Разведывательная деятельность и "чистая" дипломатия

Мысль рассказать, что разведка – это не есть круто, пришла ко мне во время учебы в Дипломатической академии МИД РФ. Тогда один из слушателей экономфака попросил меня рассказать о путях "проникновения" на службу в разведку. По его наивному желанию посвятить себя этому "увлекательному" делу я понял, что парня надо предостеречь, поскольку он ради этого готов был круто изменить свои жизненные планы – вплоть до перехода из Дипакадемии в Институт стран Азии и Африки при МГУ, который я окончил по программе второго высшего образования, о чем мой собеседник знал.

То, что в ИСАА готовят ГРУшников – старая байка, однако нет дыма без огня: многие ИСААшники становятся сотрудниками СВР. Также как и выпускники МГИМО, МГЛУ и прочих гражданских вузов с глубокой языковой подготовкой. Особенно ценятся те, кто добился успехов в изучении восточных языков. На выпускном экзамене по основному восточному языку непременно присутствует некое лицо в штатском, которого никто из студентов ранее никогда не видел. В какой-то момент этот некто встает и уходит, не говоря никому ни слова. По истечении некоторого времени самым способным выпускникам делают предложение вступить в разведывательное сообщество.

Будущие кандидаты для службы в СВР отслеживаются еще во время учебы, поскольку, кроме способностей к языкам, существует множество критериев, которым будущий разведчик должен соответствовать: биография без "пятен", в том числе у нескольких поколений предков, крепкое здоровье, психологический портрет и пр. В том, что СВР и ФСБ знают обо всем, происходящем в названных вузах, можно не сомневаться, поскольку они являются источниками кадров для внешней разведки, пусть даже и дополнительными.

Можно, конечно, отказаться от "заманчивого" предложения. А вот согласившись стать кадровым разведчиком, придется выполнять функцию винтика в государственной структуре под названием "СВР" со всеми вытекающими последствиями. Да, жильем будешь обеспечен. Но больших денег в разведке не зарабатывают. Возможностей удовлетворить свое честолюбие тоже немного: часто награждают или в секретных приказах, или посмертно. Если повезет, побываешь в 3–4 странах за государственный счет. При этом все время будешь находиться под контролем своих же сослуживцев. Конечно, можно возразить: а как же Путин, Иванов, Нарышкин, Якунин, Лебедев? Ответ простой: ну-ну…

Кстати, в жизни я трижды пересекался с семьей разведчика-арабиста, генерал-лейтенанта Кирпиченко: с его внучкой Ксенией на лекциях в ИСАА, с его дочерью Екатериной в Российско-Арабском деловом совете и с его вдовой Валерией Николаевной в Институте востоковедения РАН, где мы несколько лет в одно время работали (не могу сказать вместе, поскольку работали мы в разных отделах). Так вот, его сын Сергей, отец Ксении, окончил МГИМО и стал "чистым" дипломатом (в настоящее время – посол в Египте), так же как и его внуки. А родители, как известно, желают своим детям только хорошего.

Не скрою, проблемы разведки интересовали меня еще до того, как я в 2003 г., выдержав конкурс в МИДе, оказался в Посольстве РФ в Йемене и стал выполнять задания резидента СВР. Кстати, если кто-нибудь из "чистых" дипломатов скажет, что он работал в загранучреждении и никак не сотрудничал со спецслужбами, можете рассмеяться ему в лицо. Так не бывает! Все МИДовцы так или иначе привлекаются резидентурами к сотрудничеству и используются резидентами в своих целях.

Еще на истфаке Тверского университета я прочитал книгу Виктора Суворова (Владимира Резуна) "Аквариум". В ней автором написано много всякой ерунды о жизни посольств, как я понял позднее, но в следующем можно не сомневаться: "Оба резидента (ГРУ и СВР. – П.Г.) не подчинены послу. Посол придуман для того, чтобы только маскировать существование двух ударных групп в составе советской (читай – российской. – П.Г.) колонии. Конечно, на людях оба резидента демонстрируют послу некоторое уважение, ибо оба резидента – дипломаты высокого ранга и своим непочтением к послу они бы выделялись на фоне других. На этом почтении и кончается вся зависимость от посла". Точнее было бы сказать, не посол придуман, а посольство. Работая в Йемене, я на собственном опыте убедился, что главное предназначение любого посольства – быть "крышей" для спецслужб, а уже потом вся эта мишура с дипломатическими приемами, теплыми рукопожатиями, витиеватыми фразами о дружбе и сотрудничестве и т.п.

