранит недопотребление. Сегодня, оглядываясь назад, мы вынуждены признать прозорливость и правоту суждений видного российского ученого.
А старший научный сотрудник ВНИИКСа Е.О. Крылова считала, что рост цен, вызванный либерализацией, не устранит нехватку товаров, но зато лишит покупателей сбережений. И, конечно, разумеется, не повлечет за собой автоматического роста производства. Не согласна она была и с другим утверждением "экстремистов", что высокие цены понизят спрос на все товары. Крылова справедливо замечала: на некоторые товары спрос упадет, а на другие – останется либо прежним, либо вообще возрастет. В итоге можно будет оказаться в ситуации с прежним общим спросом, но с более высокими ценами! "Это же прямой путь к нищете!" – взывала к общественности Крылова. Она считала, что рост цен вынудит работников требовать повышения заработной платы, а рост зарплаты в свою очередь приведет к инфляционной спирали и к увольнению рабочих. Что именно мы и наблюдаем сегодня в странах бывшего Союза.
Поразительно аргументировано выступал заведующий отделом НИИ банков СССР И.В. Липсиц против использования денежной реформы (замены денег) в качестве инструмента по извлечению из обращения "лишних" денег. На примере немецкой денежной реформы 1948 г., он убедительно доказывал, что от таких мероприятий выиграют только коррумпированные чиновники и обладатели теневых капиталов. За хорошую плату, писал он, теневики всегда смогут осведомиться о начале реформы и обратить деньги в дефицитные товары. Рассчитанная на неожиданность денежная реформа лишит средств честных людей, увеличит товарный дефицит, но еще больше обогатит бандитов, которые после реформы начнут сбывать свои богатства по более высоким ценам. Липсиц предлагал завлечь лишние деньги более привлекательными ставками Сбербанка СССР и обеспечить государство огромными инвестиционными фондами. Для избежания утечки средств из общего оборота он рекомендовал повременить с конвертируемостью рубля, (люди закупят доллары и засунут под матрас) и чрезмерным импортом потребительской продукции (деньги уйдут за границу, а внешний долг ляжет тяжелым бременем).
Итак, оказывается, во время принятия судьбоносных решений для огромной страны с большим населением, не все единодушно поддерживали небольшую кучку ельцинских экстремистов от экономики. Научная база последних была хлипкой и ярко политизированной. Серьезные же специалисты, опиравшиеся на научный фонд экономической науки, предлагали программу, сильно отличающуюся от предложений экстремистов. Но даже эти "благоразумные" советские ученые не мыслили чистыми экономическими категориями. В их позициях в разной степени прослеживалось влияние политических событий в стране и за рубежом. Те, кто по своей природе не знал, что такое раболепствовать перед властями, или обладать искусством подглядывания за выражением лица ближнего начальства, высказывали мнения, еще более отличающиеся от позиций заказных реформаторов. Мы имеем в виду крупнейших экономистов Запада, внимательно изучавших советскую экономику и ее проблемы.

Независимые

В 1990 г. государственный секретарь Франции по вопросам планирования Лионель Столерю предлагал провести трех-этапные рыночные реформы в СССР в течение, примерно, десяти лет. На первом этапе надлежало провести всенародное обсуждение целесообразности и направленности реформ с целью достижения общественного согласия, без которого реформы заведомо обречены на провал. На втором он предлагал постепенно начать отпускать цены, кроме цен на продовольствие, квартплаты и заработной платы. На этом же этапе он считал необходимым осуществлять борьбу с инфляцией и безработицей. И только на третьем этапе приступать к структурным преобразованиям, например к передаче в частные руки предприятий, к созданию системы банков и страховых компаний. Для этого, он предупреждал, потребуются годы.
