О НАУКЕ, МЕТОДОЛОГИИ И УЗБЕКСКОЙ ИСТОРИИ

Ответ на статью А. Аскарова и О. Инамова. Часть I.

Несмотря на то, что полемическая статья А. Аскарова и О. Инамова "О научной несостоятельности статьи "Старые проблемы новой узбекской историографии"", посвященная разбору нашей предыдущей работы, выдержана в духе неприязни, она, тем не менее, обрадовала нас.

Во-первых, негативная реакция – тоже реакция, и ее наличие свидетельствует о том, что наши работы все-таки доходят до тех, кто должен ломать голову над поднятыми нами вопросами.

Во-вторых, в своей работе Ахмадали Аскаров невольно показал все те свои идеи, за которые был подвергнут нами критике в предыдущей публикации. Иными словами, он продемонстрировал, что, несмотря на 25-летнюю научную деятельность в независимом Узбекистане, так и остался на уровне советского мышления.

Много апеллируют авторы названной статьи к научности и науке как таковой в попытке набрать очки под сенью красивых слов. Но тем самым они разоблачают свой безответственный подход к научной методологии и исторической дисциплине, впопыхах забывая, что площадка, выбранная нами – не поле академической рати, но интернет-издание, а формат статьи, соответственно, научно-популярный. В этом плане требовать от нас научности равносильно игре краплеными картами. Но возникает другой вопрос – насколько сами Аскаров и Иномов верны мифической "научности"?

Для чего нужна наука?

"Наука должна служить народу, его процветанию, в том числе исторические исследования, как источник духовной культуры, должны служить к консолидации народов, духовно воспитывать нацию, служить для обеспечения мирной жизни, жить народам в согласии между собой, а не разжигать вражду между народами", – это выдержка из их статьи. Как понятно из этого, для господ наука – не более чем политический инструмент, якобы долженствующий служить таким абстрактным целям, как "духовная культура" и "духовное воспитание нации". Этот устаревший, советский подход к научной конъюнктуре весьма красноречиво свидетельствует в пользу предъявленных ранее обвинений в слепом копировании советской исторической парадигмы.

Академическая наука являет собой или, по крайней мере, претендует на объективность, беспристрастность и отсутствие политического прочтения дискурса. Академическая наука, базирующаяся на строгой, методологически сверенной исследовательской деятельности, результаты которой должны отражаться в научных статьях и монографиях, не оперирует такими абстрактными, a priori ненаучными категориями, как "преемственность", "духовность", "автохтонность", "пришлость". Любое общество, если оно не обитает в глубокой изоляции, в горах или тайге, подвижно и динамично: постоянные миграции, переселения, войны, голод, эпидемии дают о себе знать. Поэтому говорить о том, что на одной территории на протяжении тысячелетий могли непрерывно обитать представители прямой генетической линии – это сильное упрощение исторических реалий. По сути, каждая семья имеет свою индивидуальную историю: чьи-то предки по каким-то обстоятельствам переселяются, эмигрируют или, наоборот, иммигрируют, круговорот не останавливается, так что считать современные общества единым генетическим целым с единым предком – это непростительное пренебрежение по отношению к истории каждого отдельно взятого человека.

Также фантом "автохтонности" и "пришлости", многие десятилетия будоражащий умы среднеазиатских интеллектуалов в борьбе за лучших "предков", не является предметом изысканий академической науки. "Автохтонных" не бывает в принципе – все когда-то переселились или выселились, кто-то раньше, кто-то позже, никто не живет на определенной территории от Адама.

Но еще существует педагогическая историческая дисциплина, призванная обеспечить лояльность населения, хранить историческую память и формировать единую идентичность. Она уже говорит людям, кто является кем, не претендуя на абсолютную объективность, но и в ее кодификации необходимо считаться с наработками академических исследований, дабы не вызывать противоречий и не искажать историческую правду. Если же кровь из носа заставлять ее служить "духовному воспитанию" и прочим постсоветским прелестям, даже если она не в состоянии этого сделать, у нации сформируется хрупкое, но громоздкое понимание своей сущности, которое при малейшем контакте с конкурентной идеей рухнет аки карточный домик.

Однако Аскаров и его соавтор, не раздумываясь, смешивают все эти деликатные моменты в одно, обильно приправляя получившийся винегрет из котлет и мух политическими лозунгами и клише.

Далее, Аскаров, в лучших традициях советской науки, старается придать вопросу политический контекст, объявляя своих врагов "пантюркистами" и "паниранистами", называя ненавистный ему конструктивизм "идеологией", а конструктивистов обвиняя в "призыванию к межэтническим конфликтам". Мы же констатируем, что историк – не политик, и если Аскаров возомнил себя политиком, который вправе указывать многомиллионному обществу, как видеть свою историю, значит, он предал академическую науку. Конструктивизм – не политическая идеология, а теория в философии науки, альтернативная теории этноса, более современная и широко распространенная во всем мире. Конструктивисты не призывают к межэтническим конфликтам, наоборот, изучая их, они констатируют, что под ними лежат не какие-то надуманные "объективные этнические критерии", а социальный конфликт, прикрытый этнической ширмой. Тем самым они доказывают, что этничность – это конструкт, существующий только в головах, это – не объективная реальность; что нет никаких четких границ между нами; что все мы – в первую очередь люди, и только потом узбеки, таджики, мусульмане, христиане. Это – теория научного либерализма и толерантности, которая подвергает резкой критике теорию этноса, предполагающую деление людей по этническому, расовому и языковому признакам. Пощадите, мы знаем, к чему привело такое деление 70 лет назад – ко Второй Мировой войне.

