Данная статья – не очередная сенсация. Она не претендует на новизну и оригинальность. Это лишь взгляд частного лица на события далекого и сурового прошлого. Очень хочется верить, что кровавые события 1937 года остались в этом прошлом. Но иногда возникает тревога, что они могут вернуться. Основанием статьи стали материалы судебного дела 1937 года ветеринарного врача Федора Михайловича Рыбинского. Он являлся мужем сестры бабушки автора этой статьи. Федор Михайлович Рыбинский для автора статьи родственник весьма абстрактный. Все, кто лично знал Федора Михайловича, уже давно покинули этот мир. По их воспоминаниям он был человеком сложным и неоднозначным. Вспыльчивый, порой жестокий, в быту мелочный, скуповатый, имел слабость к женскому полу. Но специалистом был грамотным и добросовестным. В каждом роду имеются такие родственники. В домашнем архиве сохранились три справки. Первая справка об аресте Ф.М.Рыбинского сотрудниками НКВД 16.10.37. Вторая справка о смертном приговоре Военной коллегии Верховного Суда от 2.02.38. Третья справка о посмертной реабилитации 16.03.57. Так сложились обстоятельства, что автор данной статьи, работая в государственном архиве Российской Федерации над монографией по истории НКВД РСФСР, случайно обнаружил судебное дело Ф.М.Рыбинского. И решил его посмотреть. Результат оказался неожиданным. Он позволил во многом изменить прежние представления и суждения о событиях тридцатых годов. Рассмотрим документы судебного дела Федора Михайловича Рыбинского. Начнем с биографических сведений подследственного. В "анкете арестованного" он написал: родился в семье мелкого торговца, русский, беспартийный, получил среднее образование, окончил ветеринарный факультет Петровской сельскохозяйственной академии (ныне Сельскохозяйственный университет им. Тимирязева). С 1919 года Ф.М.Рыбинский служил в частях Красной Армии ветеринарным врачом. В 1931 году он демобилизовался и устроился работать в НИИ инфекционной бактериологии им. Мечникова. Размещался этот институт в поселке Узкое (Московская область). На момент ареста Ф.М.Рыбинский руководил лабораторией института. В следственном деле имеется ордер на арест, подписанный нач. районного отделения НКВД 15.10.37. Там же подшиты 5 заявлений сотрудников института на "врага народа" Рыбинского. Они и стали основанием для его ареста. Здесь необходимо пояснить: это не доносы, а заявления. Сегодня такие документы граждан почему-то именуют "доносами". Но заявления в любые органы власти, в отличие от доносов, обязательно подписывались заявителями. В заявлении обязательно указывались: фамилию-имя-отчество заявителя; для партийных - партийный стаж с номером партийного билета; место жительство; место работы; занимаемая должность. Каждый заявитель обязательно лично опрашивался оперативным сотрудником ОГПУ-НКВД. Не допрашивался, а опрашивался. Протокол такого опроса подписывал сотрудник органов и опрошенный. К сведению читателя: анонимные заявления в наших органах с 1918 года никогда не рассматривались. Их сразу отправляли в мусорную корзину. Еще важнее то, что каждый заявитель за ложные сведения нес уголовную ответственность. Теперь обратимся к заявлениям на Ф.М.Рыбинского. В них разными словами изложено следующее: а) Сын помещика, что скрыл при поступлении на советскую службу; б) Был тесно связан с бывшим руководством НИИ; в) По указанию руководства НИИ осуществил диверсию, заразив чумой лошадей. Изложены три факта. Правдивы ли они? Сыном помещика Ф.М.Рыбинский не был. Его отец - мелкий торговец, разбогатевший на спекуляциях. Он купил в 1913 году заброшенную помещичью усадьбу в Сергиево-Посадском уезде Московской губернии. Денег хватило только на покупку. Затем началась мировая война, отец Ф.М Рыбинского разорился и умер. Сам Федор Михайлович в своем поместье практически не бывал. В 1917 году крестьяне усадьбу разграбили и сожгли. Но свое социальное происхождение он действительно скрывал, причем - сознательно. То, что заявители именуют его сыном "помещика", вполне естественно. Для простого советского труженика в то время землевладелец и помещик это одно и то же. Как тогда говорили - классовый враг. К руководству НИИ Ф.М.Рыбинский был действительно вхож. Руководство института его ценило и поощряло как грамотного и честного специалиста. Так, за 1932-1935 гг. он получил три почетные грамоты и несколько больших денежных премий "за особые успехи в работе". Все сотрудники НИИ отлично знали, что Федор Михайлович у начальства на хорошем счету. Формулировку "тесно связан с руководством" можно трактовать по-разному, но по существу она правдива. Теперь о гибели лошадей. В 1936 году директором института был подписан приказ "О проведении испытания новой противочумной вакцины". Этим приказом провести испытания поручалось Ф.М.Рыбинскому. Он и исполнил этот приказ: заразил лошадей чумой, а затем ввел им вакцину. Но эксперимент оказался неудачным. Такое в науке случается. Казалось бы – три вполне заурядных факта из жизни человека того времени. Скрываемое социальное происхождение, близость к начальству, неудача в работе. Пару лет ранее за такое даже со службы не уволили бы. Почему же в 1937 году эти факты стали в судьбе Ф.