Предлагаем рассмотреть работу Л.Д. Троцкого "Иосиф Сталин. Опыт характеристики", опубликованную в книге "Троцкий Л. Портреты революционеров" (М., 1991, с. 46–60), в части, касающейся Второй мировой войны.

"Столь поразивший всех союз Сталина с Гитлером [1] неотвратимо вырос из страха [советской] бюрократии перед войной. Этот союз мог быть предвиден: дипломатам следовало бы только вовремя переменить очки. Этот союз был предвиден, в частности, автором этих строк. Но господа дипломаты, как и простые смертные, предпочитают обычно правдоподобные предсказания верным предсказаниям. Между тем в нашу сумасшедшую эпоху верные предсказания чаще всего неправдоподобны" (с. 58).

Здесь речь идет, разумеется, о зарубежных дипломатах, т.к. советские дипломаты сами были частью советской бюрократии. Дело все-таки не в "очках", а, во-первых, в органическом неприятии Западом большевистского режима, и во-вторых, в исторически сложившимся геополитическом соперничестве между Россией и Великобританией. То есть в перспективе нацистский режим представлялся Великобритании, США и Франции врагом № 2.

Когда Троцкий говорит о страхе "[советской] бюрократии перед войной", то он, таким образом, опровергает гипотезу о готовящемся Сталиным нападении на Гитлера, столь развитую, в частности, В. Резуном (В. Суворовым).

Здесь нам видится и упрек советской номенклатуре за отказ от идеи Троцкого о перманентной революции.

"Союз с Францией, с Англией, даже с Соединенными Штатами мог бы принести СССР пользу только в случае войны" (с. 58).

В мирное время действенный союз СССР с названными державами не был возможен из-за политической близорукости, а точнее – идеологической непримиримости Великобритании, которая и стала причиной ее политической близорукости. Достаточно вспомнить убийство в 1934 г. министра иностранных дел Франции Луи Барту, выступавшего за создание системы коллективной безопасности с Советским Союзом.

Новый министр иностранных дел Франции Пьер Лаваль, сменивший убитого Барту, пошел по пути умиротворения Германии, а позже – и Италии, в поддержке которой французское правительство нуждалась, остро ощущая германскую угрозу. Так, в январе 1935 г. в Риме Лаваль и Муссолини подписали так называемый "Римский пакт", известного так же как "Соглашение Лаваля – Муссолини", – пакет соглашений, которыми Франция пыталась сорвать германо-итальянское сближение, а Италия – получить дипломатическую поддержку своих действий в Африке.

Однако рост общественного недовольства и активность советской дипломатии заставили Лаваля предпринять конкретные шаги по созданию системы коллективной безопасности. 5 декабря 1934 г. в Женеве наркоминдел М.М. Литвинов и Лаваль подписали соглашение о взаимной заинтересованности СССР и Франции в заключении "Восточного регионального пакта", то есть договора о взаимопомощи, идею которого, но в масштабах всей Восточной Европы, выдвигал в свое время Барту. 7 декабря к этому соглашению присоединилась Чехословакия. Несмотря на то, что из-за германского противодействия проект "Восточного пакта" осуществлен не был, Женевским протоколом были созданы условия для заключения полноценных договоров о взаимной помощи между СССР и Францией в Париже и СССР и Чехословакией в Праге в мае 1935 г. Сближение между Москвой и Парижем было продемонстрировано во время визита Лаваля в Москву также в мае 1935 г. Однако переговоры о конкретных шагах по оказанию взаимопомощи в случае войны французское правительство согласилось начать только весной 1938 г., то есть после оккупации Чехословакии.

"Но Кремль больше всего хотел избежать войны. Сталин знает, что если бы СССР в союзе с демократиями вышел бы из войны победоносным, то по дороге к победе он наверняка ослабил бы и сбросил нынешнюю олигархию. Задача Кремля не в том, чтобы найти союзников для победы, а в том, чтобы избежать войны. Достигнуть этого можно только дружбой с Берлином и Токио. Такова исходная позиция Сталина со времени победы наци" (с. 58).

