СТАРИЧОК АВТОБУС СПОТЫКНУЛСЯ
(ДЕСЯТЬ ТЫСЯЧ ПРИСЕДАНИЙ)

После поездки в Узбекистан туристы из Японии остались живыми!

Это происшествие, как преподанный нам урок. Сделаем ли мы из него должные выводы?
Мы, японцы, особенно преклонного возраста, любим путешествовать. Есть в многообразии человеческих сообществ своя неизъяснимая прелесть, которую начинаешь понимать и ценить, набравшись жизненного опыта. И очень интересно сопоставлять образ жизни своего народа, свои обычаи и традиции с образом жизни других народов, с их обычаями и традициями. Тут часто погружаешься в такие глубины, о которых и не подозреваешь. И очень часто оказывается, что другая, далекая страна – это еще и другой мир, разительно отличающийся от твоего мира. Войдешь в него и не скажешь, лучше ли он мира твоего или хуже, даже вопроса такого перед собой не поставишь, настолько он не похож на твой мир. В каждом другом мире есть своя особая красота, и когда она откладывается, запечатляется в твоей душе, ты говоришь себе: путешествие удалось. И, главное, ты перестаешь ощущать давление своих лет, ты снова молод, и просторы, лежащие перед тобой, становятся все больше привлекательными.

