В. А. АПУШКИН

СКОБЕЛЕВ О НЕМЦАХ

Его заветы Славянству

Петроград

Издание Товарищества И. Д. Сытина

1914

стр. 70-79

V. Отношение Скобелева к Англии по возвращении из Ахал-Теке. Общий враг – немец. Письмо Скобелева к М. Н. Каткову

VI. Речь Скобелева на обеде в годовщину взятия Геок-Тепе.

V.

Неожиданное назначение в апреле 1880 г. начальником экспедиционного отряда в Ахал-Теке отвлекло на время Скобелева от волновавших его мыслей о неизбежности войны с немцами. Но как только экспедиция была закончена, он вернулся к ним с тем же пылом сердца, но с еще большим запасом "ума холодных наблюдений". Ответственная ахал-текинская экспедиция сделала его еще более серьезным и рассудительным. Успех, достигнутый нами этой экспедицией в Средней Азии, не опьянил его, не вернул к старым мечтам о походе в Индию. Считая положение России в Средней Азии прочно обеспеченным занятием Ахал-Теке, а присоединение Мерва неизбежным делом близкого будущего, - понимая всю трудность борьбы одной России против Германии и Австрии, Скобелев видит теперь в Англии не врага, не соперника нашего в Азии, а возможного союзника для борьбы с немцами.

У О. А. Новиковой (Новикова Ольга Алексеевна, урожденная Киреева, сестра павшего в 1876 г. в бою у Ракова за свободу Сербии Ник. Ал. Киреева, вдова бывшего попечителя Петербургского учебн. округа, - современная писательница и еще более известная политическая деятельница, по справедливости называемая "делегатом России в Англии". Живя почти постоянно в Лондоне, но сохраняя самые живые связи с отечеством, она пользуется большою популярностью среди англичан. В ее политическом салоне перебывали все выдающиеся государственные деятели Англии в России. Она много содействовала установлению взаимного доверия и согласия между Англией и Россией. Ее перу принадлежит прекрасная книга – "Scobeleff and the Slavonic cause", вышедшая в Лондоне в 1883 г., имевшая огромный успех за границею, но, к сожалению, до сих пор не переведенная на русский язык. Обзору политической деятельности О. А. Новиковой посвящены статьи Е. С. М. в "Русской Старине" за текущий год (июнь – июль - август) под заглавием "Делегат от России".) он встретился с двумя англичанами и между ними произошел следующий характерный разговор:

- Вы первый научили нас заочно полюбить даже врага, - сказал один из англичан при представлении Скобелеву.

- Почему я враг? - спросил Скобелев.

- Кто же другой может создать нам затруднения в Индии, как не вы?

- Там нам нечего делать. Мы отлично можем ужиться бок-о-бок...

- Да, это вы говорите нашим корреспондентам, a те сообщают в газетах... Но мы не так наивны...

- Могу вас уверить, что таково мое убеждение, - возразил с усмешкою Скобелев. - Если мы можем с вами столкнуться, так поближе...

- Не дай этого Бог... Мир дороже всего.

- Да, богатому человеку, а не голодному, которому терять нечего... Впрочем, у нас с вами есть общий враг.

- Кто это? Немцы, верно?

- Да. У них теперь широко рты разинуты; флот ваш и ваша торговля едва ли могут им особенно нравиться...

- Мы это знаем...

Таким образом, уже тогда, в самом начала 80-х годов прошлого столетия, когда Германией управлял престарелый Вильгельм I-й и ничто еще не предвещало царствования Вильгельма II-го с его лихорадочною деятельностью по созданию германского флота и насаждению германских колоний во всех концах света, Скобелев, глубоко постигший дух современной ему Германии, провидел неизбежное в будущем морское и экономическое соперничество ее с Англией. Чуждый предвзятых идей, самостоятельный в своих взглядах, ни в чем не терпевший рутины и узкого доктринерства, он пошел наперекор господствовавшему тогда в русском обществе враждебному отношению к Англии, созданному ее ролью во время русско-турецкой войны, и один из первых заговорил о сближении с нею и о союзе против общего врага - немцев.

В августе 1881 г., отправляясь в Минск на маневры своего 4-го корпуса, он проездом через Москву написал следующее замечательное письмо редактору-издателю "Московских Ведомостей", М. Н. Каткову, с изложением своего взгляда на значение наших новых завоеваний в Средней Азии в связи с Восточным вопросом (Цитируем его в извлечениях по сочинению А. Н. Маслова – "Завоевание Ахал-Теке..." (СПб. 1887 г., стр. 307-310), "Москов. Ведомостям", 1882 г., №178 и "Новому Времени", 1884, №2990.):

- "До сих пор наше отечественное несчастье, главным образом, как мне кажется, происходило не от широты замыслов, а от неопределенности и изменчивости нашего политического идеального предмета действия...