Здесь Троцкий, как показала история, неправ. Во-первых, Сталин, разумеется, понимал, что война неизбежна. Во-вторых, как известно, "по дороге к победе" СССР вовсе не "сбросил нынешнюю олигархию", и даже не "ослабил". Сталин в результате Второй мировой войны стал победоносным вождем, а СССР – сверхдержавой с амбициями на мировое лидерство.

"Нельзя также закрывать глаза и на то, что не Чемберлен [2], а Гитлер импонирует Сталину. В фюрере хозяин Кремля находит не только то, что есть в нем самом, но и то, чего ему не хватает. Гитлер, худо или хорошо, был инициатором большого движения. Его идеям, как ни жалки они, удалось объединить миллионы. Так выросла партия, которая вооружила своего вождя еще не виданным в мире могуществом. Ныне Гитлер – сочетание инициативы, вероломства и эпилепсии – собирается не меньше и не больше, как перестроить нашу планету по образу и подобию своему" (с. 58–59).

Здесь очевидно родство тоталитарных душ Гитлера и Сталина.

"Фигура Сталина и путь его – иные. Не Сталин создал аппарат. Аппарат создал Сталина. Но аппарат есть мертвая машина, которая, как пианола, не способна к творчеству. Бюрократия насквозь проникнута духом посредственности. Сталин есть самая выдающаяся посредственность бюрократии. Сила его в том, что инстинкт самосохранения правящей касты он выражает тверже, решительнее и беспощаднее всех других. Но в этом его слабость. Он проницателен на небольших расстояниях. Исторически он близорук. Выдающийся тактик, он не стратег. Это доказано его поведением в 1905 году, во время прошлой войны 1917 года. Сознание своей посредственности Сталин неизменно несет в самом себе. Отсюда его потребность в лести. Отсюда его зависть по отношению к Гитлеру и тайное преклоненье перед ним" (с. 59).

Здесь Троцкий явно сгущает краски.

"По рассказу бывшего начальника советского шпионажа в Европе Кривицкого [3], огромное впечатление на Сталина произвела чистка, произведенная Гитлером в июне 1934 года в рядах собственной партии.

"Вот это вождь!" – сказал медлительный московский диктатор себе самому. С того времени он явно подражает Гитлеру. Кровавые чистки в СССР, фарс "самой демократической в мире конституции", наконец, нынешнее вторжение в Польшу, – все это внушено Сталину немецким гением с усами Чарли Чаплина" (с. 59).

Вряд ли это стало причиной сталинских репрессий.

"Адвокаты Кремля – иногда, впрочем, и его противники – пытаются установить аналогию между союзом Сталина – Гитлера и Брест-Литовским миром 1918 года. Аналогия похожа на издевательство. Переговоры в Брест-Литовске велись открыто перед лицом всего человечества. У Советского государства в те дни не было ни одного боеспособного батальона. Германия наступала на Россию, захватывала советские области и военные запасы. Московскому правительству не оставалось ничего другого как подписать мир, который мы сами открыто называли капитуляцией безоружной революции перед могущественным хищником. О нашей помощи Гогенцоллерну [4] не было при этом и речи. Что касается нынешнего пакта, то он заключен при наличии советской армии в несколько миллионов; непосредственная задача его – облегчить Гитлеру разгром Польши; наконец, интервенция Красной Армии под видом "освобождения" 8 миллионов украинцев и белорусов ведет к национальному закабалению 23 миллионов поляков. Сравнение обнаруживает не сходство, а прямую противоположность" (с. 59).

Троцкий умалчивает, что он лично отказался подписать с немцами мирный договор в Брест-Литовске в феврале 1918 г.

Все же "непосредственная задача его", то есть "Пакта о ненападении" – это не "облегчить Гитлеру разгром Польши", а отодвинуть границы СССР на запад в преддверии войны с Германией, войны, в скором начале которой Сталин не сомневался.

