27 сентября 2014 года исполнилось 60 лет со дня рождения известному туркменскому и российскому историку Шохрату Ходжаковичу Кадырову. В этой связи в Институте Африки РАН, где 10 лет назад ученый блестяще защитил докторскую диссертацию, а затем 22 октября с.г. в Доме национальностей в Москве произошло две крупные презентации книг ученого, в том числе и его последнего монументального произведения "Туркмен-нама". Журналист "Независимой газеты" Виктория Панфилова побеседовала с Ш.Х. Кадыровым о его прошлом и его взглядах на современные процессы. Предлагаем нашим читателям фрагменты из этой беседы.

Самый высший суд - это суд Истории и в этом преимущество состоявшегося историка
С историком Шохратом Кадыровым беседовала обозреватель "НГ" Виктория Панфилова

- Шохрат, как вы себя ощущаете во времени и пространстве? Вы, туркмен, российский ученый, проживший много лет за рубежом….. Об ощущении во времени и пространстве (туркмена, российского ученого, эмигранта).

- Глобализация, сказал мне как то при случайно встрече Сергей Иванов (ныне руководитель администрации президента РФ) как бы объясняя свое присутствие в ресторанчике Осло на правах обыкновенного норвежского бюргера.

Глобализация, вовлекает в свое пространство кого-то раньше, кого-то позже. И это не форма существования, это самый что ни на есть современный способ производства, как это ни парадоксально, ведущий не к размыванию этносов и национальный культур, а позволяющий на качественно новом уровне жизни углублять и расширять национальную культуру вплоть до создания новых этнических государств.

Эти два процесса не противостоят друг другу, а находятся в диалектическом взаимодействии. Национальные культуры ищут, нуждаются в глобализации не только потому, что это новый способ производства, а потому, что этническое и национальное просыпается и актуализируется не само по себе, а в результате взаимодействия с соседними нациями и этносами, в результате возникающей конкуренции за блага глобализации.

Сегодня, любой политик, идущий против глобализации в угоду исключительно этническим и национальным интересам, обречен в лучшем случае на лавры геростратовой славы. Наши исследования, подтвердили, что человек может иметь несколько идентификаций к ряду и это не размывает и не расщепляет ядра его психики, а, напротив, обогащает его личность, его культуру.

- В вашей биографии прослеживается смешение эпох… Для вас дорога семейная история, в чем ценность вашего клана?

- Да, я был и где-то остаюсь "совком", я преклоняюсь перед национальными культурными, перед традициями и обычаями, которые иные называют архаикой, а я предпочитаю называть первозданностью.

Я в то же время евротуркмен и вижу свое родство с другими туркменами не во внешних признаках (одежда, пища, детали жилища и даже язык), а в ощущении генетического родства со своими соотечественниками. Именно это ощущение и я является главным свойством, на котором базируется этничность, как бы она не именовалась (русский, американец, армянин, таджик и т.д.).

Этничность - чувство родства - это и функция и ценность одновременно. Я бы не появился на свет, если бы не родители, я бы не стал человеком, не выжил, если бы не постоянная поддержка моих родственников друг друга. Если бы другие не знали, что у меня есть клан.

И еще одно обстоятельство. В человеке сидит биологическое чувство любви (химия любви), но его развитие, пробуждение из спящего лантентного состояния связано с людьми, которым оно адресовано по рождению. Я буду любить родню, независимо от того, кто они, только потому, что они моя родня, эта слепая любовь основа основ этнического, которое является конкретным эквивалентом человечностного.

- Кто оказал влияние на выбор профессии?

- Мне повезло. Говорят, везет тому, кто везет. Огромная часть человеческих страданий и несчастий проистекают от того, что люди учатся не по призванию, работают не по диплому и способности их остаются нереализованными.

Мне повезло потому, что всегда знал, что стану историком и только им. Хотя в раннем детстве мечтал стать и поваром и геологом, и архитектором. Мне повезло еще и потому, что у моих родителей был огромный, на всю стену книжный шкаф и книги были почти в каждой комнате. Это толкало к самообразованию.

