НА БЕРЕГУ ЖЕНЕВСКОГО ОЗЕРА

ИЛИ КАК Я ПРОДАВАЛ ТАНКИ Т-81

Сегодня то, чем я пытался заработать себе на жизнь, представляется детской забавой по сравнению с реальным бизнесом новых людей моего родного Таджикистана, с чем, разумеется, не сравнить прекраснодушие немолодого уже мечтателя из Душанбе.

В 92 году государство Таджикистана развалилось, для многих открылась перспектива участия во всевозможных делах архи преступного бизнеса. Постоянные разговоры посредников о продаже красной ртути, золота, николаевских золотых монет, обмена "арбузов" и "лимонов" в процессе перевода одних денежных знаков на другие. Тогда же мне встретился номенклатурный чиновник соседнего государства, который крайне доверительно предложил передать средне восточной стране новые технологии за 700 000 000 долларов. "Физики сейчас нищенствуют, они никому не нужны, - сказал он, - Сейчас все равно, кому продавать оружие и новейшие технологии. Все рухнуло, нет ни патриотизма, ничего святого, всем надо как-то выживать". Он уехал в Москву и обещал вернуться, как только я наведу мосты с иностранным послом.

Мечты бывают разные. Есть американская мечта, якобы упорного и трудолюбивого человека, проявляющего свои незаурядные способности, которые в один прекрасный день увенчиваются богатством и успехом, а сам он остается здоровым, умным и способным наслаждаться в полной мере выпавшим на его долю счастьем.

Как там на самом деле, трудно судить, оставаясь в плену "горячей точки" планеты, которая источает кровь и грязь, замешанные на сомнительной смеси эфемерных надежд. Надежд, которыми нас щедро одаривают и те, кто "за", и те, кто "против".

Но есть еще и таджикская мечта внезапного обогащения. Как только нас уверили в том, что мы начинаем жить в "новом обществе новых возможностей", только были бы способности, мы, наиболее активная часть общества, – бывшие коммунисты, будущие демократы, новые бизнесмены из числа старых спекулянтов и прочие криминальные субъекты нашего криминогенного общества, вдруг все до единого оказались одержимы одним желанием, одной мечтой – внезапно разбогатеть.

Это было похоже на броуновское движение мельчайших частиц, которые сталкиваются друг с другом с одной лишь целью – начать дело, удача которого словно мановением руки разукрасит небо над тобой в голубые и розовые цвета.

Так и я. Увидел его в первый раз и, не зная, кто или что он на самом деле, сразу же обрушил на него град вопросов. Единственным для того поводом послужило его иностранное происхождение и рекомендация заместителя декана по работе с иностранными студентами, который убедил меня в том, что он на особом счету и в центре внимания. Он был из Кувейта. Благородный араб из далекой разграбленной страны, - в это время там шла война с Ираком, - но страны по-прежнему сказочно богатой. Он был студентом пятого курса сельхозинститута, второго для него вуза после окончания Массачусетского политехнического института. Ему было мало квалификации физика, и он решил стать еще и агрономом.

- Абубакр, - представился он.

- Исматулло Каримович, - назвал себя и я, сразу же предложив услуги человека, посвященного в профессию брокера. У меня была уверенность в том, что могу заниматься крутыми делами. Дело в том, что я был на связи с Леонидом Алимовичем Маркановым, ставшим дилером масштабных дел. До этого он был корреспондентом самой популярной в СССР газеты "Истина", корреспондентские пункты которой были разбросаны по всему свету и теперь все они стали заниматься крупнейшим международным бизнесом.

- Скажите прямо, - взял я быка за рога, - что вам надо?

На какое-то мгновение он замешкался, но честно и открыто посмотрев мне в глаза, сказал:

- Танки Т-81, российские.

Это было так неожиданно, что в первые секунды, или, скорее, минуты, я не сразу нашелся что сказать. Дело в том, что я даже в мыслях не предполагал заниматься продажей оружия, но, тем не менее, взяв себя в руки, спросил:

- Сколько надо танков?

- Я вечером позвоню домой, у меня заказаны переговоры, и смогу сказать сколько.

Идея быть посредником при купле-продаже новейших танков Т-81 была какой-то фантасмогорией, но мелькнула шальная мысль: "А что если удастся?" Доля надежды на успех необыкновенного дела возникла у меня в связи с налаженными через моего друга связями с одной крупной посреднической фирмой в Москве, предлагавшей все и всем со всех концов света.

Теперь несколько слов о моем новом знакомом. Его внешний вид и манеры внушали веру в возможность успеха странной для меня затеи.

Абубакр был среднего роста, худощав, с правильными чертами смуглого лица, с большими черными глазами. На нем была белая рубашка, отглаженные темно-серые брюки и модные туфли.

Он выгодно отличался от стоявшего рядом замдекана по работе с иностранными студентами, серые брюки которого напоминали гармошку.

Я как-то, увлекшись, забыл про заместителя декана, ведь именно он нас познакомил. Но в глазах двух заинтересовавшихся друг другом деловых людей, тот словно отступил в сторону и был незаметен.

- Пожалуйста, запишите мой номер телефона, - предложил Абубакр.- Я вечером буду ждать вашего звонка и скажу сколько.

Внезапно возникло чувство досады: рядом был третий, не имевший к нам никакого отношения человек, который мог при случае создать историю. И я решил при встрече оговорить участие замдекана в нашем с Абубакром деле.

Мы, попрощавшись, разошлись. Меня охватило возбуждение. Я решил, не мешкая, добраться до дома и позвонить в Москву, в контору Тимура Хакимовича. Для москвичей мои предложения о том, что есть покупатель новейших танков для Кувейта, были, мягко говоря, неправдоподобными. Но во мне горел огонь желаний и я кое-как, наполовину, смог убедить его в том, что сделанное мне предложение является достаточно серьезным.