Ярлыки "пантюркист" и "паниранист", которыми Аскаров пытается заклеймить своих оппонентов, также говорят о его недобросовестном подходе к научной дискуссии: он как бы пытается, не имея достойных научных контраргументов, задавить противника политической силой, как это в советское время сделали его идейные предшественники с Поливановым, Семеновым и Фитратом.

Пантюркизм и паниранизм – это политические течения, они не учитывают никакого исторического контекста, руководствуясь только современным состоянием дел. Ученый же должен руководствоваться не политическими пристрастиями, но фактами. Если бы существовали в природе факты, подтверждающие точку зрения Аскарова, мы, несомненно, полностью с ними согласились бы, и, думаем, сам Аскаров привел бы их.

Называя своих оппонентов "подставными лицами" и "не известными личностями" в области этногенеза и этнической истории узбекского народа, ученые мужи, которые, в отличие от нас – дилетантов, должны были бы дать взвешенную, скрупулезно аргументированную и методологически стройную оценку предмету дискуссии, начинают диалог аргументом ad hominem.

Да, мы – не специалисты в классическом понимании. Окончив исторический вуз, мы так и не нашли себе место в узбекистанской академической среде, стараниями таких мужей, как Аскаров, постепенно превращающейся в святилище догматизма и нетерпения к чужому мнению. Мы зарабатываем на жизнь другим ремеслом, а в свободное время на любительском уровне изучаем историю своего народа, штудируем книги на различных языках авторов-сторонников совершенно разных точек зрения и течений, что позволяет нам шире глядеть на науку, чем некоторые академические историки. Мы не претендуем на научность, и наши рекомендации касались главным образом пересмотра педагогического аспекта – истории, преподающейся в учебных заведениях независимого Узбекистана. Если главное для нашего читателя – регалии автора, то он со спокойным сердцем может остановить чтение прямо здесь, если же ценит мысль, а не оболочку, тогда предлагаем дочитать до конца и поразмышлять над тем, кто излагает свое видение убедительнее.

А обвинения в "трусости" и "скрывании места работы" равносильны тому, как если бы боксер связал противника по рукам и ногам и обвинил его в неподвижности. В некоторой анонимности нет ничего зазорного, с учетом того, что наши оппоненты готовы превратить научный спор в политическую интригу. Господа, оставьте в покое нашу личность, это никакого значения не имеет. Давайте говорить только о фактах и аргументах. Тем более, если затрагивать личность наших оппонентов, то окажется, что Аскаров – археолог, а не этнолог или лингвист, и посему, несмотря на все официальные регалии, не является признанным авторитетом в вопросах этногенеза и лингвистики.

Антропология и историческая память

Парадоксальным выглядит еще то, что авторы разбираемой статьи, гневно отреагировавши на обвинение в копировании советской исторической парадигмы, тем не менее, с упоением хвалят Якубовского, который, собственно, первым выполнил политический заказ советов на "коренизацию" узбеков в регионе.

Кстати говоря, последняя книга Аскарова "Ўзбек халкининг келиб чикиш тарихи" (История происхождения узбекского народа), вопреки утверждениям автора относительно ее новизны, не содержит в себе никаких новых взглядов и подходов. За исключением одной новой, но не научной, а фантастической теории о якобы тюркоязычии ариев; теории, которая никем, кроме самого Аскарова, не воспринимается всерьез не только в мире, но даже в Узбекистане; теории, которая была раскритикована и забракована Э. Ртвеладзе, А. Сагдуллаевым, Г. Бабаяром и многими другими. Книга об этногенезе в 670 страниц на 400 страниц (!) состоит из традиционной характеристики древних и древнейших археологических культур и объектов, которые никакого отношения не имеют к этногенетической науке [1]. Давно все знают, что ни археология, ни антропология не могут ничего дать в плане изучения языка и этничности древних народов, что материальная культура, физическая антропология и генетика ровным счетом ничего не говорят о языковой принадлежности и этническом сознании. Но Аскаров и Иномов упрямо продолжают утверждать, что якобы "Согласно данным антропологических исследований прототюркские племена эпохи бронзы (носители андроновской культурной общности), названные позже в письменных источниках огузами, карлуками, чигилами и других, были европеоидами, значительная часть которых уже в эпоху бронзы была распространена по всей территории Средней Азии, в связи арийской миграции на юг из степей Евразии". Простите нас, но любой уважающий себя тюрколог признает, насколько абсурдны ваши построения. Являясь одним из крупных представителей академической науки, вы проповедуете антинаучные концепции, а это – нонсенс!

В свое время Сагдуллаев опубликовал рецензию на книгу Аскарова, где очень точно подметил все имеющиеся недостатки. Объектом его резкой критики стала псевдонаучная теория о якобы тюркоязычии ариев.

"Споры относительно арийской проблемы продолжаются вот уже двести лет. В этих научных спорах участвовали ученые с мировым именем – востоковеды, историки, лингвисты, археологи и этнологи, но А. Аскаров в своей статье обвиняет целое поколение ученых в "европацентризме" и, полностью отвергая их работы, торжественно объявляет, что "арийскую проблему" следует пересмотреть в контексте своих, на наш взгляд, не очень удачных, "новых взглядов и подходов". Он пытается показать свои, основанные на "глубоком научном анализе" личные взгляды показать неопровержимой истиной", – утверждает Сагдуллаев.