Меня принял на дипломатическую работу посол Александр Сергеевич Засыпкин (в настоящее время – посол в Ливане), с которым я прошел собеседование еще во время стажировки в Центральном аппарате МИДа. По прибытии в Посольство я по видимой причине хотел дать ему прозвище "Грибоедов", но потом, чтобы не накликать беду, передумал: йеменцы, конечно, дружественный россиянам народ, но мало ли…

Однажды советник-посланник (второй человек в посольстве, по сути – заместитель посла) сказал мне, что МИДовцы – это всего-навсего почтальоны для дипломатической переписки. Развивая его мысль, приходишь к выводу, что МИД – это главпочтамт для официальной загранкорреспонденции, а загранучреждения в свою очередь – почтовые отделения на местах.

В работе ребят из "Конторы" тоже мало романтики. Точнее, романтический настрой быстро проходит. Это я испытал на себе, когда Засыпкин заподозрил меня в сотрудничестве с "ближними", то есть с внешней разведкой, и начал аккуратно отваживать меня от них. Спроси он меня открытым текстом о моих делах с резидентом, и тогда вопросы могли бы появиться уже к самому Засыпкину. Поскольку я продолжал оказывать резиденту всяческое содействие, в том числе общаясь с ЦРУшниками на тех дипломатических приемах, где меня не должно было быть (на предписанных дипломатических приемах можно общаться с кем угодно и сколько угодно), у меня скоро начались неприятности по работе. Дело в том, что МИДовцы все же хотят считать себя важнее любых разведчиков и очень ревнуют своих подчиненных, выполняющих указания кого-то еще, будь это даже в интересах государства.

Что касается общения с иностранцами, то сотрудникам референтуры и канцелярии это категорически запрещено, а остальные сотрудники посольств обязаны в письменной форме отчитываться перед офицером безопасности, то есть ФСБшником, с кем общались, когда, при каких обстоятельствах, чья была инициатива и о чем разговаривали. Кстати, дипломаты между собой общаются, как правило, на языке страны пребывания.

Я был удивлен, когда увидел, что начальник референтуры дублирует работу офицера безопасности и даже приглядывает за послом, пытаясь выведать у меня, с кем Засыпкин встречается.

Надо сказать, что "на вшивость" в посольствах проверяют всех и всегда, поэтому я не возмутился, когда по отношению ко мне это проделал и резидент. К этому надо относиться с пониманием, и лучше всего сделать вид, что ничего не заметил или не понял.

Для меня было неожиданностью, когда офицер безопасности разрешил мне сфотографировать Посольство и Сану с нашей водонапорной башни, самой высокой точки Посольства. Разумеется, я не стал упускать такую возможность, а в знак благодарности подарил офицеру безопасности несколько фотографий с панорамными видами города и Посольства. Кстати, фотографии были сделаны в обычном городском фотоателье на площади ат-Тахрир.

Как я "подружился" с резидентом? Последняя должность моего отца в армии – "начальник разведки зенитного ракетного полка". В детстве отец мне в шутку говорил: "Не забывай, ты – сын разведчика!" Но эти слова запали мне в душу, и когда резидент привлекал меня к сотрудничеству, его зерна упали на благодатную почву, и я ни минуты не колебался, не понимая, что это может усложнить мне жизнь. Еще мне понравилось, что резидент оценил мой страноведческий интерес и любовь к географическим картам: первым моим заданием было разыскать в книжных магазинах карту Саны и приобрести ее для резидентуры, что я выполнил в ближайший же выход в город. Позже мне стало ясно, что это был психологический прием резидента, что бы я вовлекся в сотрудничество. Кстати, я и для военного атташата выполнил одно картографическое задание, но в этом случае была личная просьба военного атташе к послу, который, конечно же, соблаговолил предоставить своего сотрудника в распоряжение "дальних", то есть военной разведки.

Как друг от друга отличаются "ближние" и "дальние"? Первые в большинстве своем – интеллигенты, с которыми приятно и интересно общаться. При этом все же не следует забывать, кто перед тобой. Вторые в большинстве своем ведут себя так, как будто им все чем-то обязаны, как будто остальные сотрудники посольств должны быть счастливы, что ГРУшники снисходят до общения с ними. Справедливости ради надо сказать, что сами военные атташе, с которыми мне пришлось общаться, не были людьми чванливыми. Так, один из них объяснил мне, кто такие региональные военные атташе: это лица, аккредитованные сразу в нескольких странах какого-либо региона.

Мне в голову пришло условно называть по принципу фонетической схожести СВРщиков "сварщиками", а ГРУшников – "грузчиками". Вот и работают они также: сварщики стараются, чтобы сварной шов получился аккуратно, на годы, для грузчиков же главное – груз не сломать или не разбить в данный момент времени, а дальнейшая судьба груза их совершенно не волнует.