Леонид Алимович поверил. Этому способствовала обстановка хаоса, царившая в Таджикистане: шла гражданская война и возможно было все, что угодно. Более того, после страшного разгрома Кувейта войсками Ирака ему нужно было вооружаться. Важной была и рекомендация замдекана, которого все звали безмыльным, он умел войти в доверие к кому угодно. Это также вселяло доверие к иностранцу, о котором он много знал.

Эта простая и очевидная логика убеждала всех нас и обещала немыслимые проценты. Вечером я позвонил Абубакру. Но лишь он взял трубку, как я сразу перебил его и попросил ничего не говорить по телефону.

- Тогда давайте встретимся завтра вечером в шесть часов около кафе "Сиявуш", - предложил мой новый знакомый и я согласился.

- Могу сказать только цифру – пятьсот, - сказал он в трубку, которая страшно шипела и плевалась.

С некоторого времени наши душанбинские телефоны превратились в многостороннюю связь. Можно было спокойно вести беседу сразу с несколькими случайными абонентами о превратностях судьбы, иногда слушая отчаянный мат на разных языках нашей многонациональной Отчизны.

Цифра "пятьсот" означала довольно-таки большую партию танков Т-81, по поводу которых, как мне представлялось в то время, надо было уяснить: по какой цене они могут быть проданы, может ли Россия продать их Кувейту в связи с общей политической обстановкой к тому времени. Нужно было узнать, какие документы понадобятся и с той и с другой стороны, а также механизмы купли-продажи и схема вывоза.

То есть вопросы предварительных переговоров.

Я не заметил, как вошла в комнату жена.

- Что вы такой торжественный? – спросила она. Я пожалел ее: она даже не догадывается, чем я сейчас занимаюсь. И не ведает того, что при удаче уже никогда не будет выглядеть такой усталой к концу многотрудного дня с последующей возней на кухне.

- Хочешь жить в Швейцарии? – спросил я ее.

- Что с вами, вам не здоровится? – парировала она в ответ. – Мне сейчас не до шуток, еле добралась до дома. Транспорта опять нет, где-то стреляют, а город, как в праздничные дни ходит пешком. Теперь сплошной праздник. У вас что, подвернулся какой-то бизнес?

Я ей все рассказал, нарушив главное правило делового человека – ничего не рассказывать жене. Такое сильное было желание хоть как-то поддержать ее надеждой на лучшую жизнь. С этого часа у нас появилась тема Швейцарии. Она не поверила, но я заметил, как улучшилось ее настроение.

На радостях я пошел в опустевший магазин и купил что-то приятное детям. Идя по улице, я не замечал пугливых взглядов и озабоченных лиц людей, попавших в капкан гражданской войны. Во мне исподволь зрела решимость одним махом решить все проблемы. Я остановился. Был ласковый летний вечер. Сумерки. На фоне еще не успевшего потемнеть неба резко выделялись, будто вырезанные из черной бумаги, причудливые силуэты деревьев с невообразимым узором ветвей и листьев.

Я подошел к своему дому и заметил человека, напомнившего мне кого-то. Я узнал его. Это был старый союзный дипломат. Он стоял, закутавшись в национальный халат. Вот это нонсенс! Я никогда не видел его на улице в неевропейской одежде. Боле того, ведь именно о нем рассказывали, как, приехав в отпуск в свой кишлак, он смело прошелся по улицам старого патриархального населенного пункта в шортах. Да-да, не удивляйтесь, в шортах! По древнему кишлаку, где испокон веков сохранялись мусульманские обычаи и нравы. Говорят, после такого демарша возмущенные женщины пришли в райком и потребовали, чтобы этот известный в международной жизни человек "не ходил по улицам в трусах". На что он якобы сказал: "За границей все так ходят". Но в конце концов его уговорили отказаться от любимой им международной формы одежды. – "Это Вам не заграница". Однако чего только не расскажут злые языки.

Я подошел к нему, и мы тепло поздоровались. Славный старик вышел подышать свежим воздухом. Разглядывая его халат, я вспомнил февраль 1990 года. Тогда в самый разгар событий в Душанбе многие интеллигентные мужчины снимали галстуки, может, от смущения. Помнится замечание одного из воинствующих активистов событий о том, что на трибунах – бронетранспортерах выступали простые люди, а не интеллигенты, "люди без галстуков и шляп".

Так уж получилось, что именно европейская одежда по большей части была символом интеллигентности и власти в глазах публики, которая привыкла видеть национальную одежду лишь в фильмах про басмачей. Что же, издержки эпохи. Впрочем, я отвлекся…

Поздно вечером мне удалось дозвониться на московскую квартиру Леонид Алимович, номер телефона которой как исключение мне дал этот довольно искушенный руководитель посреднической фирмы международного масштаба.

Как ни странно для "межгорода", ясный и спокойный голос Леонида Алимовича детально все разъяснил: какие документы нужны, какие письма и гарантии, кого из международных европейских банков задействовать в качестве гарантирующего.

- Мне повезло, - сказал голос, пробежавший в доли секунд многотысячекилометровое расстояние, - я связался со старым знакомым из тех кругов, но не будем об этом. Скажите своему, что стоимость одного танка два миллиона долларов. Вы сами где сидите? – спросил Леонид Алимович, имея в виду мои проценты.

- Я возьму у своего, - ответил я.

- Все же я не очень вам верю. Вы, видимо, очень доверчивы. Больше разузнайте об этом человеке, чтобы не попасть впросак.

Он был прав: Абубакр одновременно был секретарем одного духовного лидера Таджикистана.

