Предисловие

"…мы все отдали за картинку"

или о чем писал Федор Михайлович

Да, провидец был Федор Михайлович – как в воду глядел. Крайне занимательный текст, многим к осмыслению. Тем к примеру, кто истерически кричит – Долой мигрантов из Средней Азии! Визовый режим со странами Средней Азии!

Сколько нам надо чтобы прозреть – век, два века, тысячелетие? Все старо как мир, все повторяется. С развалом Союза мы откатились назад, и прежде всего наши западные "друзья" стараются архаизировать наше сознание, в частности навязыванием нам пагубных моделей отношений в многонациональной России.

Сейчас эти "русские европейцы" как пишет Федор Михайлович, ради безвизового режима с Европой будут готовы пожертвовать среднеазиатской частью СССР.

Такие "русские", как к примеру Холмогоров стали уже постоянными героями ток-шоу на ТВ, где нарабатывая себе героический имидж борьбы за "угнетенных" русских, потом окажутся в реальных госструктурах, и будут проводить линию на создание моноэтнической России.

Видимо история все-таки ничему не учит. Мы старательно хотим наступить на те же грабли, от которых ушли с созданием СССР.

За два десятилетия после развала Союза нас успели сделать рабовладельцами, и многим видимо понравилась эта роль. Они упиваются тем, что они стоят на недосягаемых для многих наших бывших собратьев по Союзу ступенях социальной лестницы. Правда многие из этой "расы новых господ" получают деньги просиживая в фешенебельных офисах, и периодически прохаживаясь по кабинетам с пачками как им кажется очень нужных бумаг. Но ничего - у меня есть престижная машина, хорошая квартира, высокая зарплата, я урвал свою долю успеха, в ожесточенной борьбе с таким же офисным планктоном как я, я завоевал свое место под солнцем – Я велик! Особо удачливые бывшие советские граждане присосались к сырьевой трубе - современное российское дворянство.

А этот немытый среднеазиат метущий улицу, работающий на стройке, убирающий урожай на российских полях и посылающий потом заработанные деньги своей семьей домой, экономя здесь на всем. Вы об этом?

Ну так мы европейцы! И ничего, что со времен написания Достоевским этих слов ничего не изменилось, и в Европе так и продолжают смотреть на нас с презрением (только хорошо его теперь научились скрывать, извлекли все-таки уроки из тех войн, кода мы им показали кузькину мать), ничего – мы заслужим, мы оправдаем доверие!

Европа в очередной раз старается выехать на хребте России из кризиса, и ради этого они будут делать все, все возможное и невозможное.

А что надо для того чтобы усилить эффект европоклонства? Надо максимально раздробить Россию, раскол по национальному признаку (не считая социального неравенства), самое оно. А это комплекс мер:

- воспитание в русских нездорового национализма;

- проецирование на РФ миграционной политики по западному образцу:

- социальное расслоение и т.д.

А вот когда от нас русских отвернуться все бывшие братья по Союзу. Ну кто же тогда утешит загадочную и гонимую русскую душу? Ну конечно же они – сердобольные европейцы. Вот они наши истинные братья!

И мы лезем, ползем на четвереньках, на пузе! – Возьмите нас в европейскую семью, мы же свои! Газ вам? Пожалуйста! Газопровод за газопроводом открываем. Как стыдно было смотреть недавно, когда Путин с такой гордостью заявлял при открытии очередного "Потока" какие надежные партнеры мы для Европы. А чем торгуем?! Да собой же и торгуем! Будущим своих детей.

Все как говориться продадим, но Родину не опозорим. Но вы уж нас за это не забудьте, примите в свою европейскую семью, хоть чучелком, хоть тушкой, а примите, окажите любезность.

Да, видать неискоренимо в нашей душе раболепие перед Европой. Ради этого от всего отказаться готовы, от собственной идеи развития, от дружбы между народами, которым когда-то и помогли не скатиться в вечную войну (пример, тот же Афганистан).

Сколько же ты еще родимая русская душа блуждать будешь в потемках? Только вышли в 1917 на столбовую дорогу, ан нет, на 70 лет всего хватило некоторых из нас. А потом за благолепие материальное все и продали, в том числе и дружбу народов.