"Лично для меня весь среднеазиатский вопрос вполне осязателен и ясен. Если помощью его мы не решим, в непродолжительном времени, серьезно взять в руки Восточный вопрос, то азиатская овчинка не будет стоить выделки. Смею думать, что рано или поздно русским государственным людям придется сознаться, что Россия должна владеть Босфором, что от этого зависят не только ее величие, как державы первенствующей, но ее безопасность в смысле оборонительном и соответственное развитие ее мануфактурных центров и торговли.

"Никто, полагаю, не будет оспаривать, что пока польский и западно-русский вопросы будут тяготеть над нами, как теперь, всякое правильное развитие в лучшем, народно-историческом значении этого слова, будет крайне затруднено. В настоящее время, несмотря на потраченные кровавые усилия, все наши границы остались открыты вражьему нашествию, вынуждающему нас содержать такую громадную армию, а Польский вопрос, особенно теперь, в виду неминуемых усложнений, порожденных австро-германским союзом, держит нас в осадном положении.

"... Итак, возвращаясь к вопросу, нам заданному – разграничение новой Ахалтекинской области, я думаю, что мы всегда будем рассуждать в потемках, пока нам не будет дана главная (а ее нам никто не может дать), скажу, исключительная данная: в виду в самом скором времени имеющих разразиться усложнений на Балканском полуострове, наиболее чувствительным выражением коих, для нашей чести народной и интересов, будет: 1) движение австрийских войск из Сеницы к Митровицам и далее, быть может, даже сразу к Салоникам; 2) вероятность участия в греко-турецкой распре княжества Болгарского и комитета народной обороны в так названной Восточной Румелии (!??) – как в этих случаях намерены мы поступить.

"... Без серьезной демонстрации к Индии, по всей вероятности, к стороне Кандахара, немыслимо себе представить войны за Балканский полуостров. Даже в случае ныне, вследствие австрийских чрезмерных притязаний на Салоники, весьма возможного союза России с Англией, в Средней Азии необходимо у преддверья соответствующего театра действий держать сильный отряд войск, вполне снаряженный и серьезно подвижный, как угроза и ручательство за прочность союза. Всю Среднюю Азию можно было бы отдать за серьезный и прибыльный союз с Англией, по достижению указанного результата на Босфоре, так как вся Средняя Азия имеет для нас временное политическое значение. Преддверием театра действий на случай острых усложнений, как в 1878 году, несомненно будет ныне завоеванный край в связи с исключительным и могущественным нашим влиянием в Персии.

"Если признать за несомненный факт, что мы намерены предоставить в руки западной Европы ликвидацию, для нас жизненную, Турецкого наследства, то я не только согласен отойти в Красноводск, но вообще кончить счеты в Средней Азии. Но в таком случае, в порядке логической последовательности, начнем сначала очищать Туркестанский край, а затем уже и Асхабад.

"Итак, не имея главной данной – решимости России не участвовать в приближающихся на юго-западе Европы событиях – нельзя решиться думать уйти вовсе к Каспийскому морю... Отступить в Красноводск – это поставить все соделанное насмарку. Посланник пишет в Петербург: "Занятие Текинского оазиса увеличивает наше значение в Хиве, Бухаре и в Персии, которая не только совершенно примирилась с нашими предприятиями, но и желает их полного довершения"... С очищением оазиса мы не только лишаемся всех этих выгод, но престиж наш жестоко пострадает... "Нынешнее смутное состояние Афганистана и неизвестность его будущности даже не позволяют обратного движения... Находя, вследствие этого, отступление невозможным и т. д.". Зачем нам первенство в Персии? Зачем нам диверсия на юго-восток? Зачем нам знать, что делается в Афганистане? Вероятно для того, чтобы, когда настанет час, не быть Липпе-Детмольдом или княжеством Монако, или Швейцарией, но быть Россией, настолько грозной, чтоб не отдать немцам на поругание колыбель своей веры, всю славу исторического прошлого, миллионы кровных, братских сердец…

"Если у Мольтке, на случай войны с каждым из окружающих Германию государств, есть готовый план кампании и все меры приняты для быстрого исполнения этого плана, если может жить более 10 лет Мецкий гарнизон и крепость в ежеминутной боевой готовности, то почему же то же самое неисполнимо для нас?.."

VI.