"Интересно, откуда современные ученые взяли точные сведения о языках (а также цвете волос и глаз) людей эпохи неолита и бронзы? В Средней Азии не найдено ни одного письменного памятника этого времени. Может, историки региона смогли поехать в те отдаленные времена и поговорили с джейтунцами или кельтеминарцами? Может, они встречались с "рыжеволосыми, голубоглазыми и рослыми" людьми? Можно подивиться безымянным составителям китайских источников, которые уже тогда путешествовали в далеки края, и оставили "не оставляющие сомнения" сведения о "прототюркском" языке жителей культуры Заманбаба Бухарского оазиса времен развитой бронзы, а также Тазабагъябской культуры Хорезмского оазиса. Если так, как же древние китайские авторы определили этот язык как прототюркский? Видимо, современные мифы, в отличие от древних, не имеют границ", – иронизирует Сагдуллаев [8].

Итак, взгляды А. Аскарова были разнесены в пух и прах в академической науке Узбекистана, не говоря уже о том, что доводы о "прототюркском" языке "голубоглазых" ариев и безвестных китайских авторов и путешественников, якобы существовавших в 3 тыс. до н.э., просто вызовут смех у более широкой научной аудитории. Несмотря на всю критику, Аскаров как будто не замечает их и упорно повторяет свои доводы, пытаясь показать их, как метко сказал Сагдуллаев, единственно верными. На самом деле его пресловутые "новые взгляды" не имеют ни одного серьезного довода, и сам автор нигде не приводит хотя бы одно свидетельство китайских источников, на которые так много ссылается (он и не может привести, ибо вряд ли разбирается в китайском языке и древнекитайском источниковедении, равно как и в азах лингвистики вообще). Видимо, он думает, что, раз мы дилетанты, то не следим за научным процессом и будем верить на слово.

Далее так продолжают наши оппоненты: "У вас не правильное представление об антропологическом облике оседлых тюркоязычных узбеков, об их исторически европеоидности. По вашему ложному представлению европеоидность характерна для таджиков. Такое ложное представление западных идеологов основано на отрицание древнего этногенетического этапа истории узбекского народа и отнесение начальный этап его этногенеза к приходу в Моверауннахр шайбанидских узбеков". Но они забывают одно – мы, в отличие от них, дилетанты, любители. Поэтому у нас нет "своего представления", мы основываемся на данных, предоставленных специалистами. Т.е., в отличие от Аскарова, мы не берем на себя смелость поспешно высказывать "авторитетное" мнение по любому вопросу, а тщательно изучаем работы специалистов. Наши представления основываются на трудах гигантов среднеазиатской физической антропологии – Ошанина, Гинзбурга и пр. Свои взгляды о языке мы основываем на трудах профессиональных лингвистов – Боровкова, Юдахиных, Даниярова и пр. Об этнографии мы судим по трудам таких великих умов, как Кармышева, Сухарева и пр. Об этногенезе мы судим только по свидетельствам первоисточников.

А что же они говорят?

Гинзбург об узбекской антропологии:

"Низкое переносье (монголоидный признак) встречается в различных группах в количестве от 8 до 46%. Частота монгольской складки века варьирует в разных группах, встречаясь от 7 до 35%. Развитие волосяного покрова большей частью среднее или слабое. Слабый рост бороды отмечен в отдельных группах от 27 до 78%. Преобладающим цветом волос является темно-коричневый либо черный. Цвет радужной оболочки глаз темный. Количество лиц со смешанными оттенками глаз варьирует по группам от 6 до 39%, а лица со светлыми глазами встречаются в изучаемых группах чрезвычайно редко - не чаще 2%. В антропологическом отношении узбеки - народ смешанного происхождения, включивший как европеоидные, так и монголоидные компоненты". [3]

Аскарова возмутило то обстоятельство, что узбеки являются в расовом плане смешанным народом евроеоидно-монголоидного типа. В одном месте он отмечает, что якобы монголоидными являются только сельские или кыпчакоговорящие узбеки.

Однако исследования Ошанина полностью опровергают подобные заявления ученого. Великий антрополог констатирует, что, во-первых, узбеки имеют более-менее заметный монголоидный компонент с преобладанием европеоидности, что и отличает их от сильно европеоидных таджиков, во-вторых, племенные и неплеменные узбеки не различаются по расовым признакам.

"Вопреки ожиданию, я не нашел существенных различий в расовом составе узбеков, сохранивших племенные и родовые названия, и узбеков, их утративших", – признает Ошанин [6].