Это было важно, т.к. школа не давала ничего, чтобы стать творческой гуманитарной личностью. Возможно, сказывалось то, что мы и после смерти Сталина продолжали жить в атмосфере им созданной, под давлением его курса Краткой истории ВКП (б).

А на улице была оттепель Хрущева. Появились томики Есенина, песни Булата Окуджавы, полетел в космос Гагарин... и все это освобождало. В нашем классе было два золотых медалиста, да и в целом ребята были очень интеллигентными, но так уж получилось, что творческой личностью стал тот, кто больше всего бузил и не утруждал себя соблюдением правил поведения.

В школе не было учителей, перед которыми я бы преклонил колени, симпатичные и интересные были, а вот абсолютных авторитетов не было. Мелькнул один, что поставил мне на уроке о Пушкине только за два вопроса две пятерки сразу - Игорь Олегович Багдасаров - да и тот не проработал в нашей школе и двух дней. Один из моих вопросов ему: а что такое "органический порок"?

Так вот, я думаю, сам Игорь Олегович страдал органическим пороком - прирожденной интеллигентности - и потому в нашей школе не задержался. Вообщем, учителей мы как людей уважали, но как наставников, не любили и конечно не стремились ими стать. Увы, в моем вузовском дипломе записано, что всего лишь на всего "преподаватель истории и обществоведения средней школы".

Вузы готовили не ахти кого, и потому все зависело от самого студента, и его желания не просто получать знания, но и заниматься научной работой. И такая возможность представилась. Окончив школу с двумя пятерками по истории и обществоведению, я стал студентом исторического факультета Туркменского госуниверситета. Конкурс был, как сейчас помню 14 человек на место, но я его прошел, не скрою не без блата.

Самый большой конкурс был на юридический факультет. Мог бы поступить, благодаря авторитету своих родителей и туда, но я был верен истории, которая по окончании не давала ничего (будь ты ученый или учитель), в отличие от работы "в органах" (в том числе и высшей власти) у выпускников-юристов. Однако самый высший суд - это суд Истории и в этом преимущество состоявшегося историка перед любым юристом и даже политиком.

- Почему демография стала вашим направлением в науке, а не, например, модная в те времена археология? Насколько мне известно, вы ведь начинали как археолог. Работали в экспедициях…

- Я уже упоминал, что на факультете были шикарные условия для занятиями археологией. Туркменистан - археологический рай, вся земля там усеяна керамическими черепками и крепостями. в Мы выезжали в студенческие годы в археологические экспедиции ежегодно осенью, копая скифские курганы в Каракумах, феодальные замки Сасанидов в древнейшие в СССР протогородские цивилизации Алтын-депе в предгорной зоне Копетдага, работая на разрезе гигантской крепостной стены Эрк-Кала времен Александра Македонского. Где-то на 4-м курсе выдающийся ученый, потомственный археолог с мировым именем Вадим Массон предложил мне стать его учеником и писать диссертацию по древним цивилизациям.

Однако археология - это больше романтика, а не загадочная проза человеческих отношений. Главное в Истории не черепки, а люди и их культуры. И тут мне еще раз повезло. Основы этнографии и спецкурс по истории первобытного общества нам преподавал талантливый, высочайше эрудированный ученый Марат Дурдыев - выпускник кафедры этнографии МГУ, ученик профессора, выдающегося номадоведа Г.Е. Маркова. Лекции Марата о далеком прошлом туркменов и австралийцев, парфян и персов звучали как оперные арии. После его кончины в некрологе о нем я написал, что слушая Марата жить, становилось важно. Так оно и было.