Было двенадцать часов ночи, в Москве – десять. Дети спали. Жена вопросительно смотрела на меня. Я ничего не сказал и улегся спать. Сна не было, мне не давали покоя последние слова Леонида Алимовича. Действительно, кто такой Абубакр? Незнакомый араб, который мог инсценировать что угодно, сделать вид, что он что-то значит. Или он просто "гоняет воздух"? Эти два слова начинающие дельцы Душанбе очень часто употребляли, когда хотели сказать о напрасных и пустых затеях. Так, например, один мой знакомый, по его словам, целый месяц "гонял воздух", пытаясь продать несуществующее золото, марки "трех девяток", со звездочками на слитках. Он убеждал, что вышел на самого продавца, который " как только, так сразу". На первых порах ему повезло, он действительно нашел покупателя незаконной сделки и видел деньги, показанные ему на частной квартире. Но вот беда: продавец золота оказался не совсем продавцом, а только посредником, причем не единственным. Короче говоря, один из посредников исчез. "А ведь какая могла быть сделка, - восклицал он, - ведь золото было относительно дешевым!"

На всем протяжении гражданской войны в Таджикистане велось очень много разговоров о золоте в виде слитков, песка или лепестков, что в свою очередь породило целую армию "гоняльщиков воздуха", которые своими глазами видели кто золото, кто деньги, но не могли совершить сделки из-за исчезающих куда-то посредников.

С трудом я заснул. Целый день не мог отвлечься от мысли о предстоящей встрече с Абубакром. Тем более, что бизнес был законным. Хотя, думал я, дай Бог, чтобы случайно не проведали об этом иракцы. Как построить беседу на откровенный лад? Наконец пришел к выводу: наилучшим вариантом беседы может быть метод "бреющего полета" – непринужденной беседы с серьезными вставками и неожиданными вопросами.

К месту встречи я пришел задолго до назначенного часа. Зашел в кафе "Сиявуш", одно из самых облюбованных молодежью мест, где одним из первых стали подавать горячий шоколад в горячем виде, а мороженое, не смотря на жару, было действительно мороженым. Мне всегда нравились стены кафе, расписанные на сюжеты ветхой древности, в частности, персонажами "Шахнаме" в духе ретро, возвращающего нас в далекие тысячелетия с некоторым привкусом модернизации. Расписывал стены художник Леня Шпанько, ставший известным среди богемы не только талантливыми работами и стихами, но и тем, что его первой женой была дочь Бодюла, в свое время первого секретаря ЦК Компартии Молдавии. Нас тогда завораживали подобные примеры соединения крайних точек дистанции между свободным художником и несвободным лидером пирамиды. Во всяком случае, так говорили. Кстати, о модернизации истории. Она уже давно шествовала по Союзу. Тогда в кино показывали гладко выбритых крестьян-революционеров с отглаженной одеждой и флагами. Невольно улыбнулся, вспомнив историю с причислением Александра Сергеевича Пушкина к большевикам на основании его поэтической строчки: "Ноябрь стоял уж у двора".

Я сел за столик. Приглушенно звучали современные ритмы. Работал кондиционер. Ведь именно Шпанько участвовал в создании популярного далеко за пределами Таджикистана фильма режиссера Бориса Кимягарова "Рустам и Сухроб". Герои фильма ходили в модных в наше время расклешенных брюках и имели современную прическу. Особенно положительные, которые должны были, по замыслу автора, нам понравиться.

Я переключился на свою тему. Надо думать, затея не столь необычная, успокаивал я себя. Кругом война, Союз разрушен, а у разных противоборствующих национальных сил в гражданских столкновениях, словно по волшебству появляются бронетранспортеры, "калашниковы", танки. Правда, иные начинали войну голыми руками. Граница с Афганистаном стала прозрачной, за мешок муки дают автомат, иногда и два. Чтобы братья воевали. А у меня, думал я, бизнес вполне законный. Что может быть преступного в продаже танков из России далекому Кувейту?! И Таджикистан вроде бы ни при чем. Допив апельсиновый сок, я вышел из кафе. Абубакр уже сидел за белым столиком на улице. Длинная тень, брошенная деревом, скрывала его от обжигающих лучей вечернего летнего солнца. Мы поздоровались. Он снова сел за столик и спросил:

- Что будем пить?

- Я что-нибудь придумаю, - сказал я и хотел было встать, но он упросил меня остаться на месте:

- Прошу вас, потом, сейчас я что-нибудь придумаю.

И он ушел к бару, расположенному у входа в кафе. Через минуту возвратился с двумя небольшими фужерами, наполненными наполовину коньяком. Война на время ушла из Душанбе и, несмотря на галопирующую инфляцию, город продолжал жить, хотя и скудно.

Абубакр вытащил пачку американских сигарет и предложил мне.

- Спасибо, не курю, - ответил я.

- Вы знаете, - начал я, - я что-то не верю в нашу затею. Думаю, дело безнадежное. Ведь для покупки такого рода достаточно, чтобы кувейтское посольство обратилось прямо к российскому руководству. Причем здесь мы с вами?

- Нет, - глубоко затянулся сигаретой мой собеседник. – Как раз по официальному каналу безнадежно. В Москве продолжается хаос, найдется много посредников из числа чиновников, с чем военные не согласятся просто потому, что они окажутся в стороне.

- Судя по всему, вы впервые этим занимаетесь, - забросил я первый шар.

- Давайте откровенно, - предложил человек в белой рубашке. – Если мы с вами не будем откровенны друг с другом, то очень трудно будет работать. Должен Вам сказать, Исматулло Каримович, я не новичок в этих делах. Мне несколько раз с другом удавалось продавать крупные партии оружия. И притом успешно. Мы покупали оружие у американцев и продавали иранцам.

- Это ваше основное занятие? – спросил я, пригубив фужер с терпким напитком, и его резкий отечественный запах проник в мое дыхание.

- Время от времени. Вы знаете, я молод, но уже успел кое-что сделать. Честно говоря, я думаю войти в ведущий круг лиц нашего общества.