Другой автор Т. Ходжайов в своей работе "Этнические процессы в Средней Азии в эпоху средневековья" пишет следующее:

"И н д е к с УЛС. Для населения Средней Азии индекс равен 46,9, что указывает на наличие значительной монголоидной примеси. Более половины населения Средней Азии смешанного европеоидно-монголоидного характера. Судя по имеющимся краниологическим материалам, примерно 20% населения характеризуется чисто европеоидными и 20% - монголоидными особенностями. К европеоидной группе относятся памирцы, иранцы Самарканда, часть городских и сельских узбеков. Индекс УЛС подсчитан раздельно для городского и сельского населения Узбекистана. Подобный расчет не сделан для других народов Средней Азии из-за малочисленности материала. В среднем у узбеков индекс равен 45,5 и свидетельствует о присутствии значительной монголоидной примеси. Выявлено различие по величине индекса у городского (39,8) и сельского (50,0) населения. На территории Средней Азии наименьшие величины индекса характерны для памирских народностей. Монголоидная примесь присутствует в различной степени в составе всех среднеазиатских народов, за исключением, видимо, памирских. Для узбекского населения Ташкентской, Самаркандской и Хорезмской областей и Ферганской долины характерны черты расы Среднеазиатского междуречья. Среди сельского узбекского населения Самаркандской области, севера Ферганской долины преобладает южносибирский тип и сильно монголизированная раса Среднеазиатского междуречья. У узбеков Хорезма, кроме расы Среднеазиатского междуречья, сохраняются элементы восточносредиземноморской расы. Восточносредиземноморский тип характерен наряду со значительной монголизированной расой". [12]

Поскольку в советский период узбеки были объявлены потомками древних иранцев, такие антропологи, как Ошанин, несмотря на заметные монголоидные признаки, обнаруженные ими у узбеков, приписывали узбекам древнеиранское происхождение в силу установленной доктрины.

Пусть антропологи независимого Узбекистана проведут объективные исследования данного вопроса. Целесообразно было бы организовать не только антропологические, а генетические исследования. Такое исследование должно охватить в первую очередь сельское население, которое составляет 65-70% населения Республики Узбекистан и большинство узбеков, проживающих в соседних странах. Пока единственное детальное генетическое изучение узбекского этногенеза осуществлено Уэллсом Спенсером в 2001 году. В этом исследовании узбеков представили 366 человек из разных регионов Узбекистана. Авторы данного исследования отмечают, что:

"Действительно, генетические расстояния между различными популяциями узбеков, разбросанных по всему Узбекистану, не больше, чем расстояние между многими из них и каракалпаков. Это говорит о том, что каракалпаки и узбеки имеют очень похожее происхождение. Если мы хотим узнать о формировании каракалпаков, то мы должны рассмотреть вопрос о появлении шейбанидских узбеков и их миграцию на восток под руководством Абу Хайра, который объединил большую часть узбекских конфедерации между 1428 и 1468 годами. И узбеки, и каракалпаки генетически чрезвычайно разнообразны. Нужно только провести время с ними, чтобы понять, что некоторые из них европеоидные, некоторые кавказоиды, а некоторые типичные монголоидные. Их ДНК ровно сбалансирована между восточными и западными популяциями". [10]

Перейдем к другим выдержкам.

"Авторы статьи выражают свое недоволство еще и тем, что в последние годы в научных работах узбекских ученых народными героями считаются такие известные исторические личности, как Томирис, Ширак, Спитамен (против персов и греков), Муканна (против арабов), Джалалиддин Мангуберды (сражался против монголских захватчиков), Амир Темур (освободил от монголов), Дукчи Эшан, "басмачи" и джадиды (против царской России)", – не унимается Аскаров.

Нет, не "в последние годы". Томирис, Ширак, Муканна, Спитамен, Джалалиддин Мангуберды канонизированы в официальной узбекской историографии в советское время, и это в очередной раз показывает, что серьезных изменений современные ученые Узбекистана в этом в этом плане внести не смогли. Томирис, Ширак, Спитамен, которые являются мифологизированными условно историческими лицами, на самом деле не оставили и не могли оставить никакого следа в исторической памяти народов современной Средней Азии, которые сформировались тысячелетиями позже. Джалалиддин Мангуберды, хоть и является историческим персонажем, но его истинный облик не соответствует надуманному ореолу "патриота" и "борца" против монголов. Он был представителем не народа, а конкретной династии, о массах же думал в самую последнюю очередь, что отражено, например, в его официальной биографии, и боролся против монголов ради ресурсов, а не родины. Когда же он потерял территории своего отца, то, как и подобает кочевнику, перевел взгляд на Иран, Кавказ и Ближнюю Азию, где попытался создать свое государство. Но не это главное. Главное – историческая память.

Нет в исторической памяти, в фольклоре ни одного среднеазиатского народа ни одного предания, связанного с названными лицами. О них мы узнали в советское время – пора это признать.

Зато узбекский народ прекрасно знает о Шейбани, Абдуллахане II, Тимуре, Чингисхане, Алишере Навои, эмирах Бухары, Хивы, Коканда. Салахаддином Ташкенди в начале прошлого столетия была создана книга "Тимур-намэ" на основании народных преданий. В начале независимости Паян Равшанов собрал предания о Тимуре, бытовавшие в Кашкадарье. Существует прекрасный дастан "Шейбани-хан", записанный Хади Зарифом в исполнении народного сказителя Пулкан-шаира (1874-1941), где Шейбани-хан, с легкой руки Пиримкула Кадырова в одночасье превращенный в народного врага, устами этого народа восхваляется как великий герой. А какие песни, предания и дастаны слагал узбекский народ о Шираке, Муканне, Махмуде Тараби? Никакие.