Этот человек отдельная тема, говорить о нем можно много. Замечу лишь один факт, свидетельствующий о его роли в моей жизни в ашхабадский период. Я бывал у него дома по нескольку раз в неделю в течение не одного года, не только во время учебы в вузе, но и много лет после этого. Калитка в его одноэтажном финском домике на Октябрьской, что в центре столицы, никогда не закрывалась. Наверное, это было связано еще и с тем, что через его двор проходила кирпичная узкая тропинка к домику писателя, дипломата из Африки, и ученого Клыч Кулиева, далее шел домик туркменского Шолохова - народного писателя Берды Кербабаева. Сам Марат был сыном бывшего председателя Верховного суда Туркменистана Бяшима Дурдыева. Этого было многочисленное семейство. Брат Марата Тахир работал дипломатом на Кубе, а ранее был первым секретарем ЦК комсомола Туркменистана. Сын Тахира, Сердар, родившийся на Кубе, сегодня советник по политическим вопросам посольства Туркменистана в Москве.

Не скажу, что мы с Маратом все время говорили исключительно о науке, но даже находится рядом с этим человеком, вести с ним непринужденные беседы о том, о сем, было достаточно, чтобы компенсировать тот вакуум научной среды, который существовал в Туркменистане. Люди уходили в археологию, в историю первобытного общества, в этнографию туркменов XIX - XX века отчасти потому, что существующий идеологический контроль не позволял заниматься современной историей. Марат посоветовал мне заниматься этнодемографией.

Мной это было принято потому, что с одной стороны, эта наука была как никакая другая дисциплина комплексной, а с другой - для нее, только начинающей возрождаться после сталинских запретов, пока еще не было выдумано соответствующих идеологических установок. В демографии изучали не классы, не социальные группы, а, образно говоря, людей в бане, т.е. раздетых догола - индивидов, а не личностей, и их численность. Компартия не могла возглавить борьбу за рождаемость.

На демографии замыкались статистика населения, география, этнология, история, экономика, психология семьи, геронтология. Собственная область этой дисциплины располагалась где-то между гениталиями (воспроизводством населения) и ДНК (геронтологией - продолжительностью жизни). Каждый из ученых приносил в демографию, изучающую динамику численности индивидов, что-то свое из наработанного человеческой культурой, и одевал этого человека в культурные одежды своей дисциплины.

- Вы достаточно рано, как ученый стали известны и в Туркменистане и за рубежом. Однако это обстоятельство и привело к конфликту с властью? Причина кроется в демографии? Чем было вызвано недовольство власти?

- Демография не только не предполагала идеологическое вмешательство в эту науку сверху, сами демографы наставляли идеологов мыслить демографически. Так родилась моя серьезная статья о вымирании туркменов после вхождения в состав России. До нее, в партийных кругах Туркменистана, да и не только в ней, но и в других национальных республиках считали тоже, что туркмены были обречены на вымирание. И только советская власть спасла нацию от исчезновения. Просмотрев источники, я пришел к выводу, что, в общем и целом условий для вымирания не было. Напротив, несмотря, на последствия кровавого покорения края, развитие эпидемий в местах искусственного орошения, политика правительства поощряла прирост населения, и этот прирост скорее был, чем его не было.

В советское время население республики увеличилось в 2,5 раза, несмотря на катастрофическое землетрясение и погибших в годы Великой отечественной войны, жертвы от насильственной коллективизации. Это бурный рост выдавался за политику советского правительства. Но и тут была неполная правда. Рост был связан с мировыми успехами в медицине и традициями высокой рождаемости у туркменов. Кстати сказать, в это же самое время население России начало вымирать, депопулировать как говорят демографы.

В позднее советское время стала популярной идея планирования семьи и мы совместно с московскими коллегами создали первый в СССР Центр изучения планирования в расширенной семье. Туркменские СМИ беспрекословно ориентировались на московские стандарты. Планирование семьи в их понимании означало сокращение рождаемости, а в нашем - заботу о репродуктивном здоровье семьи. Я часто бывал в Доме печати, где располагались все основные газеты и журналы Туркменистана. Там мне показали картинку о семье с нарисованной супружеской парой и одним ребенком между ними. Это был лейбл их новой рубрики. Пришлось напомнить им, что в нашей республике нет малодетных, да и идеальной для демографии, для роста населения, а не вымирания является как минимум семья с тремя малышами. Пришлось художники дорисовывать картинку.