"Оккупацией Западной Украины и Западной Белоруссии Кремль пытается прежде всего дать населению патриотическое удовлетворение за ненавистный союз с Гитлером. Но у Сталина для вторжения в Польшу был и свой личный мотив, как всегда почти – мотив мести. В 1920 году Тухачевский, будущий маршал, вел красные войска на Варшаву. Будущий маршал Егоров наступал на Лемберг [5]. С Егоровым шел Сталин. Когда стало ясно, что Тухачевскому на Висле угрожает контрудар, московское командование отдало Егорову приказ повернуть с Лембергского направления на Люблин, чтоб поддержать Тухачевского. Но Сталин боялся, что Тухачевский, взяв Варшаву, "перехватит" у него Лемберг. Прикрываясь авторитетом Сталина, Егоров не выполнил приказ ставки. Только через четыре дня, когда критическое положение Тухачевского обнаружилось полностью, армии Егорова повернули на Люблин. Но было уже поздно: катастрофа разразилась. На верхах партии и армии все знали, что виновником разгрома Тухачевского был Сталин. Нынешнее вторжение в Польшу и захват Лемберга есть для Сталина реванш за грандиозную неудачу 1920 года" (с. 59–60).

Известно, что Сталин был человеком злопамятным и мстительным. А иначе он не был бы Сталиным! Тем не менее, Сталин был, прежде всего, прагматиком, иначе бы он не приехал на Ярославский вокзал лично провожать японскую делегацию, которую возглавлял министр иностранных дел Есукэ Мацуока, после подписания "Пакта о нейтралитете между СССР и Японией" 13 апреля 1941 г.

"Однако перевес стратега Гитлера над тактиком Сталиным очевиден. Польской кампанией Гитлер привязывает Сталина к своей колеснице, лишает его свободы маневрирования; он компрометирует его и попутно убивает Коминтерн. Никто не скажет, что Гитлер стал коммунистом. Все говорят, что Сталин стал агентом фашизма. Но и ценою унизительного и предательского союза Сталин не купит главного: мира" (с. 60).

Да, мира Сталин не купил. Но он продолжил свободно маневрировать, как это видно и на примере упомянутого выше "Пакта о нейтралитете между СССР и Японией", и на примере Советско-финляндской войны 1939–1940 гг. Коминтерн же был упразднен 15 мая 1943 г. необходимостью открытия 2-го фронта союзниками по антигитлеровской коалиции.

"Ни одной из цивилизованных наций не удастся спрятаться от мирового циклона, как бы строги ни были законы о нейтралитете. Меньше всего это удастся Советскому Союзу. На каждом новом этапе Гитлер будет предъявлять Москве все более высокие требования. Сегодня он отдает московскому другу на временное хранение "Великую Украину". Завтра он поставит вопрос о том, кому быть хозяином этой Украины. И Сталин и Гитлер нарушили ряд договоров. Долго ли продержится договор между ними?" (с. 60).

Здесь, как показала история, Троцкий был прав.

"Святость союзных обязательств покажется ничтожным предрассудком, когда народы будут корчиться в тучах удушливых газов. "Спасайся, кто может!" – станет лозунгом правительств, наций, классов. Московская олигархия, во всяком случае, не переживет войны, которой она так основательно страшилась. Падение Сталина не спасет, однако, и Гитлера, который с непогрешимостью сомнамбула влечется к пропасти" (с. 60).

Справедливо только по отношению к Гитлеру.

"Перестроить планету Гитлеру даже при помощи Сталина не удастся. Ее будут перестраивать другие" (с. 60).

Верно!

"22 сентября 1939 года.
Койоакан [6]" (с. 60).

Примечания автора

[1] Речь идет о подписанном 23 августа 1939 г. "Договоре о ненападении между Германией и Советским Союзом", известном как "Пакт Молотова – Риббентропа". Примечательно, что рассматриваемая работа Троцкого датирована менее чем через месяц после заключения названного "Пакта".

[2] Чемберлен, Артур Невилл – премьер-министр Великобритании в 1937–1940 гг. Иногда его путают с его братом Джозефом Остином Чемберленом, которому в 1927 г. был адресован "наш ответ Чемберлену".

[3] Кривицкий, Вальтер Германович (настоящее имя – Самуил Гершевич Гинзберг) – советский разведчик, невозвращенец, автор книги "Я был агентом Сталина: Записки советского разведчика" (М., 1996).

[4] Речь идет о последнем германском императоре Вильгельме II, происходившем из династии Гогенцоллернов.

[5] Лемберг – австрийское название Львова.

[6] Койоакан – городок в Мексике, в настоящее время – часть столичной территории Мехико.

П.В. Густерин