Здесь не могу не рассказать об одном показательном случае. По заданию советника-посланника я перевел для Центрального аппарата МИДа "Устав Санайской группы сотрудничества". А через некоторое время, просматривая информационные материалы Посольства, обнаружил свой перевод, включенный в справку одного из помощников военного атташе, как будто это он его выполнил. На свой вопрос, каким образом это могло произойти, я в военном атташате внятного ответа так и не получил. Кстати, по возвращении из командировки я как автор опубликовал названный перевод в своей книге "Йеменская Республика и ее города".

Впервые с военной разведкой "в живую" я столкнулся еще в армии в середине 90-х: в часть, где я служил, приехал "купец" из "Консерватории", как называют Военно-дипломатическую академию. Двухгодичников в "Консерваторию" не приглашают, а подписывать 5-летний контракт с Вооруженными Силами для призрачной возможности оказаться в рядах военной разведки, куда от рутины армейской службы рвутся все кадровые офицеры, я не стал. "Купец", как мне рассказывали отобранные кандидаты, советовал им делать упор на изучении истории и английского. Разумеется, экзаменов по истории и английскому в ВДА у них никто не принимал: там без экзаменов отсеивают.

Вернемся к загранучреждениям. Возникает вопрос: а зачем "ближние" привлекают "чистых" дипломатов к сотрудничеству? Во-первых, не хотят лишний раз светить своих людей: пусть ЦРУшники думают, что "чистый" – это СВРщик. Во-вторых, своих людей резиденту часто не хватает. Кроме того, именно на "чистого" может выйти инициативник, который впоследствии станет ценным агентом, что поможет резиденту продвинуться по карьерной лестнице.

ЦРУшники на дипломатических приемах первыми идут на контакт. Обаятельные улыбки, беззастенчивая лесть и т.п. должны настораживать. Видно было, что на ЦРУшников произвело впечатление, что я по первому образованию историк. Помимо прочих общих вопросов – что окончил, какими языками владею, в каких странах бывал, пью ли виски и т.п. – спросили и о моей специализации как историка. Признаться, общение с ЦРУшниками было небезынтересным. Они удивились, когда узнали, что бейсбол, их национальный вид спорта, – это примерно то же, что и русская лапта. Помню, как вытянулось лицо одного ЦРУшника, который сказал мне, что с трудом переносит жару выше 80 градусов, а я тут же перевел ему это значение из шкалы Фаренгейта в шкалу Цельсия (примерно +27°С).

Исподволь ЦРУшники все же пытаются утвердить свое интеллектуальное превосходство. Мне удалось их обескуражить, когда мы заговорили о музыке, и я сказал им, перейдя с арабского: "By the way, my basic instrument is the accordion, but I play the piano better than the accordion because I like it very much". Никто из троих моих собеседников не смог мне на это чем-либо ответить.

Не только ЦРУшников, но и других иностранцев очень интересует один вопрос: сколько сотрудников работает в посольстве. После того, как мне этот вопрос задал один из послов в ожидании встречи с Засыпкиным, я стал загибать пальцы, делая вид, что считаю в уме, и так "считал" до тех пор, пока не пришел Засыпкин.

Американская тема и все что с ней связано – прерогатива "ближних", поэтому посла очень раздражало, когда я по неопытности касался этой темы на информационных читках, которые обязательно проводятся дипсоставом посольств в начале каждой недели.

Всем дипломатам в Посольстве доставило радость, когда мне прислали перевод Конституции Йемена на русский язык: я его размножил и вручил "нужным" людям: послу, советнику-посланнику, резиденту и консулу. Разумеется, с авторитетным переводом М.А. Сапроновой работать было гораздо удобнее, чем с арабским текстом.

Не стану отрицать, что книгу "Восточный факультет Военной академии РККА им. М.В. Фрунзе" я написал под впечатлением все той же книги Резуна. В "Аквариуме", позволю себе напомнить, рассказывается о подготовке в Военно-дипломатической академии Советской Армии в 70-е годы. Моей же задачей было показать, как стала складываться система подготовки советских военных разведчиков, столь занимательно описанная Резуном. Для этого мне пришлось проявить некоторую настойчивость в общении с сотрудниками Российского государственного военного архива. Кстати, в РГВА еще далеко не все дела рассекречены, несмотря на то, что бОльшая их часть – до 1940 г.

К сожалению, из преподавателей и выпускников Востфака в живых к 2014 г. никого не осталось, а до меня никто эту тему не разрабатывал: существовали лишь отрывочные сведения в книгах, посвященных ВА им. Фрунзе в целом, и никаких интервью.

Мне Мария Водопьянова – внучка генерал-лейтенанта Кочеткова, одного из начальников ВДА, – во время работы над фильмом "Кочетков" из серии "Потомки" об учебе деда на Востфаке рассказала, что он учился три года. Больше она об этом ничего вспомнить не смогла, хотя подробности семейной жизни и самого деда помнит очень хорошо.

П.В. Густерин