Конечно, наши исследования не ограничивались советами органам власти. Они имели и чисто научное значение, значение на уровне открытий. Может быть, кому то это покажется странным, что в гуманитарных науках могут быть открытия, я и сам считаю, что это большая редкость. Чаще всего в общественном сознании так много инертности, что эти открытия признаются в общественных науках за авторами уже после их смерти. Помимо того и сами авторы таких открытий могут этого не осознавать некоторое время. Но сегодня, с высоты времени (яблоко прежде, чем упасть на голову должно поспеть) мы можем говорить о таком небольшом научном открытии.

- В чем его суть?

- Это открытие нового типа семьи в демографии, где ранее было принято делить типы семьи на три категории: многодетные, среднедетные, малодетные. По рабочей гипотезе моего старшего брата Антонова из Московского университета и его лучшего друга из Института социологических исследований Борисова, ценность проведения исследований в регионах высокой рождаемости и в частности Туркменистане в то время (30 лет назад) состояла в том, что гипотетический максимум рождаемости был наиболее близок к максимально реальному и потому в этом регионе и только в нем можно будет методом социологических обследований нащупать новые типы семьи.

В результате мы такой тип обнаружили. Я назвал его номинально-традиционным, который располагается между традиционно-неограничиваемой рождаемостью и среднедетной семьей.

Интересно, что в Европе сразу же отреагировали на это открытие и там, в Карловом университете в Праге была опубликована моя первая крупная зарубежная статья. Новый тип семьи имел свой специфический набор количественных признаков-показателей репродуктивного поведения, которые не место тут описывать. Скажу лишь о философии этого феномена, которая может быть распространима практически на все трансформации в общественном мире и потому может быть интересной всем мыслящим людям. Суть ее состоит в том, что ценность исторически всегда вторична перед функцией. Тактика неограничиваемой традиционной рождаемости несет в себе элемент функции больше, чем ценности - детей рождают много потому, что это автоматическая реакция на высокую смертность.

В новом типе семьи детей продолжают рожать много, но уже не столько из соображений функциональности такого типа семьи, сколько традиционной ценности. Поведение иррационально, скажите вы, но весь человек состоит из симбиоза рационального и иррационального и еще далеко не всегда известно, что в нем больше превалирует. Скорее всего, такое сочетание следует признать нормой, т.к. без эмоций человек - не человек. И если мы хотим понять его поведение, как закономерное мы обязательно включаем фактор иррационального или по-другому ценностно-функциональный подход.

Чтобы было совсем понятно, спроецирую сказанное на вопросы глобализации и этнизации сознания. Путин идет против глобализации. Глобализация это функция, но кроме нее есть еще и ценность и в период перехода к новому типу поведения функция, как правило, уступает место ценности. В нашем случае ценности этничности, русскости, русского ментального интереса. Это полоса в развитии закономерна, но не вечна.

Дело заканчивается не слепым возвращением к функции которая навязывается глобализацией со стороны, или которая сложилась в рамках старого имперского сознания, а изменением типа политического поведения и появлением нового баланса функции и ценностей, при котором функция становится первичной.

Нас ждет возвращение в глобальный мир, в глобальный способ производства, но мы должны его выстрадать. Это будет возвращение не в тот глобальный мир, в котором правил имперский российский интерес и Россия была жандармом Европы. Это будет и возвращение в мир Европы, в котором Россия перестанет быть региональной третьестепенной сырьевой страной. Задача это сверхсложная и сопоставима по масштабности и значимости возвращению к расширенной семье, ибо в противном случае, Россию, как и мир в целом, ждет не перенаселение, которым нас пугают, а вымирание.

- Расскажите о клубе "Пайхас". Это было сообщество диссидентов? В это же самое время у вас выходили научные статьи, книги, например, о туркменском землетрясении, которые также раздражали власть. Эти обстоятельства вынудили вас покинуть Туркменистан?