Перед тем, как постараться заново сформировать свое видение прошлого узбекского народа, отметим один серьезный недостаток узбекских ученых: в ответ на малейшую попытку реабилитации Шейбанидов сыплются обвинения в том, что якобы инициатор возводит происхождение узбеков к Шейбанидам, а доузбекское прошлое – отрицает. Узбекские историки очень боятся, что их лишат исторического наследия, относящегося к периоду до XV века. Таких обвинений не удалось избежать и нам: "Недавно (22.II.16 г.) на страницах Интернета была опубликована статья под названием "Старые проблемы новой узбекской историографии". Ознакомившись c данной статьей, можно отметить ее главную сущность – идея, заложенная в статье, глубоко научно необоснованна, дается односторонний взгляд, по вопросу о происхождения узбекского народа в контексте концепции западноевропейских (Э.Оллворта и др.) и до революционных русскоязычных ученых (В. Бартольд, Н. Остроумов и др.), согласно которому современный узбекский народ происходил от Даштикипчакских кочевых узбеков", пишет А.Аскаров.

Это – неправильное прочтение наших взглядов. Полагаем, Аскаров и Иномов не постарались подробно изучить наши тезисы, а, завидев несколько мыслей, не соответствующих их взглядам, поспешили настрочить "разоблачения" в привычном духе, походу очернив конструктивизм, хотя на самом деле наша концепция далека от чистого конструктивизма.

Мы не отрицаем роли предыдущих народов, однако подчеркиваем решающую роль Шейбанидов в сложении узбекского народа. Не будь Шейбанидов – не было бы узбеков, не было бы Узбекистана. Мы просто хотим дать справедливую оценку всей истории, а не отдельной ее части, по капризу чинов отобранной для канонизации и возвеличивания.

Все гораздо сложнее, как справедливо отметили Аскаров и Инамов. Давайте постараемся реконструировать эту сложную картину. Отдавая себе отчет в том, что это – работа не на один год, тем не менее, возьмем на себя смелость сделать первичные наброски, не претендуя на законченность.

Этногенез

Выдержки из разбираемого труда Аскарова:

"Наука этнология определяет, что история происхождения каждого народа состоит из трех эта​пов. На первом этапе, на основе экономических и культурных связей про​жи​ва​ю​щих территориально близких, говорящих на различных языках и диалектах племен и родов, происходит этнокультурное сближение, взаимопроникновение и этническое смешение, то есть протекают этноге​не​ти​ческие процессы. Этот этногенетический процесс, являясь дли​тель​ной объек​тив​ной исторической реальностью в истории каждого народа, в итоге закан​чи​вается формированием отдельно взятого народа, то есть этногенетический процесс завершается формированием народа. Значит, народ является продуктом длительных этногене​ти​ческих процессов и совокупностью этнических единиц. Этап этногенеза в истории народа охватывает период от того момента, когда он начал формироваться в качестве племени, народности".

Такое советское понимание этнологии и этногенеза давно кануло в лету. В процессе этногенеза не бывает объективных границ, невозможно определить, где начало, а где конец. Советская наука предполагала, что созданные в СССР социалистические нации – конечный этап этногенеза местных народов, таким образом, открывалось поле для того, чтобы все предыдущие этногенетические процессы объявить лишь прелюдией к формированию современных наций. Т.е. оказывалось, что многие тысячелетия напролет этнические процессы происходили с осознанной целью – для формирования конкретных узбеков, таджиков, казахов и т.д., которые уже не изменятся, не исчезнут, которые – на века.

Такое упрощенное понимание этногенеза давно уже никем не воспринимается всерьез. В этногенезе нет начала и конца, общности появляются и исчезают, исключением не являются и современные этносы – не удивимся, если через 500 лет новые нации будут рассматривать нас как "промежуточный процесс" на пути их формирования.

Раз уж мы знаем, что этногенетические процессы не всегда взаимосвязаны, обязательно ли считать согдийцев, по случайности переселившихся в Зеравшанскую долину три тысячи лет тому назад, нашими непосредственными предками? Считают ли американцы своими предками индейцев, австралийцы – аборигенов, русские – скифов, англичане – кельтов? Тем более, вклад согдийцев, хорезмийцев и прочих восточных иранцев в этногенез узбеков отнюдь не очевиден.

Арабское нашествие кардинально изменило типично восточноиранский глоттоэтнический ланшафт региона. Сильный удар был нанесен согдийцам: треть бежала в Восточный Туркестан, треть была вырезана либо порабощена, треть на протяжении десятилетий постепенно вымирала и ассимилировалась в условиях дискриминации и планомерного этноцида. Место восточноиранских языков занял западноиранский фарси, который в эпоху Саманидов особо быстрыми темпами распространился по всем регионам, за исключением Хорезма и Присырдарьинского региона. Таким образом, тюрки, пришедшие в Маверауннахр с Караханидами, столкнулись не с восточными иранцами, а персоязычным оседлым населением.

В советское время было постановлено, что "узбекский народ окончательно сформировался в XI-XII вв.", что не устает исправно повторять Аскаров. На самом деле тогда тюркоязычие распространилось лишь на небольшие отрезки культурных районов: восточная часть Ферганской долины (Ош, Узген – центры ферганских Караханидов), Ташкент и окрестности (билингвизм и трилингвизм), Присырдарьинские города (Фараб – родина Фараби, Яссы – родина Яссави, Барчынлыгкент, Бинкет и пр.), Хорезмский оазис.