Письмо Каткову появилось в печати и стало известно русскому обществу лишь после смерти Скобелева. Он еще сдерживался излагать свои мысли публично, он доверял их только тесному кругу друзей, единомышленников и политических деятелей. Но когда в конце 1881 года в оккупированной австрийцами Боснии вспыхнуло восстание против швабов-угнетателей и снова полилась славянская кровь, Скобелев не выдержал...

12-го января 1882 года, на обеде в годовщину взятия Геок-Тепе, в кругу своих боевых соратников. Скобелев произнес свою первую публичную политическую речь.

Он сказал:

- Поколение наше переживает многознаменательное, небывалое в истории время. Несколько веков тому назад царило кулачное право в международных отношениях. За сим настала эпоха трактатов, соблюдать которые по форме и нарушать по духу являлось выражением наибольшей государственной мудрости.

Нашему веку суждено было воочию испытать, что сильнейший относительно якобы слабейшего основывает свои отношения на крови и железе (намек на изречение Бисмарка: - "Сила выше права"), и что правом повелевает сила. Многознаменательно, господа, что подобного официального признания бесправия, подтвержденного фактами, еще никогда не было сделано в истории.

Великие патриотические обязанности наше железное время налагает на нынешнее поколение. Скажу кстати, господа: тем больнее видеть в среде нашей молодежи так много болезненных утопистов, забывающих, что в такое время, как наше, первенствующий долг каждого – жертвовать всем, в том числе и своим духовным я, на развитие сил отечества.

Если, господа, в делах частных чувство недоверия друг к другу не может быть никому симпатично, то, напротив того, крайнее недоверие ко всему иноплеменному, могущему нарушить законные исторические идеалы отечества, – есть патриотическая обязанность, ибо немыслимо допустить, чтобы провозглашенная ныне теория торжества сильного бесправия над слабейшим правом могла бы быть собственностью одного лишь племени. Из только что сказанного, мне кажется, явствует, как радостно должно отзываться в патриотических сердцах, когда события слагаются так, что вводят в ошибку прозорливого и талантливого отечественного недруга. Чувство это принимает оттенок особенный, когда находишься в среде людей, своими трудами, доблестью, кровью способствовавших введению в ошибку этого недруга.

Известно вам всем, что высокоталантливый недруг наш, сэр Генри Роулинсон, в своем сочинении "Россия и Англия на Востоке", еще в 1875 г. заявлял, что вражда ахал-текинцев заведет Россию к многолетним и непомерным расходам людьми и деньгами, вовлечет в вражду с Персией, заставит занимать кордонную линию фортов от устьев Атрека по всему оазису и от Атрека до Мерва включительно, и, наконец, главное, в конце концов нарушит политическое могущество России в Средней Азии.

Отрадно, господа, в сегодняшний многознаменательный день, озираясь на далекую дорогую нам окраину, иметь возможность фактически убедиться, что, слава Богу, тяжкие предсказания Роулинсона ни в чем не оправдались. Нам слишком всем известно положение дел, чтобы мне входить в подробное рассмотрение его; но очень уже давно наша средне-азиатская, столь буйная, окраина не пользовалась таким безусловным спокойствием, как теперь. Никогда, быть может, со времен похода Магомет-шаха на Герат и тесно связанной с этим событием незабвенной деятельности графа Симонича, значение русского посланника в Тегеране не было столь первенствующим. Словом, обаяние русского знамени стоит очень высоко, далеко к востоку, за пределы покоренной области; это, конечно, не откажутся подтвердить только что вернувшиеся из Серахса инженеры.

Господа, чему обязано отечество столь благоприятным исходом великого дела? Во-первых и, главным образом, благоговейно вспомним участие в экспедиции в Бозе почившего нашего Государя-Мученика. Твердо взяв в свои державные руки ахал-текинское дело, покойный Государь предугадал громадное, в данную историческую минуту, значение ахал-текинского плацдарма, у предверия Хорасана и Афганистана. Во-вторых, успех в принципе с самого начала обеспечивался участием нашего бывшего августейшего главнокомандующего (Великого Князя Михаила Николаевича, тогда наместника Его Императорского Величества на Кавказе и главнокомандующего Кавказской армией, из состава которой были выделены войска экспедиционного отряда), ни на минуту не отрывавшего своего сердца от вверенных ему тогда славных войск. С почтительною признательностью считаю себя счастливым здесь напомнить о той всесторонней помощи, которую оказывали мне все ближайшие помощники главнокомандовавшего кавказской армией, наши центральные военные управления, наконец, министерство иностранных дел.

Наш посланник в Тегеране, г. Зиновьев, не только облегчил исполнение задачи – но, что еще важнее, обеспечил прочность результатов.