В том же 90-м году советник бывшего президента США Дж. Ф. Кеннеди, почетный профессор Гарвардского университета, один из мировых аксакалов экономической науки Джон Кеннет Гэлбрейт высказался за смешанную форму экономики, указав, где можно применять в СССР столь не любимое на Западе советское директивное планирование, а где нет. Например, рыночная, гибкая форма регулирования, сказал он, нужна в отраслях с частыми изменениями потребительских запросов. В особенности это относится к отраслям потребительских товаров. А тяжелая промышленность, добывающая, гидроэнергетика и т.п. отрасли, подчеркивал профессор, являются стабильными отраслями, а значит легко регулируемыми директивными методами. Более того, в силу их стратегического характера, он считал, жесткое планирование должно применяться именно в подобных отраслях. Чтобы облегчить пресс планирования, отрасли надо перевести в ведение исполнительной власти и под контроль парламента. Гэлбрейт отмечал, что приватизация крупных предприятий не сделает их менее бюрократизированными. Крупные организации везде, и на Западе и на Востоке, страдают этим недостатком. Это своего рода плата за размеры. Предприятия, которые технологически должны быть монопольных размеров, даже после небольшого дробления (реорганизации) не делают отрасль конкурентной. Скорее всего, отрасль проиграет в эффективности, а полученные после дробления производственные единицы вступят во всякого рода сговора и картели, срастутся с властью и начнут влиять на политику. Гэлбрейт говорил: "…к вопросу об СССР и восточно-европейских странах, хочу сказать, что есть сферы, где государственная власть должна занимать твердую и активную позицию. Мне кажется, социализм пробуксовывает в области производства потребительских товаров. Я дал бы в этом смысле совет сохранить стабильные цены на продовольственные товары, выделяя необходимые субсидии. Так делают все страны, в том числе и США. Мне кажется, что не стоит также стремиться к срочным изменениям в тяжелой, энергетической, нефтяной и прочих подобных отраслях. …Рост цен на модную женскую одежду, косметику и автомашины не страшен. …Если же поползут вверх цены на продовольствие, ответственность ляжет на Горбачева. …Мне кажется, что конвертируемость рубля – вещь довольно отдаленная и несрочная в сравнении с другими проблемами. Ведь если перейти к ней до того, как будет заморожена денежная масса, это будет подарком для людей, которые сразу переведут ее в валюту. Должен сказать, что после войны Англия, Германия, Франция очень медленно шли к конвертируемости своих валют. Когда в 1945 г. мы (американцы) вели переговоры с Англией о крупном кредите Лондону, некоторые недальновидные политики требовали, чтобы к 1946 г. фунт стерлингов стал конвертируемой валютой. Результат – деньги превратились в бумагу… Хочу вас предостеречь: имея дело с американцами, вы должны сознавать, что вам будут попадаться люди, которые станут советовать: "Раз капитализм – значит, должна быть фондовая биржа, должна быть конвертируемость, должна быть возможность той или иной эксплуатации наемных работников, должно быть полное раскрепощение рынка". Это совет, прямо скажу, безответственный. …Подытожив сказанное, замечу: экономическая реформа должна сопровождаться и политической стабильностью. А если у людей есть доход и обеспеченность продуктами питания, оснований беспокоиться гораздо меньше".
Как все эти мнения и предложения далеки от программы ельцинских "мальчиков – реформаторов"! Неужели Явлинский с Гайдаром лучше разбирались, чем процитированные выше ученые? Конечно, нет. Просто у "мальчиков" задачи были другие.

Цель – уничтожение!

Известный швейцарский историк-экономист Поль Бэрок по поводу итогов реформ в бывшем СССР относительно недавно не без иронии заметил: "речь идет не о большем или меньшем успехе, а о более или менее осознанных неудачах. Одержано слишком мало побед и понесено слишком много поражений".