Стелла Губаева также соглашается с тем, что миграция тюрков при Караханидах была не так значительна, как было отмечено А. Ю. Якубовским. Она пишет, что:

"В конце Х в. Фергана, как и другие области Мавераннахра, были завоеваны Караханидами. В состав Караханидского государства входили также Кашгарский и Хотанский оазисы. Начиная с этого периода экономические и культурные связи Ферганы и Восточного Туркестана, а также миграционные процессы усиливаются. Население Мавераннахра, в том числе и Ферганы, пополняется тюрками племени карлук, чигиль, ягма, жившими в те времена на территории Восточного Туркестана. Но основные переселения кашгарцев в Фергану, как свидетельствует литературный и полевой материал, имели место в XVIII – начале XIX вв". [4]

В основной части Ферганской долины, значительной части Ташкентского оазиса, центральных и южных областях Маверауннахра в XI-XII вв. полностью доминировал персидский язык. Не будь нашествия Чингисхана, возможно, тюркский элемент не удержался бы даже на указанных территориях своего первичного распространения. Каким бы "монстром" ни был Чингисхан, как это преподносится в Узбекистане, от его завоевания в конечном итоге больше пострадали местные персофоны. Прав был досоветский автор Н. Павлов, который в своей работе "История Туркестана", опубликованной в 1910 году, отметил: "... походом Темучина (Чингисхана) иранской национальности был нанесен страшный удар" [7].

После проникновения в регион "монголов" еще несколько областей было подвергнуто тюркизации. Так, чагатайский хан Кебек построил город Карши, который стал не только торговым и культурным центром Маверауннахра, но и опорой тюркоязычия в Кашкадарье. Хан Хайду восстановил город Андижан, который стал крупнейшим тюркоязычным поселением региона. Хорезм был окончательно тюркизирован благодаря нахождению там огромных групп золотоордынских (с начала XIV в. – узбекских) племен, в первую очередь – кунгратов. Кроме того, значительные массы барласов, джалаиров, аргынов, кушчи, бахрынов, тулькичи, мингов и пр. чагатайских племен устроились вокруг оседлых оазисов и культурных центров, например, вокруг таких городов, как Ташкент, Карши, Шахрисабз, Самарканд и южнее Бухары, в Каракульском оазисе. Тем не менее, в основной части Ферганской долины и окрестностей Ташкента, центральных и южных районах Маверауннахра продолжало доминировать персоязычие.

Захириддин Бабур, описывая в "Бабур-наме" Ферганскую область, подвластную своему отцу, отмечает, что она состоит из семи районов (қасаба): Андижан, Маргинан, Ходжент, Кандибадам, Исфара, Ахсы, Касан. Упоминаются и мелкие селения – Варух, Сох и др. И только в Андижане, по его словам, проживают тюрки. Население остальных районов он называет "сартами" (также названы "кухи" – горцы в Исфаре) – данным термином, как эксплицитно известно, в XV в. обозначалось персоязычное население [5]. Действительно, до сих пор во всех названных городах и селениях, за исключением Маргилана и исчезнувшего Ахсы, большинство составляют таджики. Многих узбекских городов и поселений, известных в Ферганской долине ныне, просто не было до XVI в. Наманган был построен на месте Ахсы в XVII в., Коканд – восстановлен в начале XVIII в. со стороны родоначальников узбекской династии Минг, Шахрихан – со стороны хана Умаршейха в первой четверти XIX в., Фергана – со стороны русских под названием Скобелев или Новый Маргилан. Достоверно известно, что Маргинан перешел на тюркский язык в XVI-XVII вв. благодаря массовому переселению шейбанидских узбеков. Автор XVII в. Махмуд бин Вали отмечает, что узбеки также массово осели в окрестностях Андижана и внутри города. Восточнотуркестанский источник того же времени отмечает, что население города Андижана составляли таджики и узбеки [13]. Такое свидетельство относительно Балха приводит Хафиз Таныш Бухари – по его словам, населения этого города состояло из узбеков и таджиков [11].

Вышеизложенные факты говорят сами за себя: во-первых, в Ферганской долине тюркский элемент начал доминировать только благодаря переселению узбекских племен в XVI-XVIII вв., во-вторых, почти все города и поселения Долины, указанные Бабуром как таджикские, по сей день остаются таджикскими (кроме Маргилана), а многие крупные узбекские города и пункты (за исключением очень рано тюркизированных Кувы, Оша, Узгена и Андижана) созданы и заселены позднее, т.е. всепоглощающая ассимиляция и тюркизация иранского населения не более чем научный миф.

Другой автор В. Л. Вяткин в "Материалах к исторической топографии Самаркандского вилаета" в так описывал этноисторию Средней Азии:

"В эпоху Тимуридов тюркские названия встречаются крайне редко, подавляющее же большинство их часто персидское. Сам Тимур и его потомки, хотя и были по происхождению тюрки, но избегали давать тюркские названия основанным ими дворцам, садам и селениям. Та же масса тюркских названий, которую мы находим по всему вилайету, ныне обязана своим происхождением главным образом последнему столетию. Вообще же можно сказать, что древние названия уцелели в районах поселений таджиков и гораздо реже в местностях, занятых узбеками, но так как таджикские поселения сгруппировались около Самарканда и в предгорьях, то объяснение этого обстоятельства, как и по всему Туркестанскому краю, следует искать постепенно, начиная с завоевания страны Шейбани-ханом, наплыва узбеков и не прекращавшегося до последнего времени вытеснения из долинных частей края таджикского элемента тюркским. Таджики в конце-концов здесь остались только в самых больших селениях, более или менее хорошо защищенных. Прибывшие в плодородную долину Зарафшана узбеки не теряли родовой связи и оседали здесь отдельно по родам и коленам, каждый из которых захватывал известный район, причем родовые и коленные названия узбеков очень часто переносились на те поселения..." [2].