Говорить ли мне о доблести несравненных наших кавказских войск, с которыми связались узами боевого братства славные туркестанские и оренбургские их товарищи. Кавказские знамена в ахал-текинскую экспедицию явились тотчас после блистательно выдержанного кровавого боевого испытания в азиатской Турции и в Дагестане. Большинство этих войск только что участвовало в несравненном в летописях наших штурме Карса.

Слишком велико было наследство славы, врученное начальнику экспедиции, чтобы ему сердцем не дорости до духа войск, а когда сердце на месте, то и победа на три четверти обеспечена. В самом деле, не могу без глубокого чувства вспомнить про эти войска, про доблестный корпус офицеров; вспомним, господа, о павших товарищах наших, вспомним о том, как они служили, дрались, умирали; вспомним о незабвенном генерале Петрусевиче – представителе чувства долга, скромности и научной подготовки; вспомним, какими героями легли за Веру, Царя и Отечество князь Магалов, граф Орлов, Мамацев, Булыгин, Зубов, Студитский, Яблочков, Мерхилев, Грек, Иванов, Кунаковский, Мориц, Нелепов, Юренев...

Да, господа, пока в рядах русских будут такие офицеры, будем смело смотреть в лицо какому бы то ни было высокообученному неприятельскому строю, не забывая наших товарищей, павших под Геок-Тепе; а когда настанет час боевого испытания, и мы постараемся быть такими же, какими были они.

Мне остается еще сказать вам несколько слов, – но здесь позвольте мне заменить бокал с вином стаканом с водою и попросить вас быть свидетелями, что ни я, да и никто из нас не говорил и не может говорить под влиянием ненормального возбуждения.

Мы живем в такое время, когда даже кабинетные тайны плохо сохраняются, а сказанное в таком собрании, как нынешнее, так или иначе, будет обнаружено, а потому предосторожность – дело не лишнее.

Опыт последних лет убедил нас, что если русский человек, случайно вспомнит, что он, благодаря своей истории, все-таки принадлежит к народу великому и сильному, – если, Боже сохрани, тот же русский человек случайно вспомнит, что русский народ составляет одну семью с племенем славянским, ныне терзаемым и попираемым, тогда в среде известных доморощенных и заграничных иноплеменников поднимаются вопли негодования, и этот русский человек, по мнению этих господ, находится лишь под влиянием причин ненормальных, под влиянием каких-нибудь вакханалий. Вот почему, повторяю, прошу позволения опустить бокал с вином и поднять стакан с водою.

И в самом деле, господа, престранное это дело, почему нашим обществом и отдельными людьми овладевает какая-то странная робость, когда мы коснемся вопроса, для русского сердца вполне законного, являющегося естественным результатом всей нашей тысячелетней истории. Причин к этому очень много, и здесь не время и не место их подробно касаться; но одна из главных – та прискорбная рознь, которая существует между известною частью общества, так называемой нашей интеллигенцией, и русским народом. Гг., всякий раз, когда Державный Хозяин русской земли обращался к своему народу, народ оказывался на высоте своего призвания и исторических потребностей минуты; с интеллигенцией же не всегда бывало то же – и если в трудные минуты кто-либо банкротился пред Царем, то, конечно, та же интеллигенция. Полагаю, что это явление вполне объяснимо: космополитический европеизм не есть источник силы и может быть лишь признаком слабости. Силы не может быть вне народа и сама интеллигенция есть сила только в неразрывной связи с народом.

Господа, сегодня, в день падения Геок-Тепе, вспоминая о павших товарищах, о доблести войск, невольно просится наружу чувство доброе, святое. Один из славнейших ветеранов великой эпохи наполеоновских войн, маршал Бюжо, имел обыкновение говорить, что на войне убивают одних и тех же. Мое солдатское сердце и недавний опыт подсказывают мне, что здесь собрались именно такие, о которых говорит маститый маршал. Вот почему в солдатской среде мои слова будут приняты только по-солдатски, как не имеющие ничего общего с политикою в данную минуту.

Господа, в то самое время, когда мы здесь радостно собрались, там, на берегах Адриатического моря, наших единоплеменников, отстаивающих свою веру и народность, – именуют разбойниками и поступают с ними, как с таковыми!.. Там, в родной нам славянской земле, немецко-мадьярские винтовки направлены в единоверные нам груди...

Я не договариваю, господа... Сердце болезненно щемит. Но великим утешением для нас – вера и сила исторического призвания России.

Провозглашаю, господа, от полноты сердца тост за здоровье Государя Императора!

передал - Эрик Ханымамедов, Волгоград