Как получилось, что первые, вполне безобидные реформы планового хозяйства Советского Союза вылились в полное крушение социализма? И в такие смехотворные сроки! Почему наивные, не выдерживающие никакой критики идеи перестроечных радикалов от экономики одержали верх над научными предложениями крупнейших ученых? Почему они до сих пор продолжают доминировать при обсуждении реформ в экономике Кыргызстана и большинства других республик бывшего СССР? Попробуем сделать первые наброски ответа на эти вопросы. Первые, потому что никто всерьез еще этой темой не занимался. Наброски, потому что только через много лет мы сможем получить полную, подробную и главное подлинную картину происшедшего, этой величайшей в истории человечества авантюры и трагедии миллионов людей.
Прежде всего, надо уяснить, почему даже "благоразумные" экономисты резко поменяли свои взгляды в течение одного 1989 года? Оказалось, что ответ можно будет найти, если сопоставить события тех лет, происходившие параллельно в экономике и политике. В 1985 г. Горбачев приступает к усовершенствованию социалистической системы. В январе 1987 г. на пленуме ЦК КПСС провозглашается курс на "гласность" и "подлинную демократию". Страна, безусловно, нуждалась в реформах, причем в первую очередь экономических, а не наоборот. Так как улучшить многопрофильное и очень сложное хозяйство громадной страны можно было только в рамках стабильного политического уклада! Только при всемерном укреплении и задействовании нервной системы советской государственности – партийного аппарата! Ведь как получилось: высшее руководство СССР, сделав приоритетной задачей, переустройство политической системы страны, оставило решение экономических проблем на произвол судьбы. Сегодня некоторые штатные историки и очевидцы событий "великого развода" утверждают, что именно неудача первых горбачевских реформ в области экономики заставила искать более радикальные меры, настоятельно потребовавшие другие политические условия. Но такая точка зрения неприемлема, так как первые горбачевские экономические реформы не только не успели по времени развиться – они практически и не начинались, как уже был начат демонтаж политической системы СССР и всего социалистического лагеря. События 1989 г. в Восточной Европе показали, что социализм (в подтексте – советское иго) там не приемлют и влияние Советского Союза в странах народной демократии, словно по взмаху дирижерской палочки начало катастрофически падать. 2 мая 1989 г. Венгрия открыла свою границу с Австрией. С 4 по 18 июня 1989 г. компартия Польши терпит полное поражение на парламентских выборах, а в сентябре правительство Мазовецкого принимает план либерализации экономики. Самое знаменательное событие происходит 9 ноября – рушится Берлинская стена. Всем, в том числе и экономистам, становится ясно, что пришла пора серьезных испытаний для социалистической системы СССР. Вместо того чтобы убрать неумелого всадника с быстроногого скакуна, т.е. заменить плохой (точнее предательский) менеджмент страны, все кому не лень начали ругать ни в чем ни повинную лошадь – Советскую власть! Основу основ многонациональной страны, победителя нацизма в Великой Отечественной войне! Национальный нигилизм рождает пессимизм. Пессимизм – хаос! В обстановке всеобщего бедлама не могло быть и речи об экономическом улучшении того, что в политическом плане повисло на волоске в предчувствии краха.
Именно в это время политики полностью подминают под себя экономистов. Теперь экономисты рассуждают о реформах только в пределах заданного политического курса. Стране без лишнего афиширования, настойчиво, навязывается одна цель – переход к рынку! В октябре 1989 г. поспешно принимается экономическая программа Л. Абалкина, в которой еще сдержанно предлагается трансформация к рынку в течение 10 лет и более. Однако эта программа, вероятно, не устраивала противников социализма, и от предложений Абалкина быстро отказываются. В феврале 1990 г. (через три месяца!) появляется на свет программа экстренных реформ "400 дней" Г. Явлинского, М. Задорнова и А. Михайлова. Спустя четыре месяца, 29 мая 1990 г., Ельцин становится председателем Верховного Совета РСФСР, а в июне президентом России. Он немедленно бракует программу "400 дней" как слишком консервативную и 31 июля срочно принимается программа "500 дней" академика С. Шаталина. Горбачев попытался умерить пыл рвущегося к власти Ельцина, предложив в октябре 1990 г. "компромиссную программу", которая содержала отказ от "шоковой терапии". Однако его попытка, как и вся его политика, была беззубой, двурушнической и, по существу, капитулянтской. В январе 1991 г. новый премьер-министр Павлов проводит денежную реформу, которая не имела других результатов, кроме тех, о которых предупреждал Липсиц. 1991-й год прославился не только кровавым Вильнюсом, ГКЧП и Беловежскими соглашениями, но и беспрецедентным массовым ограблением от имени советского государства кровных сбережений своего народа. В декабре 1991 г. Ельцин и его команда, поехав в Беловежье, одерживают полную победу, а 1 января 1992 г.(!) принимается план чрезвычайных реформ Е. Гайдара. По приблизительно такому же сценарию проводятся реформы почти во всех республиках бывшего Союза.