>Наша туристическая группа прилетела в Ташкент в конце февраля этого года. Нынешняя зима в Центральной Азии оказалась на редкость холодной. В России было тепло, российские же морозы сместились почему-то далеко на юг. И обвинять в этом некого, климат есть категория, насыщенная многими загадками. На ташкентских улицах и площадях мы дружно щелкали фотоаппаратами: на многих из них мы увидели архитектурный изыск, который приятно нас удивил: он гармонично соединял азиатские и европейские начала. И те из нашей группы, которые видели еще советский Ташкент, говорили, что он разительно похорошел. И улыбались, довольные. Ибо шаг любой страны в сторону прогресса – это шаг вперед всего человечества.
Затем мы полетели в Ургенч, и в этом городе началась наша автобусная одиссея. В Хиву мы поехали на автобусе, который сразу нам не понравился. Он был старый, и на его бортах сохранились надписи, говорившие как о его немецком происхождении, так и о том, что прежде его эксплуатировали в Турции. Туалета в нем, конечно же, не было, и не было нормального отопления. И не было видео- и аудиосистем, к которым мы привыкли. И не было монитора, на котором так приятно просматривать только что отснятые фильмы. Мы отметили все это, но про себя. В дальних поездках мы постоянно даем понять, что мы люди непритязательные, хотя давно уже привыкли к комфорту, давно уже не замечаем его, как не замечаем воздух, которым дышим. Вот, правда, беда: наличия воздуха ты не замечаешь, а вот на его отсутствие или затхлость реагируешь сразу.
В Хиве мы, конечно, про свой старый автобус забыли. Ибо только успевали поворачивать головы налево и направо. В Хиве было на что посмотреть. И мы смотрели на этот дивный город такими же восторженными глазами, какими дети смотрят на сказку, действие которой разворачивается перед ними. Нам открывался совершенно новый мир, и мы, увы, знали, что нам дано только прикоснуться к нему, но не дано познать его глубины. Мы были как на гребне волны – и старались остаться на нем как можно дольше. Покидать этот город было грустно. А далее наш путь лежал в Бухару.
Переночевав в Ургенче, мы выехали утром, и оазис с частыми поселками скоро кончился. Мы пересекли Амударью, покрытую толстым панцирем льда, и пошли барханы, припорошенные снегом. Между барханами стояли редкие кривые деревца, про которые гид сказал нам, что это саксаул. Еще гид сказал, что под песками лежат большие богатства – газ, уран, золото и серебро, и их добыча очень помогает Узбекистану быстро развиваться. Но мы уже мерзли и потому слушали гида вяло. Напрягали мускулы ног и живота, чтобы согреться, но это мало помогало. Ехать же до Бухары было семь с половиной часов. Ладно, считали мы, – перетерпим. Гид, конечно, прекрасно понимал наше состояние.
На коленях у него лежала магнитола, и он включил ее на полную громкость и сначала попотчевал нас песней "У природы нет плохой погоды", а затем другой песней, в которой были слова: "Расставаясь, плакала японка, и чему-то весел был моряк". Он пересказал нам содержание этой песни, которая очень нравилась его деду, военному моряку. Но теплее нам почему-то не стало. И тут автобус остановился. Взял и остановился – после четырех часов хода. Ровно на середине пути. А мы уже обратили внимание, что движение на этой дороге очень редкое и, главное, нет на ней даже маленьких населенных пунктов. Пустыня, одна пустыня была кругом. Белая снежная пустыня. И не подумаешь, что летом здесь страшная жара.
Мы воспользовались остановкой, чтобы выйти и справить свои естественные нужды. При этом мужчины не смотрели в глаза женщинам, а женщины не смотрели в глаза мужчинам. Ну, не привыкли мы таким странным образом, прилюдно справлять свои естественные нужды. Вернулись в салон автобуса, а он все стоит. Пять минут стоит, десять, двадцать. Двигатель не работает, тепло в салон не поступает. Водители что-то открыли, хлопочут над двигателем. Холодает в салоне.
- Чего стоим? – подымает голос самый нетерпеливый. И, наверное, самый продрогший. Гид молчит, и оба водителя стыдливо молчат, копошатся с гаечными ключами в руках. Хотя каждый из присутствующих прекрасно знает, что автобус положено ремонтировать не во время поездки, а перед поездкой. Проходит еще пять минут.
- Чего стоим? – возвышает голос второй из самых нетерпеливых.
- Тележке-то двадцать восемь годиков, чего вы хотите? – отвечает гид. Ему очень неприятно, а что делать? Он бы и рад помочь водителям в устранении поломки, но боится, что будет только мешать. Я встаю, чтобы размяться и хоть так согреть себя. Оглядываю салон. Ни одного молодого лица. Все правильно: молодые у нас работают, старики путешествуют. Половина туристов – женщины. Я начинаю делать приседания и приглашаю следовать моему примеру. Двадцать приседаний – кажется, стало теплее. Пятьдесят приседаний – не так часто, не так часто! Сто приседаний. Отступи, мороз! И мороз прекрасно меня, старика, понимает и отступает. А вот надолго ли?
- И что полетело? – спрашивает гид у водителей.
- Что, что? Вот, смотрим, думаем. Не зуди, сейчас поедем!
Но не тут-то было. Час мы стоим, я опять делаю приседания. На сто меня уже не хватает, ставлю точку на восьмидесятом. Не ладится у водителей с ремонтом. Один из них пытается позвонить по мобильному телефону, попросить помощи. Сигнал не проходит. Он влезает на крышу автобуса, звонит оттуда. И тот же результат. Никакие горы нас не заслоняют, просто до туристической фирмы очень далеко. Мимо проезжает грузовая машина, гид тормозит ее, просит водителя войти в их положение и позвонить куда надо из Бухары, куда этот грузовик держит путь. А до Бухары три часа хода. Холодно. Мне еще никогда не было так холодно. А надеть на себя давно нечего. Многие обвязали стопы полиэтиленовыми пакетами, но это отнюдь не шерстяные носки. Только приседания и выручают.
Часы идут, холод становится нестерпимый. Я не против приключений, но не такого рода. Оглядываюсь: вокруг одни понурые, поникшие лица. И сколько из нас завтра простынет, закашляет, засопливит, пожалуется на ангину? Главное – не схватить воспаление легких. И я командую: "Физкультура! Физкультура!" Одно движение и может согреть. И оно нас согревает – через "не хочу". Кто-то погружается в сон. Мы будим таких без всякой жалости. Разминка! Еще разминка! Мы, конечно, не олимпийский резерв своей страны, но заболеть вдали от дома – себе дороже. Приседания! Бег на месте! Бокс с тенью! Еще приседания! Рекорд по приседаниям! Да я за год столько не приседал! Ничего, нужда заставляет!
Три часа дня – никаких перемен в нашем положении. Шесть часов – никаких перемен. Пожевали что-то холодное. А питье, у кого оно не в термосе, замерзло. А у кого в термосе, тот делится им с товарищами по несчастью. И опять – приседания, приседания, приседания. Без всякого счета.
Стемнело. В автобусе холодно. За окнами автобуса – ветер и невыносимый мороз – женщины уже не могут выйти и справить свои естественные нужды.
Не буду говорить, какими были следующие шесть часов. Не такими, как первые шесть – еще хуже. Ночью ведь холоднее, чем днем. Мы не сидели, мы приседали. В этот злополучный день мы, наверное, сделали десять тысяч приседаний. Мы, конечно, через гида задали водителям много вопросов, в том числе и такие, почему им разрешают ездить на замшелых старичках-автобусах. В других странах, и не самых богатых, автобусы не эксплуатируются больше двадцати лет. Выяснилось, что у водителей даже нет лицензии на эксплуатацию этой машины. Им проще откупаться от инспекторов дорожной полиции, чем получить лицензию.
За нами приехали только в полночь. Перед нами, конечно, извинились, в Бухаре, в гостинице каждому из нас дали по три-четыре одеяла, за ночным ужином разогревали горячительными напитками. Простудились из нашей группы только трое – те, кто прохладно отнесся к приседаниям. Но холод, которым напитала нас пустыня, оставил в наших душах свой след, свою деформацию, и красоты Бухары и Самарканда мы уже не воспринимали в прежнем розовом свете.
Как я понял из увиденного, Узбекистан – не бедная страна, и у него есть все возможности поставить туристический бизнес образцово и, в частности, быстро заменить старые автобусы на новые. Не сомневаюсь, что эти вложения себя оправдают. Никто из нашей группы не предложил, знакомым и близким, повторить наше путешествие. Десять тысяч приседаний за 12 часов, как противоядие морозам, это, конечно, испытание не для слабонервных, и мы не хотели, чтобы кто-нибудь из наших соотечественников их повторил.
Но человек отходчив. Прошел месяц, прошел второй, и я заметил, по себе, что не имею ничего против повторной поездки в Узбекистан. Ведь из-за внутреннего озноба я много чего удивительного не увидел в Бухаре и Самарканде. Надеюсь, что второй раз туристический автобус, пассажиром которого буду я, в пустыне не остановится. Ибо простоять 12 часов на жаре, наверное, нисколько не лучше, чем простоять 12 часов на холоде.

Masumi Nakajima,
Fukuoka, Japan
"The Nishinippon", № 17, 2007.
http://www.nishinippon.co.jp/

Перевод с японского языка Зухуруддина Рахимова