Сколько блуждать будешь?! А бес его знает… а может не бес, может Федор Михайлович…

Ханымамедов Э.О.

___________

http://az.lib.ru/d/dostoewskij_f_m/text_0530.shtml

http://bookos.org/book/752781

Ф. М. ДОСТОЕВСКИЙ

ПОЛНОЕ СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ В ТРИДЦАТИ ТОМАХ

ПУБЛИЦИСТИКА И ПИСЬМА ТОМА XVIII-XXX

ИЗДАТЕЛЬСТВО "НАУКА"

ЛЕНИНГРАДСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ

ЛЕНИНГРАД 1884

ТОМ ДВАДЦАТЬ СЕДЬМОЙ

ДНЕВНИК ПИСАТЕЛЯ

Ежемесячное издание

1881

ЯНВАРЬ

ИЗДАТЕЛЬСТВО "НАУКА"

ЛЕНИНГРАДСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ

ЛЕНИНГРАД

1984

III. ГЕОК-ТЕПЕ. ЧТО ТАКОЕ ДЛЯ НАС АЗИЯ?

Геок-Тепе взят, текинцы разбиты и хотя еще вполне не усмирены, но наша победа несомненна. В обществе и в печати возликовали. А давно ли еще в обществе, да и в печати отчасти, к этому делу относились чрезвычайно равнодушно. Особенно после неудачи генерала Ломакина и в начале приготовлений к вторичному наступлению. "И зачем нам туда, и чего нам далась эта Азия, сколько денег истрачено, тогда как у нас голод, дифтерит, нет школ, и проч., и проч.". Да, эти мнения раздавались, и мы их слышали. Не все вообще были этого мнения, - о, нет, - но все же надо сознаться, что к нашей наступательной политике в Азии в последнее время весьма многие стали было относиться неприязненно. Правда, помогла тут и неизвестность о предпринятой экспедиции. В самое последнее только время стали проскакивать у нас известия из иностранных газет, и только под самый конец раздались по всей России телеграммы Скобелева. Тем не менее и во всяком случае трудно сказать, чтобы общество наше было проникнуто ясным сознанием нашей миссии в Азии и того, что собственно для нас значит и могла бы значить впредь Азия. Да и вообще вся наша русская Азия, включая и Сибирь, для России все еще как будто существуют в виде какого-то привеска, которым как бы вовсе даже и не хочет европейская наша Россия интересоваться. "Мы, дескать, Европа, что нам делать в Азии?" Бывали даже и очень резкие голоса: "Уж эта наша Азия, мы и в Европе-то не можем себе порядка добыть и устроиться, а тут еще суют нам и Азию. Лишняя вовсе нам эта Азия, хоть бы ее куда-нибудь деть!" Эти суждения иногда и теперь раздаются у умников наших, от очень их большого ума, конечно.

С победой Скобелева пронесется гул по всей Азии, до самых отдаленных пределов ее: "Вот, дескать, и еще один свирепый и гордый правоверный народ белому царю поклонился". И пусть пронесется гул. Пусть в этих миллионах народов, до самой Индии, даже и в Индии, пожалуй, растет убеждение в непобедимости белого царя и в несокрушимости меча его. А ведь после неудачи генерала Ломакина непременно, должно быть, пронеслось по всей Азии сомнение в несокрушимости меча нашего - и русский престиж наверно был поколеблен. Вот почему мы и не можем остановиться на этой дороге. У этих народов могут быть свои ханы и эмиры, в уме и в воображении их может стоять грозой Англия, силе которой они удивляются, - но имя белого царя должно стоять превыше ханов и эмиров, превыше индейской императрицы, превыше даже самого калифова имени. Пусть калиф, но белый царь есть царь и калифу. Вот какое убеждение надо чтоб утвердилось! И оно утверждается и нарастает ежегодно, и оно нам необходимо, ибо оно их приучает к грядущему.

- Для чего и к какому грядущему? Какая необходимость в грядущем захвате Азии? Что нам в ней делать?