Анализ последовательности событий опровергает утверждения, что трудности в экономике советского государства послужили главной причиной принятия политическим руководством России, Украины и Белоруссии широко известных решений в Беловежской пуще по ликвидации Советского Союза. Во-первых, как известно, экономические проблемы устраняются экономическими методами. Тем более на повестке дня стоял вопрос о лечении, запущенной еще с 60-х годов серьезной экономической болезни, а не о добровольной эвтаназии больного. Но когда понятие "врач" лукаво путают с понятием "палач", когда "больному" не дают времени на лечение – ученые-экономисты не могли получить даже первичные анализы от проведенной работы, – когда другие "ученые" от экономики сначала в упор не видят великих сложностей на пути экономического реформирования страны, а потом вдруг, после "озарения" сверху, начинают предлагать безальтернативный переход к рынку, то ВРЯД ЛИ МОЖНО ИСКАТЬ ИСТОКИ КРАХА СОВЕТСКОЙ СИСТЕМЫ В ЭКОНОМИЧЕСКОЙ СФЕРЕ!
Этот тезис подтверждается еще и тем, что благоразумных экономистов особо не слушали и по поводу того, как строить рынок. Светлейшие головы предостерегали от опрометчивых решений и что? Все было сделано с точностью до наоборот, следуя советам Явлинского с Гайдаром, которых и учеными не назовешь! Складывается впечатление, что целью всей возни вокруг реформ была попросту ликвидация социалистической системы. Тем более желающих было достаточно.

Предатели и завоеватели

Часто задают вопрос, что на территории бывшего Союза, так и за границей: как это три человека, пусть даже наделенные властными полномочиями, могли одним росчерком пера развалить такое могучее государство? Неужели оно было настолько прогнившее, что достаточно было сговора узкого круга лиц, чтобы оно рухнуло? Конечно, одной только воли Ельцина, Кравчука и Шушкевича было мало. Это – пена, оставленная глубинными социальными процессами. Не будем пока говорить о силах извне. Для многих наших граждан тут понятно и без особых исследований. Интересно другое: кто из СВОИХ так страстно жаждал "падения" социалистической народной "крепости", кто стал предателем и "без боя" сдал сотни миллионов своих братьев-сограждан на милость победителям: нищенскому существованию, бродяжничеству, бандитизму с проституцией, а потом голодной смерти по селам и весям когда-то необъятной Родины?!