Он хорошо говорил по-русски. Все-таки надо отметить настойчивость приезжающих к нам иностранных студентов. За несколько лет они, несмотря на загруженность специальными предметами и относительную замкнутость, довольно хорошо овладевают языком, а некоторые даже таджикским. У афганцев и таджиков по существу один родной язык, речь не об этих студентах. Просто вспомнил нигерийца, который к концу обучения так хорошо говорил по-таджикски, что почти всегда был в центре внимания – в автобусе, на улице и прочих общественных местах, где свободно изъяснялся с незнакомыми людьми. Это была нескромность скромного во всем остальном гостя нашей столицы.

- Абубакр, Вы хорошо говорите по-русски.

- Я обучался русскому еще в Америке. В том деле, которым я иногда занимался, надо знать языки. Я перевелся в Душанбе из Киева, где тоже обучался на русском языке. Но вы не сказали сколько стоит один танк.

- Два миллиона долларов, - как можно тише проговорил я, несмотря на одиноко стоящие вокруг белые столики. Людей на улицах в это позднее время было уже мало. Позднее потому, что по мере нарастания гражданской войны, которая сейчас полыхала в провинции, улицы города к вечеру становились почти пустыми. А ведь совсем еще недавно можно было летом в полночь выйти на улицу, и на козырьке какого-нибудь кафе послушать иранскую музыку, и съесть с детьми мороженое с вареньем или стружками шоколада. Признаться, перестроечное время отличалось у многих проиранскими настроениями. Но самое интересное в том, что исламский Иран привлекал умы людей через зажигающую эстрадную музыку и песни иранской эмиграции, вытесненную ставшего серьезным Новым Ираном. Парадоксы времени. А все-таки здорово, когда ничего и никого не опасаясь, поздней душной ночью ешь мороженое, подумал я и спросил:

- А сколько мне причитается?

- Понимаете, оружие, как и наркотики, самый дорогой бизнес. Только вы не думайте, наркотиками я никогда не занимался. Посредники при продаже оружия берут до двадцати пяти процентов. Но у нас другое дело. Получается, что общая стоимость пяти сотен танков Т-81 равна одному миллиарду долларов. Это очень большая сумма. Даже если аппетиты будут скромными, то и в этом случае получается много. Пяти миллионов вам достаточно? – Неожиданно спросил Абубакр.

Странная смесь недоверия и желания поверить ему побудила меня внимательно и долго посмотреть ему в глаза в попытке найти нечто, что подтвердило бы мои сомнения.

Но Абубакр смотрел без тени сомнения и выдержал взгляд. Наверное, подумал я, такие честные глаза у всех продавцов оружия. Мне было интересно, сколько он сам берет и спросил его об этом.

- Мне достаточно пятисот тысяч долларов.

Заметив мой недоверчивый взгляд, он пояснил:

- Исматулло Каримович, у меня есть друг, с которым мы однажды продали крупную партию. Это было в Америке. Я ограничился тремя сотнями тысяч долларов, а он взял два миллиона. Так Вы не поверите, он не знал, что с ними делать. Наконец, он стал играть в рулетку, пока не проигрался. Дальше – хуже. Надеясь отыграться, он сыграл в долг и снова проиграл. Вскоре он оказался в долговой тюрьме. Я узнал об этом, отдал часть его долга и нанял адвоката. У него даже для адвоката не было денег. Так что мне достаточно и пятисот. Когда много денег, человек привязан к какому-то месту. Мне этого хватит надолго. В моей стране все равно узнают и не одобрят. Я все же хочу помочь, а не заработать.

- Убедительно, - заметил я и сообщил ему о требованиях из Москвы. – Абубакр, москвичи сказали, что Кувейт может быть страной-покупателем, нужны только обращение правительства на имя одной московской фирмы, гарантия ведущего европейского банка и коммерческое предложение тех, кто будет платить.

- Через два дня я лечу в Москву и оттуда позвоню в Кувейт, так надежнее. Они согласятся, тем более, с теми, кто покупает, я еще месяц назад обсуждал эти вопросы. Только знаете, деньги будут окончательно перечислены русским, как только танки погрузят на кувейтские корабли в Черном море. Я уже думал об операции. Нам тоже откроют счет после передачи танков. Если русские не получат деньги, то в любой момент смогут вернуть свои танки. Корабли начнут свое плавание после команды из России.

Да, подумал я, ты, оказывается, обсуждал это еще месяц назад со своими. Не слишком же ты простой. Я поднял фужер или бокал, не поймешь с первого раза, и предложил:

- За успех нашего безнадежного дела.

Тост ему понравился. Мы допили коньяк. По центральной улице нервным шагом спешили к своим домам последние прохожие. Улица опустела. Редкие машины проносились, не замечая светофоров. Автобусов и троллейбусов не было. Я дал ему номер домашнего телефона, и мы попрощались. Мне было недалеко, ему дальше. Было не безопасно, так как после окончательного размежевания сил таджикская милиция объявила нейтралитет, что означало возросшую опасность для всех граждан – всякую криминальную акцию можно было понять как политическую, а милиция же торжественно заявила о своем невмешательстве в политические дела. Все преступное стало политическим и наоборот.

В эти дни меня беспокоило и другое. Мы решили обменять квартиру, расширить площадь. Начался массовый выезд русскоязычного населения, читай и других национальностей, который потом назовут русским исходом. Народ устремился на товарный двор душанбинской железной дороги "Душанбе-2". Началось колоссальное обогащение некоторых, посредством получения взяток у тех, кто, опасаясь за судьбу, решил, хотя и с опозданием, выехать за пределы республики. Взятка стала символом патриотизма, как якобы препятствующая нежелательному выезду специалистов. Так объяснял моему приятелю человек, получивший от него крупную взятку за предоставление контейнера вне очереди.