М. Рыбинского роковыми? А вот почему. В январе 1937 года в институте было проведено общее собрание сотрудников. Повестка собрания: "вредительская деятельность бывшего руководства". Доклад на собрании сделал недавно назначенный парторг. Он тогда заявил, что бывший директор института и его заместитель организовали в институте "контрреволюционную подпольную террористическую группу и осуществили подлые диверсии". После такого собрания Ф.М.Рыбинский был фактически обречен. Если директор института "враг народа", то обласканный им сын "помещика" - его агент. А сдохшие от чумы лошади - это "подлое и циничное вредительство". В данном случае проще всего было бы объявить заявителей мерзавцами, клеветниками, провокаторами. Но, увы, это не так. Все заявители – грамотные и честные специалисты. Они действительно верили в то, что написали, и искренне старались помощь партии и тов. Сталину вывить предателей, вредителей, диверсантов. Не менее важно и то, что трое из заявителей позднее были арестованы и осуждены. На них нашлись свои заявители. Теперь следует сказать о сотрудниках НКВД, которые вели следствие по делу Рыбинского. Их начальник получил пять заявлений от честных советских граждан. Он мог положить заявления "под сукно". Но этот вариант был рискованным. Начальник не мог знать, куда еще поступили такие заявления. Проще было выписать ордер на арест Рыбинского. Что он и сделал. Затем с арестованным провели стандартную обработку, и добились "признательных показаний". Эти показания не обязательно чекисты выбивали из арестованного кулаками. Следователь просто мог пообещать арестованному при признательных показаниях малый срок наказания и даже амнистию. Такие методы тогда широко применялись в НКВД. Как говорят в России: обещал, не значит женился. Дело Рыбинского закончили за 2 недели. Военная коллегия Верховного Суда СССР рассмотрела его 8.02.38 и вынесла смертный приговор. Который был исполнен в тот же день. Рассмотренное дело показывает, как простое стечение обстоятельств в судьбе конкретного человека стало роковым. Именно оно, а не злая воля и преступные замыслы людей, погубили ветеринарного врача. Читатель, стоит задуматься над этой трагической судьбой. Ф.М.Рыбинский это не легендарный маршал, железный нарком, знаменитый писатель, видный ученый, троцкист, белогвардеец, кулак. Судьба вполне рядовая. Грамотного, трудолюбивого, ответственного и аполитичного специалиста. Не борца и вершителя судеб, а обывателя. Но, какая злая и несправедливая! И эта судьба бумерангом затронула десятки других человеческих судеб. На основании показаний Федора Михайловича в институте было арестовано 6 человек. Его жена провела в лагерях 15 лет. Близкие получили в документах позорный штамп: "родственник врага народа". В 1937 году безжалостно рушились судьбы многих советских людей. Это не только расстрелянные и осужденные. Людей тогда исключали из партии, шельмовали, увольняли с работы, административно высылали, вынуждали уезжать из крупных городов. Почему же в 1937 году такая массовая несправедливость и жестокость стали нормой жизни советского общества? Почему вполне нормальные и честные люди вдруг стали писать заявления в органы НКВД? Заявления писали в НКВД в 1937 году не только наивные и малограмотные простаки, поверившие советской пропаганде, что повсюду "орудуют шпионы, диверсанты, террористы, вредители". Заявления тогда писали и мерзавцы. Они имели вполне меркантильные цели: занять чужую квартиру или должность, выслужиться перед властью, свести личные счеты. Сколько мерзавцев было среди заявителей? Установить такую цифру не возможно. Но уж точно - не мало. Важны не причины и мотивы таких заявлений граждан в НКВД. Куда важнее то, что их написали десятки тысяч советских людей. Никаких угрызений совести или сомнений до смерти И.В.Сталина они не испытывали. Но затем наступили иные времена. Из мест лишения свободы и ссылки стали возвращаться репрессированные. Заявители тогда сильно забеспокоились. Началась хрущевская реабилитация жертв "сталинских репрессий", и многих "писателей" вполне могли привлечь к ответственности. Но затем произошло чудо. В нашей стране без чуда жить невозможно… Таковым стал доклад Н.С.Хрущева "о культе личности" на ХХ съезде партии. Он тогда одним махом выдал индульгенцию всем, кто активно боролся с "врагами народа" в 1937-1939 гг. И себя не забыл. В хрущевском докладе было четко сказано, что главную ответственность за произвол и репрессии несет лично И.В.Сталин. А все остальные лишь слепо исполняли его волю. Так боялись изверга Сталина, что исполняли. Этот хрущевский доклад по существу - самая большая подлость в отношении всех жертв сталинских репрессий. Он оказался очень удобным и своевременным для тысяч советских людей: коммунистов и беспартийных. В РГАСПИ имеются информационные сводки ЦК КПСС за 1957 год о реакции на хрущевский доклад "о культе личности" в партийных организациях СССР. Из них следует, что в КПСС, где тогда состояло 6,7 млн. членов, доклад осудили единицы. Коммунисты в СССР хрущевский доклад приветствовали! Куда подевалась их партийная честность и принципиальность? В то время в судебном порядке было реабилитировано более 100 тыс. советских людей. А тех, кто писал на них заявления, к ответственности не привлекали. Не только к уголовной. Их даже из КПСС не исключили. Н.С.Хрущев их приравнял к "жертвам сталинской тирании". Вот такая честность и принципиальность была тогда среди коммунистов СССР.