Потому необходимость, что Россия не в одной только Европе, но и в Азии; потому что русский не только европеец, но и азиат. Мало того: в Азии, может быть, еще больше наших надежд, чем в Европе. Мало того: в грядущих судьбах наших, может быть, Азия-то и есть наш главный исход!

Я предчувствую негодование, с которым прочтут иные это ретроградное предположение мое (а оно для меня аксиома). Да, если есть один из важнейших корней, который надо бы у нас оздоровить, так это именно взгляд наш на Азию. Надо прогнать лакейскую боязнь, что нас назовут в Европе азиатскими варварами и скажут про нас, что мы азиаты еще более чем европейцы. Этот стыд, что нас Европа сочтет азиатами, преследует нас уж чуть не два века. Но особенно этот стыд усилился в нас в нынешнем девятнадцатом веке и дошел почти до чего-то панического, дошел до "металла и жупела" московских купчих. Этот ошибочный стыд наш, этот ошибочный наш взгляд на себя единственно как только на европейцев, а не азиатов (каковыми мы никогда не переставали пребывать), - этот стыд и этот ошибочный взгляд дорого, очень дорого стоили нам в эти два века, и мы поплатились за него и утратою духовной самостоятельности нашей, и неудачной европейской политикой нашей, и, наконец, деньгами, деньгами, которых бог знает сколько ушло у нас на то, чтобы доказать Европе, что мы только европейцы, а не азиаты. Но толчок Петра, вдвинувшего нас в Европу, необходимый и спасительный вначале, был все-таки слишком силен, и тут отчасти уже не мы виноваты. И чего-чего мы не делали, чтоб Европа признала нас за своих, за европейцев, за одних только европейцев, а не за татар. Мы лезли к Европе поминутно и неустанно, сами напрашивались во все ее дела и делишки. Мы то пугали ее силой, посылали туда наши армии "спасать царей", то склонялись опять перед нею, как не надо бы было, и уверяли ее, что мы созданы лишь, чтоб служить Европе и сделать ее счастливою. В двенадцатом году, выгнав от себя Наполеона, мы не помирились с ним, как советовали и желали тогда некоторые немногие прозорливые русские люди, а двинулись всей стеной осчастливить Европу, освободив ее от похитителя. Конечно, вышла картина яркая: с одной стороны шел деспот и похититель, с другой - миротворец и воскреситель. Но политическое счастье наше состояло тогда вовсе не в картине, а в том, что этот похититель был именно тогда в таком положении, в первый раз во всю свою карьеру, что помирился бы с нами крепко-накрепко и искренно, и надолго, может быть, навсегда. За условие, что мы не будем ему мешать в Европе, он отдал бы нам Восток, и теперешний Восточный вопрос наш - гроза и беда нашего текущего и нашего будущего - был бы уже теперь давно разрешен. Похититель это сам говорил потом, и наверно не лгал, говоря, ибо ничего-то бы он не мог лучше сделать, как впредь быть с нами в союзе, с тем, чтоб у нас был Восток, а у него Запад. С европейскими народами он бы наверно справился и тогда. Они же были слишком еще слабы тогда, чтоб нам помешать на Востоке, даже Англия. Наполеон, может быть, и пал бы потом, или после его смерти династия его, а Восток остался бы все-таки за нами. (У нас тогда было бы море, и мы могли бы даже и на море Англию встретить.) Но мы все отдали за картинку. И что же: все эти освобожденные нами народы тотчас же, еще и не добив Наполеона, стали смотреть на нас с самым ярким недоброжелательством и с злейшими подозрениями. На конгрессах они тотчас против нас соединились вместе сплошной стеной и захватили себе все, а нам не только не оставили ничего, но еще с нас же взяли обязательства, правда, добровольные, но весьма нам убыточные, как и оказалось впоследствии. Затем, несмотря на полученный урок, - что делали мы во все остальные годы столетия и даже доныне? Не мы ли способствовали укреплению германских держав, не мы ли создали им силу до того, что они, может быть, теперь и сильнее нас стали? Да, сказать, что это мы способствовали их росту и силе, вовсе не преувеличенно выйдет. Не мы ли, по их зову, ходили укрощать их междоусобие, не мы ли оберегали их тыл, когда им могла угрожать беда? И вот - не они ли, напротив, выходили к нам в тыл, когда нам угрожала беда, или грозили выйти нам в тыл, когда нам грозила другая беда? Кончилось тем, что теперь всякий-то в Европе, всякий там образ и язык держит у себя за пазухой давно уже припасенный на нас камень и ждет только первого столкновения. Вот что мы выиграли в Европе, столь ей служа? Одну ее ненависть! Мы сыграли там роль Репетилова, который, гоняясь за фортуной,

Приданого взял шиш, по службе ничего.