"За успех безнадежного дела" - вертелось у меня в голове. Самое интересное, думал я, таких успешно безнадежных дел теперь предостаточно. Особенно успешных, если иметь ввиду начавшийся беспредельный грабеж. Грабеж вполне легальный. Дело в том, что люди вдруг перестали замечать то, что в былые времена могло крайне возмутить их. К различным заводам подкатывали пустые составы, которые заполняли доверху цветными металлами и затем отправляли в рано осознавшие свои интересы прибалтийские республики. Интересно узнать, остались ли еще в республике, особенно в городе Душанбе, какие-либо запасы меди "три девятки", цинка, олова, алюминия?

То, что зарождалось в годы перестройки, приняло в гражданскую войну масштабы общественной катастрофы.

Для простого торгаша известно правило: чем дороже продать, тем больше тебе достанется. Для более оборотистого известно другое: доход получается и при низких ценах, только ты должен ускорять оборот. А вот у нас, в очень скоро обнищавшей стране популярно иное правило: продай дешевле то, что принадлежит государству, например, алюминий, и ты получишь высокие проценты от покупателя и, наоборот, купи дороже, например, зерно, и "шапка", исчисляемая звонкой монетой, в банках России тебе обеспечена.

Мы уже подыскали себе квартиру для обмена на нашу однокомнатную за довольно большую сумму, необходимую и достаточную для переезда в далекий российский город семьи, которая прожила в Таджикистане не один десяток лет. Помогли объявления в газетах, печатавшиеся сотнями. Сами мы не думали о выезде: в любом случае были бы чужими в других городах и остро это осознали.

Во внутренних дворах многоэтажных домов, как правило, можно было видеть два, три контейнера на кузовах грузовиков и безрадостных людей, заполнявших железные ящики домашней утварью. Примета времени. Примет подобного рода, заметил я про себя, что-то слишком много. Обменяв квартиру, мы тоже воспользовались грузовиком, довольно нудная работа, и перетащили в новое жилье все, что было куплено в старое социалистическое время.

Нет-нет, не подумайте, я не цепляюсь за старое время, однако факт остается фактом: интересно будет посмотреть на нас "бюджетников" через пару лет, когда мы съедим все припасенные продукты и износим одежду. Другими словами, жизнь сама подталкивала к предприимчивости. Десятки, сотни, тысячи людей с охотничьим блеском в глазах носились по республике и другим вновь образованным странам, давая обещания и обманывая, "гоняя воздух" и совершая сомнительные сделки. Разумеется, были среди них и порядочные, но у тех одна сделка получается не из сотни, а из тысячи несостоявшихся. Я видел издерганных, нервных предпринимателей, которые ни во что уже не верили, никому не доверяли, кроме самых близких. А иногда у них вырывался гомерический хохот, когда и самый близкий человек подводил в неподходящий момент.

Вы представляете, какое веселое время, хохот неудачника, переходящий в истерический смех мудреца, - тоже примета времени деловых людей нашего города.

А у меня была надежда. В новой квартире я расхаживал из комнаты в комнату и рисовал картины Женевского озера и небольшой виллы на берегу. Жена не верила, но улыбалась. Я ей рассказывал, как с новыми документами будем пробираться через границы. Квартиру я решил оставить дальним родственникам, а близких забрать с собой.

- А где твоя старая дубленка? – как-то спросил я жену.

- А зачем она. Я отдала бывшей соседке, и детскую коляску тоже. Вы что хотите прихватить эти вещи за границу?!

Я в неумении уставился на нее. Она стояла посреди комнаты в новом, для особых случаев, халате и задавала вопрос, поставивший меня в тупик. Действительно, я должен разобраться в себе, или поверить до конца и выложиться или не морочить ей голову. В самом деле, кому нужны эти вещи? Нужен только чемодан с документами и фотографиями, а всем остальным мы обрастем там, на месте.

Меня можно было оправдать. На любой бизнес уходит определенное время. Закон же бизнеса гласит: потрать энергию на более крупное дело, потому что время и на большой и на малый бизнес требуется одинаковое.

Я снова поверил в себя, тем более, что вечером позвонил Леонид Алимович:

- Исматулло Каримович, - ласково начал вкрадчивый голос. – Наши цифры были неточны. Передайте своему, что настоящая цена танка Т-81 два с половиной миллиона.

- Как же так, - возмутился я, - надо было сразу сказать. Теперь будет трудно запустить новую цифру.

- Не волнуйтесь, - успокаивал меня голос. – Таких танков в другом месте не купить.

Леонид Алимович упустил из виду новые суверенные республики с громадным оружейным арсеналом. Я промолчал, взял себя в руки и сказал в трубку:

- Хорошо, я передам.

- Не унывайте, если не получится. Кстати, там никому не нужна аммиачная селитра в экспортной упаковке? Есть пятьсот тысяч тонн.

"Нет, аммиачная селитра мне не нужна, мне нужны танки", думал я, совершенно не замечая того, что день ото дня все более милитаризировался.

"Надо отдать должное москвичам, - продолжал я рассуждать, - аппетиты растут, но это лишний раз подтверждает реальность возможной сделки".

- Леонид Алимович, я на днях позвоню и скажу о результатах.

- Как там обстановка? У нас постоянно говорят о взаимных потерях.

- У нас говорят об этом меньше. Информация приходит в виде слухов. Бои идут в районах. Но то, что мы иногда слышим, вызывает ужас.

Всех нас в те дни поражало равнодушие к нам мировой общественности. Она поднимала шум по поводу смерти одного человека, а у нас гибли десятки тысяч. Сегодня мы знаем: погибших, включая женщин, стариков и детей, больше ста тысяч! Хорошо, что российские войска сдерживали эскалацию братоубийственной войны, охраняли ГЭСы, заводы, другие объекты, которые могли стать полем боя и привести не к одной катастрофе. Надо отдать должное и лидерам оппозиции, они запрещали взрывать объекты народного хозяйства.