Уже названных фактов достаточно, чтобы понять, насколько важным и эпохальным оказалось переселение узбеков из Дашты Кыпчака.

На территории Бухарского ханства кочевые узбеки также начали оседать очень рано: город Карши полностью был занят племенем мангыт, которое в середине XVIII в. захватило власть в ханстве и преобразовало его в эмират, из Шахрисабза и окрестностей была вытеснена часть барласов, часть присоединилась к кенагасам, которые заняли их место. Узбеки основали такие города, как Каттакурган, Дахбид, заново отстроили Термез.

И в Бухаре, и в Коканде узбеки перемешались с чагатаями. К концу XVII в., как отмечает Кармышева, в источниках перестает встречаться формула "узбек, турк, тожик", характеризующее этнический состав региона, отныне пишут только "узбек, тожик". Это говорит о том, что узбеки к указанному времени вобрали в себя более старые чагатайско-тюркские группы и передали им свое название. Что любопытно, на территории Коканда осевшие узбеки начали быстро терять племенную идентичность, в Бухаре же она, наоборот, сохранялась даже у осевших городских групп. Сложилась такая ситуация: и в Коканде, и в Бухаре большинство населения составляла этническая группа, сформированная в XVI-XVII в. из узбеков и ассимилированных ими чагатаев и таджиков (в дальнейшем к ним присоединились поздние переселенцы – тюрки Кашгара, некоторые кочевые роды Дашты Кыпчака, как кунграты и катаганы, часть каракалпаков и Ферганских кыпчаков). Пользовалась эта группа тюркскими диалектами карлукского и кыпчакского происхождения, которые были распространены на территории обеих ханств. По физической антропологии и культуре они также мало отличались друг от друга. Их единственным различием было то, что в Бухаре племенное деление сохранилось, в Коканде – постепенно теряло актуальность, люди начинали идентифицировать себя по городам и оазисам. Это дало повод спекуляциям русских и казахских авторов, которые старались поделить сей этнос на узбеков и сартов.

Необходимо отметить другой важный аспект, связанный с Хорезмом. На протяжении многих столетий эта область была самостоятельной и культурно обособленной. Говорили в области преимущественно на огузских говорах. В начале XVI в. узбекские полководцы Ильбарс и Бейбарс независимо от Шейбанихана создали здесь узбекское хивинское ханство и построили его столицу – Новый Ургенч. Как это уже было в Бухаре, они распространили этноним "узбек" на местное население, смешавшееся с золотоордынскими племенами. Представьте, что было бы, если не Ильбарс и Бейбарс: Хорезм сегодня был бы отдельной страной, население которого не называло бы себя узбеками, не было бы того культурного наследия, которое создано в Хорезме узбекскими династиями. И традиционные аргументы, мол, не было бы названия "узбек", но зато народ был тем же, что и сейчас – это пустое сотрясание воздуха: нет единого самоназвания – нет единой нации. Народы бывшей Югославии – сербы, хорваты, боснийцы, черногорцы – говорят на одном языке, мало отличаются по происхождению, фенотипу, культуре, но отличаются по самоназванию, в результате чего долгие годы истребляли друг друга по этническому признаку. Персы и таджики говорят на одном языке, но не являются одной нацией. На одном языке говорят румыны и молдаване, болгары и македонцы, англичане и американцы, португальцы и бразильцы, но у всех – исторически сложившиеся раздельные политонимы. Поэтому, вне зависимости от численности, узбеки оказались тем связывающим звеном, которое объединило большую часть тюркских племен под единым названием, что наглядно видно по работе Г. П. Снесарева, который на основе исследований Фаттаха Абдуллаева составил диалектологическую карту Хорезма. В частности, он отмечает:

"Огузы в течение длительного периода времени "обживали" Хорезмский оазис. Обращает на себя внимание и зона (северная) сплошного населения с кипчакским наречием, которая также является весьма показательной. Здесь проживали представители почти всех основных узбекских племен, после переселения из Дешти-Кипчака постепенно передвигавшихся по территории оазиса с севра на юг. По северной границе зоны огузского наречия (севернее Ургенча) тянется полоса, заселенная узбеками со смешанными кипчакско-огузскими говорами (преобладают кипчакские элементы). По нашим данным, именно здесь, начиная с прибрежной полосы восточнее Ургенча и далее вдоль границы зоны, жили кипчаки, уйшуны, уйгуры и дурмены, некогда переселившееся с севера и смешавшиеся с огузским населением. Далее, в Кош-Купырском районе, вдоль его северо-восточной границы с Шаватским и Ургенчским районами, Ф. Абдуллаев выделяет население со смешанным кипчакско-огузском говором и с кипчакским наречием особого "экающего" говора. Именно здесь, по нашим данным, проживали катаганы и кенегесы. Потомков найманов мы встречали в Куня-Ургенче, в Ходжейли и южнее – на территории туркменов, в окрестностях Гурлена, Бий-Базара, Бируни, в районе Ургенча, вплоть до Багата, где они образовали довольно значительный массив. Уйгуры жили в Куня-Ургенче и севернее Ургенча, где, видимо, были расположены земли их древнейшего расселения; уже в качестве уйгуров-биватан (т.е. отколовшихся, высланных) они поселились в Ташаузе, северо-западнее Хивы, южнее Янгиарыка и небольшими вкраплениями около Гурлена, а также в районе Бируни. Дурмены при Ходжа Мухаммед-хане были вероятно поселены к северу и северу-западу от Ургенча. Потомки дурменов, теперь ничем не отличающиеся от окружающих их исконных земледельцев, и поныне проживают в этом районе вдоль канала, носящего их племенное название. Мангиты проникли в Хорезм вероятно уже после других племен. Обосновавшись в дельте на протоке Карабайли, они образовали довольно плотный массив в районе современного Мангита. Более мелкие ответвления этого племени жили в окрестностях Янгиарыка, Ханки и Питнака. Потомки алчинов были обнаружены нам в районе Ханки и на противоположном берегу около Турткуля. Жили алчины и в районе Ташауза. Учитывая близость алчинов к тама и куланам, можно предполагать, что они тоже более поздние обитатели оазиса и расселение их шло с севера на юг. Кунграты расселились вблизи Ургенча, Янгиарыка, Багата, Ханки. Что касается тех узбеков, которые на юге уже давно утеряли всякое представление о своей родоплеменной принадлежности, то всю зону их распространения мы отмечаем в целом, намечая ее границы, совпадающие с границами зоны огузского наречия. Интересен также большой массив населения со смешанным кипчакско-огузском говором, проживающего в центре южной части оазиса на границе Янгиарыкского, Ханкинского, Багатского и Хазараспского районов. Наши данные, с этой точки зрения, вносят более дробные и определенные градации в этот массив: в этой местности (ее старое название – Бешарык) жили найманы, нукусы, кунграды, тама, ассы, куланы и несколько к югу – хтаи, т.е. носители кипчакского наречия (различных говоров), также переселившиеся в зону огузского населения". [9]

Численность узбеков, прибывших из Дашти Кыпчака отнюдь не была маленькой. Именно кочевые узбекские племена, в огромном количестве переселившиеся из Дашты Кыпчака, обеспечили численный перевес тюркского элемента в центральных и южных областях Маверауннахра, в центральных и западных районах Ферганы, а также северных областях нынешнего Афганистана. Как засвидетельствовано письменными источниками, в названных территориях до Шейбанидов доминировала персидская речь.

Благодаря Шейбанидам тюрки превратились в численно и политическую доминирующую силу региона. Не будь их, на значительных территориях Узбекистана до их пор звучала бы в основном персидская речь. Разумеется, переселение не остановилось в начале XVI века – оно продолжалось до XVIII в. Поздние племена также присоединялись к узбекам, небольшая часть тюрков, у которой сформировалась другая идентичность, вошла в состав узбеков в начале XX в. Но таких своеобразных племен, которые в некоторой степени сохранили свою исключительность было незначительно. Большая часть местных тюркских племен с XVI века вошла в состав узбекских племен, принимая названия племен Дашти Кыпчакского происхождения. Этим объясняется пестрая внешность племенных узбеков и их чагатайский язык.

Литература

1. Аскаров А. Ўзбек халкининг келиб чикиш тарихи. – Ташкент: 2015.

2. Вяткин В. Л. Материалы к исторической топографии самаркандского вилаета. Вып. VIII. Самарканд, 1902.

3. Гинзбург В. В., Трофимова Т. А. Палеоантропология Средней Азии. – Москва: 1972.

4. Губаева С. Ферганская долина. Этнические процессы на рубеже XIX-XX вв. – Москва: Herdforshire Press, 2012.

5. Захир ад-Дин Бабур. Бабур-Наме. – Ташкент: 1992. http://www.vostlit.info/Texts/rus7/Babur/framepred.htm

6. Ошанин Л. В., Зезенкова В. И. Вопросы этногенеза народов Средней Азии в свете данных антропологии. – Ташкент: 1953;

7. Павлов Н. История Туркестана. – Ташкент, 1910.

8. Сагдуллаев А. А. Аскаровнинг янги асарида таклиф этилган ўзбеклар этногенези концепцияси хакида баъзи мулохазалар // Ўзбекистон тарихи, 2015, №3, 72-79.

9. Снесарев Г. П. Объяснительная записка к "Карте расселения узбеков на территории Хорезмской области (конец ХIX - начало ХХ в.)" // Хозяйственно-культурные традиции народов Средней Азии и Казахстана. – Москва: 1975.

10. Уэлсс Спенсер. http://www.karakalpak.com/genetics.html

11. Хафиз-и Таныш Бухари. Книга шахской славы – Алма-Ата: 1969. http://www.vostlit.info/Texts/rus9/Buchari3/pred.phtml?id=9628

12. Ходжайов Т. К. Этнические процессы в Средней Азии в эпоху средневековья (Антропологические исследования) – Ташкент: 1987.

13. Шах-Махмуд ибн Мирза Фазил Чурас. Хроника. – Алма-Ата: 1969. http://www.vostlit.info/Texts/rus9/Curas/text4.phtml?id=9696

авторы: Нурали Мингбаев и Шавкат Норбоев