Журнал "Русский архив" №9

Москва

Синодальная Типография

1911 г.

стр. 556-558

Из воспоминаний об эмире Бухарском Сейд-Абдул-Ахад-Хане.

Представителем от Бухары на коронацию Государя Императора Александра III-го в Москву ездил, недавно скончавшийся эмир Ахад-Хан, второй сын тогдашнего владыки Бухары, эмира Музафара. В 1883 году Ахад-Хан был простой бек (губернатор) в г. Керминэ; не носил он и титула "тюря-джана" (наследника престола), а был "его-высокостепенство". Ранг сей, данный эмиру генералом Черняевым еще в 1865 году, почему-то пришелся последнему очень по вкусу и ценился куда больше, чем всякие цветистые восточные титулы вроде "царя-царей" и пр. Титул же "тюря-джана" Ахад-Хан получил уже во дни коронации в Москве, устранив таким образом от Бухарского престола своего старшего брата, Катты-Тюря, который тогда был главой национальной Каршинской (по имени города Карши) Старо-Бухарской партии.

Маршрут Ахад-Хана назначен был на Самарканд, Ташкент и Оренбург. От наших послов (свиты генерал-майора, светлейшего князя Зайн-Витгенштейн-Фон-Берлебург и известного писателя подполковника К. В. Крестовского (Которые ездили главным образом по вопросу проведения телеграфа в Бухарские владения. Телеграфа они, положим, и не провели, а плодом поездки было "В гостях у эмира Бухарского", сочинение Крестовского.)), незадолго до этого возвратившихся из Бухары, было известно, что Ахад-Хан большой любитель всего касающегося до военного дела: в Бухаре он особенно интересовался посольским конвоем из Уральских казаков. Поэтому, ввиду предписания свыше об оказании высокому гостю подобающих сану его почестей, к приезду Ахад-Хана был назначен парад войскам Ташкентского гарнизона. А показать было что: 4-й стрелковый и 12-ти линейный батальоны даже среди справедливо прославленных Туркестанских войск были, так сказать, вне конкурса. Недаром приезжавший в Ташкент Французский военный агент, барон-де Сермэ пришел в неописанный восторг от этих частей, показанных к тому же ему без всяких парадов и "репетичек". Под седло Ахад-Хана нужна была лошадь специально подготовленная, так как в те отдаленные времена на Востоке высоким особам ездить в колясках еще не полагалось.

Нужно заметить, что хотя Ахад-Хан и был отличным ездоком и любителем "кок-бури" (Кок-бури-весьма распространенная игра на Востоке, вроде поло, но гораздо лишь головоломнее.). Русское название игры "дранье козла", но как страдавший риштой (Ришта, это род гвинейского червя, причиняющая крайне мучительную болезнь. Ее зародыши попадают во внутренность человека с водой. В Бухаре вода имелась лишь в прудах, по местному хаузы; вода в них застаивалась, гнила и делалась очагом для зародышей ришты.), ездить верхом мог лишь с величайшей осторожностью, а при таких условиях под его седло требовалась лошадь идеально покойная, не боявшаяся ни войск, ни барабанов, ни музыки. Сам Ярым-Падишах, т. е. Туркестанский генерал-губернатор М. Г. Черняев, в то время находился на Аму-Дарье.

Временно исправлявший за него должность генерал Михайловский (начальник артиллерии Туркестанского округа), забочиваясь подготовкой подходящей лошади, обратился, как к кавалеристу, к генералу Новицкому (начальнику окружного штаба) с просьбой назначить кого-нибудь в виде берейтора для выездки коня. Таковой нашелся в лице поручика А, состоявшего в распоряжении Туркестанского генерал-губернатора. Поручик А, бывший вахмистр берейторской школы (Учреждения, к сожалению давно упраздненного. В этой школе без всяких Филисов делали действительно чудеса в выезде лошадей, чему мы, старики-кавалеристы, были свидетели, хотя-бы по тем лошадям, на которых изволил ездить в Бозе почивающий Государь Александр II-й.), прямой артист в езде, как истый кавалерист, на предложение генерала Новицкого, с удовольствием согласился, и для того, чтобы приучить лошадь не бояться военного строя, частно от него же получил разрешение вызывать из караульного помещения унтер-офицерский караул, ежедневно наряжаемый ко дворцу генерала-губернатора. Я хорошо помню этого коня: костистый, могучего склада, темно-гнедой киргиз-аулиэтинец, под названием "Тюря". Он был дивно хорош под расшитой парчовой, золотой попоной и в бирюзовой уздечке, украшенной амулетами. Подъездка Тюри дорого обошлась поручику А, о чем (я склонен думать) Ахад-Хан так и не узнал. Поручик А ежедневно садился на Тюря, вызывал в ружье караул, и в несколько дней обратил коня в смирную овечку. Чуть-ли не накануне приезда его высокостепенства, поручик А сев на Тюря, послал своего вестового с приказанием вывести дворцовый караул на двор.

Караул, бывший в этот день от батальона, до нельзя избалованный постоянными похвалами начальников всех степеней, выстроился. Поручик А, подъезжая к фронту, обратив внимание на как-то особенно заломленную фуражку караульного начальника, спросил его: "как у тебя надета фуражка?" и получил в ответ: "у нас в батальоне все так носят", хотя на всех остальных чинах караула головные уборы были надеты самым обыкновенным образом. Выпил ли этот унтер-офицер, или так уж от природы был дерзок, (кто его знает), но, конечно, получив такой ответ, А рассердился, назвал унтера болваном, прибавив, что он вероятно пьян, если позволяет себе так отвечать офицеру. Тем дело и кончилось, вернее началось. Ахад-Хан преблагополучно на прекрасно выезженном Тюря, отбыв смотр, уехал через Казаминск в Россию; поручик же А вскоре был вызван к генералу Новицкому, который показал ему рапорт, где по команде доносилось, что поручик А, вызвав, не имея на то права по уставу, караул, таковой оскорбил, назвав его пьяным и проч. генерал Новицкий (давно уже скончавшийся великий крикун и горячка, но в тоже время добрейший человек), посоветовал А, чтобы замять дело, съездить лично к командиру батальона (впоследствии знаменитому полковнику Ц). А поехал; был прелюбезно принят и узнал от Ц, что вся история не более как простое недоразумение, все-де сейчас закончится, но только пусть А переговорит лично с обиженным и с ним столкуется. Чтобы не подымать истории, А и готов был извиниться перед Ц, как командиром якобы обиженной части, но переговариваться с солдатом считал совершенно несовместимым со своим офицерским достоинством, тем более, что, при обыкновенных обстоятельствах, за все это могла грозить какая-нибудь неделя на гауптвахте. (Надо заметить, что вся эта история была раздута лишь для того, чтобы насолить М. Г. Черняеву). После отказа рапорту дан был ход, и А угодил под суд, в те времена в Туркестанском крае еще аудиторский. Хотя генерал Черняев, вернувшись из России в Ташкент, ознакомившись подробно с делом, и вступился за А, но было уже поздно. В конце-концов и то после всяких снисхождений, поручик А, за удачную выездку коня под седло будущего Бухарского эмира, отсидел месяцев восемь в крепости!

Ты утро похвали как вечер уже настанет.

Бессмертный.

Арзамасский уезд. 1911 год.

__________________________

передал - Эрик Ханымамедов