Массовые взаимные убийства только за то, что люди были происхождением из разных регионов, знаменовали самую черную страницу истории нашего народа. "Лучшие" его представители не теряли чувства юмора. Как только обнаруживали иное происхождение попавшего в их руки человека, не важно мужчины, женщины, старика или ребенка, тут же отправляли несчастного, в одном случае "на рыбалку", то есть труп бросали в реку, в другом случае "на картошку", другими словами, закапывали. Затем, немного времени спустя, телевидение показывало сцены извлечения трупов в сопровождении траурной музыки. Тяжелее всего было тогда, когда люди в перчатках медленно и безмолвно раскапывали и извлекали тела.

Но хватит смертей. Была и жизнь самая обыкновенная. Кое-где рано утором играли свадьбы, люди покупали вздорожавшую водку, иногда можно было встретить пьяных, валявшихся у винных бочек. Но люди как-то присмирели. Теперь не услышишь в автобусе фразу: "Осел, куда ты лезешь с мешком!", а в ответ: "Иди на свой Россия!". Хотя прошлая жизнь и не состояла из этого "бытового национализма", по словам одного известного кланового лидера. Кстати клановый лидер, как полагается, был облечен коммунистической властью.

"Долой национализм, долой космополитизм, долой патриотизм, долой всякие "измы"! – восклицал бывший коммуно-демократ, испивший нектар политики из разных чаш и покинувший во имя бизнеса тихую заводь псевдонауки. И пока другие искали себя и свое новое место в изменившейся жизни, он успешно продал несколько больших партий хлопка по приемлемой для прибалтийцев цене и отправился жить в края с умеренным климатом.

Мы жили мечтой, а старики, брошенные на произвол судьбы, умирали. Одинокой старушке в километровой очереди за хлебом так помяли бока, что выбираясь из-под локтей, она упала и получила открытый перелом ноги.

Люди были растеряны. Вдруг разрушилось цельное монолитное здание. Самое странное в том, что в прошлом люди не верили в коммунизм, но были уверены за завтрашний день, в стране власть предержащими творились преступления, но большинство граждан ощущали безопасность на улицах и дома, понимали, что их обманывают, говоря о равенстве, но верили в него и ощущали психологический комфорт. Неожиданно все погрузилось в хаос.

В новом районе, куда мы переехали, обнаружилась еще одна примета времени: почти в каждом подъезде можно было встретить молодых людей, покуривающих анашу. Когда в гостеприимном доме друзей я заикнулся об этом, то услышал в ответ: "А что в этом плохого? Так всегда было". И все же было не так. Тогда было государство, а не его обломки, и оно умеряло пыл любителей кайфа.

Подтверждением моим словам служит история, которую мы воспринимали как не столь характерную для республики. А было так. В далекий кишлак приехали лекторы-атеисты из Москвы, знавшие местный язык. И такое случалось. Один из них начал безбожную лекцию словами: "Как вы знаете, еще Маркс говорил, что религия – это опиум для народа". Сидевший в первом ряду старик не выдержал и воскликнул: "Истину говоришь, сын мой. Религия – действительно опиум, а опиум это блаженство для народа!"

Сейчас в блаженстве от наркотиков утопают молодые и немолодые уже люди. Артерии "наркоблаженства" большой сетью покрывают территорию маленького Таджикистана, вовлеченного в мировой наркобизнес.

Абубакру я загодя дал мой новый телефон, предусмотрев переезд на другую квартиру.

На второй день после отлета в Москву он позвонил мне по новому адресу. Я передал разговор об изменившейся цене, но он прореагировал спокойно:

- Ничего страшного, это вполне приемлемая цена. Только скажите им, что нужна спецификация танка Т-81.

- Хорошо, Вы говорили со своими? – Спросил я в трубку.

- Да. Правительство, по-видимому, не даст письма. Спросите у них: достаточно ли письма министра обороны?

- Хорошо, - продолжал я диалог, - но имейте в виду, дело не следует затягивать, слишком много событий в Москве и в мире.

- Исматулло Каримович, те, которые задействованы, просят хотя бы фотографию танка.

- Это странно, - возразил я. – Все виды оружия сегодня ни для кого не секрет. Особенно для других стран. Секреты делают для своих.

- Нет, они не совсем военные люди. Впрочем, достаточно спецификации, там наверняка все есть. Я скоро прилечу. До свидания.

Тема Швейцарии вновь ожила. Я напоминал себе Остапа Бендера. Когда на следующее утро я пришел на работу, настроение у меня было приподнятое. Я сразу заметил новую сотрудницу, накануне принятую на работу. Старый добрый мой коллега Соле Амонович мигнул и с улыбкой прошептал:

- Смотри, Исматулло Каримович, какая фея!

Она действительно была стройной и современно одета.

Я еле сдержался, чтобы не засмеяться и занялся текущими делами, из которых состоит день скромного работника госучреждения. Но не мог пересилить себя и время от времени поглядывал на заинтересовавшую меня особу и ее аксессуары. Надо отдать должное душанбинским женщинам, они не потеряли вкуса к жизни. Несмотря на вязкую смесь ужаса и грязи, неумолимо втягивающую всех нас в нечто новое, которое в целом не совпадает ни с одним желанием.

Не помню, кто-то сказал, что открытое тело и руки женщины волнуют мужчин и не дают им работать. Это правда. Но только в случае, когда все чрезмерно, хотя и здесь можно поспорить. Город из последних сил цепляется за прошлое. Нет-нет да увидишь прекрасно одетую девушку или женщину, не обязательно богато, но красиво, с открытой шеей, руками и стройными ногами. Эти лица, руки, шея плюс современная одежда, словно симфония человеческой природы. Яркие весенние и летние цвета, освещенная солнцем одежда, развевающаяся на ветру, создают невыразимую гармонию жизни, в которую диссонансом врываются битком набитые автобусы и троллейбусы с их грубостью и духотой, пристающие цыганки и смиренно застывшие нищие. К этому надо добавить вонь неубирающихся мусорных свалок из-за нехватки бензина. Один санврач поведал: чтобы убрать весь мусор из Душанбе необходимо 60 машин и 40 дней непрерывной работы. А в городе иногда действуют шесть спецмашин.