Но почему эта ее ненависть к нам, почему они все не могут никак в нас увериться раз навсегда, поверить в безвредность нашу, поверить, что мы их друзья и слуги, добрые слуги, и что даже все европейское назначение наше - это служить Европе и ее благоденствию. (Потому что разве не так, не то же ли самое делали мы во все столетие, разве сделали мы что для себя, разве добились чего себе? Все на Европу пошло!) Нет, они не могут увериться в нас! Главная причина именно в том состоит, что они не могут никак нас своими признать.

Они ни за что и никогда не поверят, что мы воистину можем участвовать вместе с ними и наравне с ними в дальнейших судьбах их цивилизации. Они признали нас чуждыми своей цивилизации, пришельцами, самозванцами. Они признают нас за воров, укравших у них их просвещение, в их платья перерядившихся. Турки, семиты им ближе по духу, чем мы, арийцы. Всему этому есть одна чрезвычайная причина: идею мы несем вовсе не ту, чем они, в человечество - вот причина! И это несмотря на то, что наши "русские европейцы" изо всех сил уверяют Европу, что у нас нет никакой идеи, да и впредь быть не может, что Россия и не способна иметь идею, а способна лишь подражать, что дело тем и кончится, что мы все будем подражать и что мы вовсе не азиаты, не варвары, а совсем, совсем как они, европейцы. Но Европа нашим русским европейцам на этот раз, по крайней мере, не поверила. Напротив, в этом случае она, так сказать, совпала в заключениях своих с славянофилами нашими, хотя их не знает вовсе и только разве слышала об них кое-что. Совпадение же именно в том, что и Европа верит, как и славянофилы, что у нас есть "идея", своя, особенная и не европейская, что Россия может и способна иметь идею. Про сущность этой идеи нашей Европа, конечно, еще ничего не знает, - ибо если б знала, так тотчас же бы успокоилась, даже обрадовалась. Но узнает непременно когда-нибудь, и именно когда наступит самая критическая минута в судьбах ее. Но теперь она не верит; признавая за нами идею, она боится ее. И наконец, мерзим мы ей, мерзим, даже лично, хотя там и бывают иногда с нами вежливы. Они, например, охотно сознаются, что русская наука может выставить уже несколько замечательных деятелей, представить несколько хороших работ, даже послуживших уже их европейской науке в пользу. Но ни за что, однако же, не поверит теперь Европа, что у нас в России могут родиться не одни только работники в науке (хотя бы и очень талантливые), а и гении, руководители человечества вроде Бэкона, Канта и Аристотеля. Этому они никогда не поверят, ибо в цивилизацию нашу не верят, а нашей грядущей идеи еще не знают. По-настоящему, они и правы: ибо и впрямь не будет у нас ни Бэкона, ни Ньютона, ни Аристотеля, доколе мы не станем сами на дорогу и не будем духовно самостоятельными. Во всем остальном то же, в наших искусствах, в промышленности: Европа нас готова хвалить, по головке гладить, но своими нас не признает, презирает нас втайне и явно, считает низшими себя как людей, как породу, а иногда так мерзим мы им, мерзим вовсе, особенно когда им на шею бросаемся с братскими поцелуями.

Но от окна в Европу отвернуться трудно, тут фатум. А между тем Азия - да ведь это и впрямь может быть наш исход в нашем будущем, - опять восклицаю это! И если бы совершилось у нас хоть отчасти усвоение этой идеи - о, какой бы корень был тогда оздоровлен! Азия, азиатская наша Россия, - ведь это тоже наш больной корень, который не то что освежить, а совсем воскресить и пересоздать надо! Принцип, новый принцип, новый взгляд на дело - вот что необходимо!