- Кандидатскую диссертацию я защитил практически с началом перестройки. Это было огромное счастье, живя в Ашхабаде, получить из далекой Москвы ранним летним утром весточку в почтовом ящике нашего прохладного подъезда - открытку с решением из одного слова - "утверждено". Началась перестройка. В Москве демократ Горбачев, а в Ашхабаде - будущий деспот Ниязов. Но тогда это было без разницы, ведь Ниязов до последнего был марионеткой Москвы, а в Москве шла демократизация, гласность. Правда, темпы перемен в регионах были разными. Перестройка серьезная докатилась до Ашхабада лишь через 4 года, в 1989-м. Стало возможным ездить за рубеж в командировки, на конференции и я с лихвой воспользовался такой возможностью. Только в 1989 г. я посетил Лондон, Прагу, Нью-Дели и все за счет приглашающей стороны. На Западе обо мне уже знали как об ученом, а главное как о свободно мыслящем человеке.

Но, как говорится, если все хорошо, жди подвоха. Первым результатом моих загранпоездок стало то, что надо мной четко зависло око местного КГБ. Но пока Туркменистан был в составе Союза, руки у туркменских пинкертонов были еще связаны. Зампредседателя комитета республики даже приносил мне свои извинения за ретивость своих сотрудников, требовавших писать отчеты о моих поездках. Но жизнь менялась. Прослушка, наружка и прочее стали повседневными элементами моей жизни.

Популярность же моя росла. Вышло три работы, обеспечившие мне известность в один день: "Туркмены мира", о туркменах за рубежом, "Ашхабадская катастрофа", о неизвестных страницах катастрофического землетрясения и статья в разворот в газете "Комсомолец Туркменистана" о геоктепинском сражении.

Коснусь последней, т.к. в ней четко прослеживается связь между прошлым и современностью до сих пор. В ЦК партии утверждали, что имело место добровольное вхождение, а улица кишела слухами о битве, о героях. Да, что улица, царский генерал Гродеков - участник событий - назвал четыре тома своих исследований "Война в Туркмении". Но, что же было на самом деле и какие нужно было вынести уроки из всего этого? А было следующее: туркмены в большинстве своем стремились получить покровительство России с тем, чтобы образовать свои этнические княжества. То есть, было всеобще добровольное стремление к присоединению.

Трагедия состояла в том, что вместо того, чтобы применить максимум дипломатического такта и искусства, царская Россия двинула в Туркменистан войска, хотя, подчеркиваю, все можно было уладить исключительно мирно. Ошибка же заидеологизированных историков состояла в том, что они намеренно подменили, спутали понятия добровольное вхождение и добровольное стремление.

История показала, что такого рода просчеты хороши для тактических успехов, но потом, даже столетия спустя, они бумерангом отвечают по имиджу завоевателя стремлением покоренных уйти подальше от метрополии насколько это возможно и при любом удобном случае. Страны не дружат, или дружат вынужденно, до первого удобного случая развестись. И рано или поздно этот развод происходит. Причем в случае с СССР - по инициативе самой метрополии. Зато как хорошо воспользовался Туркменбаши этим разводом, быстро перекрасившись в русофоба, объявив дату падения крепости Геоктепе датой государственного значения. Не удивительно, что с момента с распада СССР и до сей поры Туркменистаном правит партия "геоктепинцев", а сама страна все дальше и дальше удаляется от России.

Конфликты с властью у меня начались еще в школе. Но, то были цветочки. Нрав - это судьба. Понятно, что все это вылилось в политику. Был создан клуб молодых ученых, единомышленников - "Пайхас". Вначале нас задабривали, обещали денег, дали комнату в здании Президиума Академии наук, главное, чтобы мы не участвовали в митингах, которых Туркменбаши боялся как огня. Но в своем письме к нему я отказался с ним сотрудничать, хотя и не критиковал его никогда, считая это просто бесполезным. Нас в клубе долго и по-разному притесняли, а затем и вообще прикрыли. Кульминация конфликта с президентом Туркмении имела место после того, как Билл Клинтон отказался от встречи с Ниязовым, ссылаясь на то, что он сделал невыездными меня и еще несколько человек, приглашенных в Висконсинский университет на конференцию. Это было в 1993 году. После этого оставаться в Туркменистане стало не возможным.