Тихо, не объявляя громко миру, Таджикистан превращался в отсталую и нищую страну. Академия наук рассасывается скудным бюджетом и зарплатой. То же самое происходит со здравоохранением – врачи уезжают за пределы республики, другие подались в бизнес, лекарства безумно дорожают, процветает подпольный лекарственный бизнес врачей, иногда миллион и больше стоит операция, без которой не жить – врачам платят мизерную зарплату. Многие честные врачи перебиваются с хлеба на воду.

Но нас не покидает надежда. Так, по-видимому, задумано Демиургом истории. Самые беспардонные ученые – атеисты, служившие верой и правдой дьяволу госатеизма, вдруг объявили себя защитниками религии и знатоками национального духа. О законе Божьем и правах в новом демократизирующемся обществе говорят чаще люди, нарушающие эти законы и права. Все осознают, что сидят в глубокой яме истории, но, тем не менее, говорят о величии нации. Разве не в этом оптимистическая трагедия народа?!

Но люди продолжают жить, привыкают к стрельбе, валяющимся на улицах трупам после кровавых столкновений, к отсутствию хлеба в магазинах. Самое отвратительное, что ядом ненависти заражаются дети. Когда трупы лежали в подземном переходе главной улицы у ЦУМа в октябре девяносто второго, то находились дети, матерившие эти трупы. Везде – человек с оружием, точнее, с автоматом Калашникова. И при одних, и при других. Он может остановить водителя на дороге просто так, и с большой "неохотой" принять от него российские денежные знаки – на память. Или, напившись, палить из всех видов стрелкового оружия из окна квартиры, до смерти напугав соседей. Но именно человек с автоматом охраняет сегодня границы с Афганистаном. О, многоликий человек с ружьем! Черное и белое не разделяет людей, а чаще проходит через их душу и сердце, по живой плоти многих. Но, конечно, есть и просто нелюди – черных дел мастера, для которых хаос – золотая жила.

А продажа оружия, подумал я о себе, разве не является она черным делом жрецов бога войны? Еще один жрец со светским образованием! Тем более, что в односторонне разоружающейся России демилитаризация становится первой любовью новых романтиков. Но внутренний голос говорил и другое: непременно есть лекарство от любви с первого взгляда – это второй, более внимательный взгляд. Россия будет торговать оружием и ничего зазорного нет, думал я, в попытках помочь слабым странам перед лицом сильных.

В своих глазах я был ястребом в голубиных перьях. Мне был по нраву внутренний диалог, убеждающий и успокаивающий как в гипнозе: тепло разливалось по телу, а сердце напоминало китайский бумажный фонарь, разливающий вокруг молочно-розовый свет. Единственным беспокоившим меня драконом, если уж изъясняться в китайских терминах, был замдекана, естественно не китайского происхождения, который поздно вечером позвонил и спросил о "консервных банках". Я поначалу не понял, но, уразумев, успокоил его, пообещав встретиться с ним и все детально обсудить. Он был более осторожен по телефону, чем мы.

С ним я встретился на следующее утро, так же случайно, как и в первый раз.

- Здравствуйте, Исматулло Каримович, я очень рад вас видеть.

Широкая улыбка моего приятеля излучала свет, который гармонировал с ясным утром, а голос был мягок и дружелюбен.

- Здравствуйте, Джамол Тураевич, - радостно приветствовал его и я, протянув руку. Мы пустились в долгие расспросы о семьях, детях, родственниках и, казалось, сейчас перейдем к соседям и домашним животным.

- Перейдем к делу, - предложил я. – Какого Вы мнения о Вашем студенте, на него можно положиться?

- Я его знаю около года, - охотно перешел на волнующую тему Джамол Тураевич. Он сегодня был одет в голубую рубашку с широким воротником, стрелки парусиновых брюк на этот раз рассекали воздух.

- Учится хорошо, проблем не создает, немного замкнут, но со всеми держится ровно.

- Джамол Тураевич, "консервные банки" оказались трудным орешком. Но если получится частично, то мы будем вместе.

- Вы думаете, получится? В тот раз я не мог заснуть, все думал, что и мне надо как-то шевелиться, попытаться что-то сделать. Все сейчас чем-либо занимаются. Кто булавками, кто "банками". Если нужна помощь, то я всегда готов. Хотите, организую Вам и ему поездку в Москву? Думаю, получится.

- Он ведь сейчас в Москве.

- Знаю, я оформлял ему разрешение на поездку в Москву чрез ОВИР. Недавно получили личное дело Абубакра из Киева. Кстати, Вы знаете, что его родители выходцы из Ирана.

- Он иранец?

- По-моему, да. Но гражданин Кувейта.

- Прекрасно говорит по-русски. Он не особенно откровенный.

- Он разный. Я его знаю как очень воспитанного и умного человека, а что там дальше – одному Богу известно.

- Вашему деканату, наверное, очень трудно. Слышал, что студенты – афганцы уезжают в другие города СНГ.

- Да, их скоро не останется. Заняты тем, что оформляем переводы. Война.

Мы продолжали разговор о делах деканата, перешли на бесконечную тему о войне и вскоре разошлись. Война волновала всех. Если так пойдет дальше, то иностранцев в городе не останется. Правда, не это главное. Хотя присутствие иностранных учащихся – признак благополучия.