Перерождение страны в первую очередь было выгодно национальной элите, так называемым представителям советской аристократии. Партийная верхушка и советские отраслевые руководители стали той главной опорой, социальной базой, вдохновившей участников беловежского сговора на беспрецедентное решение "о разводе" республик Советского Союза. Именно политическим и хозяйственным руководителям разных уровней богатейшей в мире страны страстно, словно по волшебству, в мгновение ока захотелось стать всесильными шефами, боссами, президентами, генеральными директорами частных нефтяных, газовых, алюминиевых, сталелитейных и прочих компаний. Там, где показатели оборотов валютных операций зашкаливают за миллиарды долларов! Захотелось жить без оглядок на парткомиссии, без страха получить "волчий" билет после исключения из рядов КПСС. Ставку в первую очередь делалась на сырьевые монополии. Требовалось их срочно приватизировать и либерализировать цены, чтобы сбывать продукцию за рубеж по мировым расценкам! Но это же самое сырье необходимо было также продавать по мировым ценам и внутри страны, поэтому новым хозяевам несметных национальных богатств срочно нужна была конвертируемость рубля для свободного перевода прибылей за границу и новых вложений денег в западных банках. Это прибыльнее, чем в России, но главное – безопаснее. Так казалось тогда. Сегодня многие участники советской драмы в России думают иначе. Скандалы с зарубежными вкладами (Бэнк оф Америка и пр.), показали всю иллюзорность защищенности российских миллиардов за рубежом, которые, оказывается, можно в один момент заморозить, или подвергнуть судебным преследованиям, или, что звучит несколько гипотетично, оказаться под катастрофическим обвалом финансовых бурь западного мира.
За проведение шоковых реформ Гайдара были также и директора других, не-сырьевых предприятий. Но рыночная эйфория новых "буржуев" продлилась недолго: рост цен на сырье увеличил издержки множества предприятий бывшего СССР и тем самым разорил их. Некоторое время наиболее предприимчивым директорам удавалось выкрутиться из этой непростой ситуации. Рост издержек на предприятиях они компенсировали сокрытием налогов, задержками социальных выплат, понижением или задержками заработной платы рабочих. Но доходы государства и населения неуклонно падали, что сказывалось на уровне совокупного спроса по всей территории СНГ, а значит и на доходах предприятий. Заводы встали, выросшие как снежный ком долги никто не хотел списывать. А население ускоренными темпами нищало.
В поддержку ельцинских "мальчиков-реформаторов" выступили еще наемные работники сырьевых монополий. Им наговорили, наобещали роскошную жизнь "на Канарах", если нефть польется по мировым ценам, а доходы осядут на счетах частных банков, желательно иностранных, в обход ненавистного Госбанка СССР. (Разве мог забыть народ Павловскую денежную реформу 91 г., засевшую в сознание людей кровоточащей зарубкой?!) Вначале этих работников поддержали даже трудовые коллективы предприятий не сырьевых отраслей, но они быстро об этом пожалели.
Бегали с транспарантами в защиту чрезвычайных (ускоренных) реформ и кооперативщики, но и они тоже вскоре поостыли после холодного ушата роста цен, падения спроса, высочайших кредитных ставок. Шоковая реформа нанесла тяжелейший урон на начальной стадии развития малого и среднего предпринимательства.
Следует заметить, что практиковались и гораздо более банальные методы по хищению национальных сокровищ доселе чрезвычайно богатой страны. Товарно-материальные запасы просто-напросто вывозились за рубеж – металлы, нефть, лес, химикаты, вооружение, грузовые и пассажирские суда и т.д. – примерно на сумму в 300 млрд. долларов! Игра стоила свеч!
Цивилизованный Запад на все это смотрел с неподдельным изумлением и плохо скрываемой радостью: прямо на глазах рушился социалистический колосс, до того, казалось бы, такой несокрушимый и грозный! Радость капиталистического мира была понятна, потому что советская организованная система создавала непреодолимые барьеры на пути глобальной капиталистической экспансии в мире. В середине 80-х Запад с явным неудовольствием воспринял известие, что в СССР предпринимаются попытки по усовершенствованию планового хозяйства. Для Запада в корне была не допустима идея об улучшении того, что рассматривалось им как наиглавнейшая угроза мировому капитализму, тем более что первые горбачевские реформы экономики теоретически были вполне осуществимыми. Следует заметить, что, несмотря на все сложности, экономика СССР продолжала расти. В журнале Уолл Стрит Джорнэл от 01.06.89 г. указывалось, что ЦРУ не верит в экономическую безнадежность CCCР, так как экономика с ростом в 1,5% годовых не может считаться безнадежной! Учтите, цифры в докладе были многократно проверенные, раздобытые профессионалами могущественного ЦРУ! В таком случае надо было разрушать систему политически и искать в этом деле союзников среди самих же коммунистов. Что касается экономических реформ, то они по замыслу врагов СССР должны были стать билетом в один конец, без права отступления назад в плановое прошлое. Для такой цели реформаторские предложения ни благоразумных, ни независимых зарубежных экономистов, конечно, не подходили. Лучшими были предложения "мальчиков" шоковых реформ, на которых и был остановлен исторический выбор.