"Пайхас" не был сообществом инакомыслящих в классическом понимании этого слова, но это была неформальная структура, вне контроля власти. Во всей этой истории с клубом меня до сих пор удивляет трусость власти. Мы были горсткой молодых людей, не имеющих особой популярности в народе и влияния на него. Но нас испугались.

Так я оказался в Москве, а затем, в виду того, что продолжал участвовать в жизни оппозиции, перебрался в Норвегию. Однако уже через два года я снова стал выезжать на конференции: США, Шотландия, Россия.

Поскольку я много раз выезжал за границу, то прекрасно понимал все плюсы и минусы проживания за рубежом. Мне предлагали остаться там еще в Люксембурге. Там живет сестра жены Марата Дурдыева, окончившая ВГИК и вышедшая замуж за сына генерального секретаря компартии Люксембурга. Мы встретились, и она стала хлопотать, чтобы я остался в Люксембурге. Однако я отказался.

- Почему отказались от Люксембурга и чем занимались в эмиграции? Была ли возможность продолжить заниматься наукой?

- Причин было множество и одна из них - если и ехать, то временно и только для того, чтобы получить возможность заниматься наукой, любимым делом. Для этого нужно было основательно подготовится, забрать с собой по возможности максимальное количество материалов, книг. Эта подготовка и заняла, как оказалось, целых пять лет. Одним из результатов этой подготовки был выход в свет книги "Туркменистан: 4 года без СССР". Уже в эмиграции я самиздатом выпустил на этой базе новую более обстоятельную работу "Туркменистан в ХХ веке" и она поручила должное признание в работах западных ученых. В Москве, я в рамках все той же подготовки, занимался самиздатом и выпускал альманах "Туркмены". На него вышла положительная рецензия Института востоковедения. Причем, я вовсе не знал автора этой работы, и это было особенно приятно.

Подготовительная работа была выполнена. И уже в 1996 году я попал в Норвегию, в Берген, где продолжил заниматься политической деятельностью в оппозиции, руководить которой вызвался бывший министр иностранных дел Туркменистана в правительстве Туркменбаши Авды Кулиев. В своих предсмертных мемуарах он назвал меня "другом туркменской оппозиции". Замечу однако, что, не заявляя о себе, как об оппозиционной организации наш "Пайхас" был таковым с момента своего возникновения 4 апреля 1991 года, когда, к слову, А. Кулиев преданно служил Туркменбаши. Другом А. Кулиева и его наполовину номенклатурной оппозиции я никогда себя не считал.

- Вы смогли сделать научную карьеру на Западе? Почему вы вернулись в Россию?

Делать карьеру на Западе по теме Туркменистан было бесполезно. Ни эта республика, ни Центральная Азия никому там особо не интересны. Поэтому, работая над туркменской тематикой, я всегда знал, что вскоре вернусь в родную для себя академическую среду страны, которая считает мою родину зоной своих если не жизненных, то стратегических интересов.

Следует подчеркнуть, что, несмотря на отсутствие полноценной научной среды для туркменских разработок, на Западе, в Норвегии дважды щедро финансировали мои издания. В целом же, по моим оценкам на меня и на мою семью норвежское государство потратило гигантские суммы и это следует честно признать и сказать им за это большое спасибо. Спасибо и за то, что именно благодаря норвежцам я издал шикарный Исторический словарь, а сейчас готовится к изданию, рекомендованный Институтом востоковедения РАН его второй том, уже с участием российских структур.

- Туркмен-Нама - это история туркменского народа? Этим трудом вы подвели черту своей научной деятельности?