Наше кастово-клановое общество было в смятении. Политические страсти разрушили внешнее благополучие населения. Хотя еще недавно мы все с остервенением вскрывали язвы общества: научились открыто говорить о почти самой высокой в мире детской смертности в Таджикистане, о тяжелой жизни многодетных семей и радовались самой высокой в Союзе рождаемости, это ласкало национальный слух, говорили о крайне низких ценах на таджикский хлопок, об имперской зависимости от промышленного центра и институте вторых секретарей. А наиболее горячие головы добавляли к этому грабеж запасов драгоценных металлов, только бадахшанского лала якобы на тридцать миллионов долларов. Протестовали против вывоза из республики десятков тонн золота, а его, оказывается, производили меньше десяти тонн. При этом почему-то забывали о почти бесплатной бензиновой реке из России в Таджикистан, стали, цветных металлах, лесе, других стройматериалах, поступавших бесконечными эшелонами на заводы, электростанции, города и села республики.

Поистине, Союз был королевством кривых зеркал. Все, что скажешь о нем, может быть правдой, но это всегда полуправда. Что бы ни сказали с разных позиций.

Особенно ясно это сегодня, когда ужасы гражданской войны, самой жестокой и беспощадной в истории народа, обращают взоры людей на элементарное благополучие прошлого, обеспечиваемое стабильностью. Пусть оно было кастовым, думают иные, но был прожиточный минимум, и было право на жизнь. Будь проклята революция, в сердцах думал я, зеленая, красная, желтая, любая, но всегда проливающая кровь.

Я поймал себя на этой высокой патетике и вспомнил недавний разговор. "В замечательное время мы живем, вот только не было бы так голодно и опасно", – взвизгивал от радости новый "революционер".

Я шел по улице и продолжал вспоминать и рассуждать. Благо, большие расстояния проходились пешком из-за отсутствия транспорта. Интересно знать, из какой касты Абубакр? И есть ли там касты, свой родимый слоеный пирог? Видать, ему хочется оказаться среди узоров верхнего слоя, а может быть и самой изюминкой, а? Ой, удалец! И ты хорош, подумал я о себе. Но куда ты прешь? Оставайся и живи в новом обществе, в замечательное время, ешь раз в неделю сладкий самаркандский плов – слой риса, слой моркови, слой мяса, и чувствуй себя счастливым. Тем более, что улетучилась спесь, которую ты терпеть не мог. У верхних слоев таджикского общества или кланов, как вам будет угодно. В то уже невозвратимое время было слишком много спеси и самодовольства. Неужели, пришла в голову кощунственная мысль, нужны войны, нужна кровавая бойня, чтобы поубавить гордыню и спесь.

Кажется, я похож на ту женщину, заметил я про себя. Она была моей случайной спутницей ранним утром. Хрупкая, тщедушная, говорила ужасные слова, и я не мог поверить, что они срываются с бледных губ мирного существа. "Я ловлю себя на мысли, - сказала она мне, - что я начала радоваться чужой смерти. Я очень далека от политики, но когда убивают врага – я радуюсь". Чтобы не углублять разговор, я не спросил, кто ее враг. В самом деле, кто?

Беда, а может не беда, но у нашего народа не было одного общенационального врага. Дай-то Бог, чтобы вообще не было врага. Когда-то это были войска Александра Македонского, но память о нем вошла золотой легендой в жизнь народа. Потом – арабы, бывшие такими же завоевателями. Но, приняв их религию, многие наши предки сочли честью вести свою родословную от древних арабов. Позже тюрки, но они не стали врагами, поскольку переплелась жизнь таджиков и узбеков, культура, быт, нравы. Затем судьба таджиков срослась с судьбой России. И самое интересное и печальное в том, что существующая мозаика политических сил, тянет народ в разные стороны: одни хотят оторвать нас от России, другие – от узбеков, третьи от Ирана и Афганистана, хотя и с ними у нас общие корни. А сердце народа разрывается на куски, молит всех о пощаде.

С этими печальными мыслями я незаметно подошел к дверям своего учреждения. Вот уже два дня, как должен был прилететь Абубакр. Накрапывал легкий летний дождь. Облака вульгарно выпирали из бесконечной голубизны неба. Могучие кроны деревьев величаво покачивались от ветра.

Я закрыл входную дверь, поздоровался с вахтером и хотел было пройти на третий этаж, как тетушка Саида окликнула меня:

- Вас на третьем этаже ждет молодой человек.

Я поблагодарил и поднялся на верх. У окна в вестибюле стоял Абубакр. Мы тепло приветствовали друг друга, спустились по лестнице и вышли во внутренний двор.

- Не хочу от Вас скрывать самое главное, - начал Абубакр. – Теперь я могу Вам открыться. Танки я хочу продать Ирану. В Кувейт только для начала. Как только корабли с грузом выйдут в Персидский залив, иранские морские силы аннексируют их. Для Ирана это обойдется дороже. Я сейчас думаю полететь в Кувейт, а затем в Иран. Попытаюсь уговорить и тех, и других. Россия сегодня еще не готова продавать оружие всем.

Я молча выслушал его. По существу, это была крайность, на которую никто бы не согласился. Ни одна страна не даст спровоцировать себя на такой международный скандал. Абубакр был великолепен. Не знаю как в прошлом, но на этот раз он явно был "гоняльщиком воздуха" международного масштаба. И ты тоже, сказал я себе. Мы долго обсуждали сложившуюся ситуацию, и все же мне удалось убедить отложить этот утопичный проект и подождать событий в Москве. С трудом он согласился, что задуманное им дело было крайностью.

Но всякое великое дело не может не быть крайностью, когда его совершают, - повторил он чьи-то слова. Хорошо, Исматулло Каримович. Может, займемся таджикскими баранами с круглым курдюком? Их очень любят в странах Персидского залива.

Да, подумал я, умерла затея! Да здравствует затея!

июнь – август 1992 года

Асадуллаев Искандар Курбанович