Стоит напомнить, что помимо глобальных и долгосрочных программ, западный капитал также решал свои обычные повседневные проблемы. Ему нужны были рынки сбыта, чтобы их морально устаревшее оборудование, металлолом европейских свалок в виде автомобилей, просроченные продукты питания и готовая одежда с вторичных аукционов Запада потоком хлынули в распахнутые двери новых независимых государств. На покупку этих "товаров" "мистер Джон – денежный мешок" сам же и давал средства, но давал не просто так, а в займы. Зарубежным банкам, крупнейшим страховым компаниям, промышленным группам нужен был выход для избытков финансового капитала Запада. Более-менее доходные предприятия бывшего СССР были ими взяты на прицел. На все остальное они даже и смотреть не стали. Именно поэтому есть у нас еще предприятия, вроде бы чудом, избежавшие приватизации. Но это произошло, не потому что их защитили наши храбрые депутаты, а из-за своей нерентабельности, коммерческой непривлекательности. Например, если в Кыргызстане задумают в один прекрасный день распродать республиканский энергохолдинг, то граждане могут спать спокойно. Раз кыргызскую гидроэнергетику до сегодняшнего дня еще не приватизировали, значит, для акул местного и мирового бизнеса она не представляет интереса.

Эпилог

Примерно так все и происходило. Советский великан не удержался под ударами чужих и, преданный своими, упал, рассыпавшись, сотрясая обломками всю нашу планету. И эхо великого крушения еще не смолкло, оно кругами расходится по земному шару, вызывая цепную реакцию разрушительных процессов. Каких? Об этом особый разговор. В других записках. А напоследок, в продолжение темы, давайте, обратим внимание пытливых до истины читателей на еще одну интересную деталь, касающуюся тайны распада СССР. Сегодня, к примеру, в странах бывшего Союза активно ведутся дебаты об оптимальной модели государственного устройства. Вконец отчаявшиеся граждане беспощадно критикуют институт президентства. А ведь еще до начала перестройки было ясно, что в любой из республик СССР создание института президентской власти неминуемо приведет к абсолютизации режима и, как следствие, к противостоянию властных структур с населением, далее автоматически – к социальным волнениям и бунтам. На просвещенном и богатом историческом опытом Западе о данном обстоятельстве знали лучше нас. Но почему-то при их активном содействии в странах Восточной Европы – Словении, Чехии, Болгарии, Словакии, Польше, Венгрии, а также в странах Балтии были созданы парламентские государства, а в наших странах одиозные президентские режимы, похожие на средневековый феодализм. Чем мы хуже их? Многое проясняется, если учесть, что антисоциалистические и антироссийские позиции всегда были приоритетными у западных политиков. К сожалению, следует констатировать тот факт, что они в отношении нас поступили достаточно предвзято. Запад, будучи уверенным, что русским и прочим народам бывшего СССР коммунизм присущ генетически, полагал, что в наших странах у нет никаких гарантий сохранения своих "демократических ценностей", и, желая заполучить рычаги влияния в "варварских" землях России, Кавказа и Центральной Азии, не сопротивлялся и даже активно способствовал возникновению на постсоветском пространстве антидемократических гособразований. Ведь договариваться с ОДНИМ человеком гораздо легче, чем с целым парламентом страны!

^Чингиз Шамшиев,
Лектор экономики
Гренобльского университета.