- Туркмен-нама не является итогом моих научных изысканий. Все научные темы имеют свои ограничения, когда разрабатываются одним человеком. Занимаясь самыми разными, как правило, малоизученными темами туркменской истории я лишь подавал пример будущим поколениям того, как это нужно делать, так чтобы никто из моих коллег не смог сказать - а я бы сделал лучше. Моя работа это задавание новой планки исследований, но не конец этих работ.

Туркменские изыскания дают возможность выйти на мировой уровень и говорить об универсальных, а не локально проблемах. К примеру, наши изыскания выявили завышение численности населения страны туркменским правительством. Локальное ли это открытие и практика. Нет, такое завышение связано с попытками искусственно снизить среднедушевой доход для получения международной помощи развивающимся странам. А это значит, что в мире численность людей заметно ниже, чем показывают справочники ООН.

Другой пример. В Ашхабаде 6 октября 1948 года погибло значительно меньше людей, чем заявляют сегодня туркменские политики начиная с Туркменбаши. Оказалось, что практика завышения потерь при катастрофах характерна для всех стран сейсмически активной зоны.

Особо скажу о Туркмен-наме. Этот труд посвящен не столько туркменам, сколько памяти Галины Петровны Васильевой, которая отдала всю сознательную жизнь туркменам Туркменистана. Этим альбомом я подвожу итоги не своих, а ее научных изысканий. Это альбом не только редчайших фотографий, но и наших теоретических изысканий сути этнической парадигмы и коль скоро это теория, то она применима ко всем этносам нашей планеты, а не только к туркменам.

Этому трудно поверить, но со времен Геродота и до сегодняшнего дня ученые всего мира определяли понятие этнос по внешним признакам, которые разделяют народы, а не объединяют их. Мы пошли другим путем, отвечающим классическим методам фундаментальной науки - найти такой признак, такое свойство этносов, которое присуще всем этносам и которое выделяет этнос от других сообществ людей.

Мы выявили, что таким признаком является диахотомия родство-неродство, расширенное родство. При этом эталонным для каждого этноса была и остается идея кровнородственного родства и происхождения. Конечно, в этническое могут вмешиваться политические, идеологические факторы, легенды о мнимом родстве. В этом случае задача науки в том и состоит, чтобы нащупать именно кровно-родственные связи.

В этой связи отвечу на вопрос, кто такие туркмены. Часто ученые сопоставляя их то с одним, то с другим народам пытаются найти корни туркменов по тому насколько и на кого они похожи. Эти попытки могут продолжаться до бесконечности, т.к. все народы в чем-то друг на друга похожи. Главное же состоит в том, что мы должны признать, что туркмены, прежде всего, похожи на самих себя. И происходят они не от скифов или хуннов, а от самих туркменов, просто в то время так не именовавшихся. Еще раз в этой связи повторю слова великого русского историка о том, что все народы старше своего имени.

Наука, если она настоящая не служит идеологии, она заставляет идеологию служить истине. Сегодня в России до сих пор господствует теория о том, что этносы - это выдумка, что это есть всего лишь надуманная конструкция, которую легко отменить указом или сменить на другую идентичность. Авторы таких заимствованных на Западе концепций сами того может быть не осознавая, воспитывают в людях отвращение к крови, к родственным связям, а значит и к Родине, т.к. родина от слова родня и измеряется не границами территорий, а генетическим чувством родства людей друг к другу. Придерживаться концепции конструктивизма, теории надуманности этнического самосознания, это значит воспитывать потенциальных предателей родины, безродных космополитов. Мне могут возразить и сказать, что чувство семейственности и любви к родителям не равнозначно чувству любви к родине. На самом деле это не так. Без чувства любви к семье, к родне, к клану, этносу, соотечественникам не может быть настоящего, генетически заданного чувства слепой любви к Родине. При этом, конечно, не стоит путать любовь к родине с любовью к правительству. Вот это уж действительно разнопорядковые вещи.