Возникает неизбежный вопрос. Почему именно в 1937 году советские люди стали массово писать заявление в НКВД. Заявления в органы писались и раньше. Но их было мало. Ответ на этот вопрос следует искать в событиях двадцатых годов. Начались они в конце 1925 года. Именно тогда хозяева капиталистической Европы приняли решение начать подготовку нового крестового похода против СССР. На всем протяжении границ СССР они организовали внешнюю военную угрозу. Не мифическую угрозу, а реальную. Только Польша в 1927 году на западных границах СССР держала в постоянной боевой готовности войска, которые по численности в три раза превышали войска Красной Армии на территории Украины и Белоруссии. С 1927 года советское общество жило в постоянном ожидании войны. Это напряженное ожидание неизбежно меняло и деформировало его. Незаметно и постепенно советское общество становилось взвинченным, нервозным, мнительным, безжалостным. Ожидание войны ломало и уродовало психику не только руководителей, но и рядового советского человека. По времени военная угроза СССР совпала к ожесточенной внутрипартийной борьбой в ВКП(б). В ходе такой борьбы всем, кто критиковал генеральную линию партии и сомневался в ее верности, стали навешивать политические ярлыки: оппортунист, капитулянт, двурушник. Затем появились новые ярлыки: саботажник, вредитель, кулак. Еще недавно недостатки работы воспринимались в общества как халтура, безалаберность, головотяпство, неграмотность, глупость. Но уже в начале тридцатых годов такие недостатки и просчеты стали все чаще и чаще восприниматься иначе. Как злой и сознательный умысел. Любая форма очередной борьбы, организованной партией, общество ожесточала, меняла человеческие души и отношения. Это массовое ожесточение и проявилось в 1937 году. Не только И.В.Сталин желал крови своих врагов и критиков. Крови желала значительная часть советского народа. Она и пролила эту кровь. Море крови. И.В.Сталин как руководитель СССР несет ответственность за массовые репрессии 1937-1938 гг. Но это лишь часть правды. Куда большую ответственность за них несут сотни тысяч рядовых советских людей. Сегодня тему заявителей и доносчиков сталинского времени изредка затрагивают в публикациях, передачах, фильмах, литературе. Но акцент делается на человеческую аморальность и подлость. Но многие заявители 1937 года были абсолютно уверены, что разоблачают врагов народа. Заблуждения и глупость к морали и нравственности отношения не имеют. Общество, где люди пишут власти заявления друг на друга, страшное и очень опасное. В таком обществе никто не знает, что пишут соседи, сослуживцы, родственники. Для многих граждан в 1937 году арест был полной неожиданностью. Такие люди наивно думали, что произошло какое-то недоразумение. И некоторые советские граждане искренне радовались, когда чекисты приходили за соседями. Радовались, пока не пришли за ними. Современный человек эти давние события мало понимает и о них не задумывается. Как и не понимает того, какой коварной бывает правда. Сегодня за правду добрые люди похвалят или пожурят, а завтра могут на суку повесить. Пример тому: судьба Ф.М.Рыбинского.

Сегодня Россия мало напоминает сталинское общество тридцатых годов. Но история повторяется. Вашингтоном создан антироссийский мировой фронт, против России активно ведется информационная война, действуют антироссийские экономические санкции, на российских границах концентрируются войска НАТО. Но в отличие от тридцатых годов, наша экономика тяжело больна. Стремительно снижается реальное производство и доходы государства, растут потребительские цены и число безработных. Усиливается социальная и психологическая напряженность в обществе. С "врагами народа" у нас еще не борются. Но где гарантия того, что пишущие заявления в органы остались в далеком прошлом. Нет такой гарантии.

Константин Скоркин, Москва