Не так давно, в марте 2018 г. при Казахском Национальном университете им. аль-Фараби был официально открыт научно-исследовательский центр "Туран-Иран", директором которого стал доктор филологических наук, профессор Ислам Жеменей. Известный в республике ученый-востоковед является этническим казахом, родившемся в Иране. Впервые он приехал на историческую родину в 1990 г., еще при Советском Союзе, по приглашению факультета востоковедения Национального университета Аль-Фараби по трудовому контракту, чтобы преподавать студентам персидский язык.

К тому времени за плечами выпускника 12-летней (специализированной по персидскому языку и литературе) средней школы и 2-годичного педагогического колледжа в г. Горгане, Тегеранского университета (по специальности "психология", 1980), а в 1989 г. получившего степень магистра по экономике в Турции (Стамбул) был уже опыт учительства, госслужбы и знание нескольких языков.

В дальнейшем И. Жеменей, уже получив гражданство РК, сочетал преподавательскую работу с плодотворными научными исследованиями, став одним из основателей казахстанской школы востоковедения. Здесь он защитил кандидатскую диссертацию на тему "Хафиз и казахская литература" (1999), а в 2007 г. получил степень доктора филологических наук за исследование о литературном шедевре средневековья - "Тарих-и Рашиди".

К настоящему моменту Ислам Жеменей является автором 32 книг, преимущественно на казахском, а также персидском языках, посвященных вопросам восточной филологии, литературы, средневековой истории Казахстана и Центральной Азии, культурных связей казахов с Ираном. Огромным подспорьем для востоковедов стал подготовленный им "Персидско-казахский словарь" (448 с.) и "Казахско-персидский словарь" (224 с.).

Ученый известен в республике как переводчик памятника "Тарих-и Рашиди" (Рашидова история) Мирзы Хайдара (Дуглат), где содержатся важные сведения о возникновении Казахского ханства, со среднеазиатского фарси на современный казахский язык. Также можно отметить кропотливую работу востоковеда в переиздании поэмы "Шах-наме" Фирдоуси в переводе знаменитого казахского акына Турмагамбета (Алматы, 2015, 700 стр.). Одна из новых работ ученого - "История казахской литературы" на персидском языке (2017, 300 стр.), написанная по инициативе Культурного центра Исламской Республики Иран. Книга адресована персоязычным специалистам, желающим знать казахскую культуру.

В разные годы доктор И.Жеменей работал руководителем научных центров в региональных университетах городов Туркестан, Тараз, также в Университете имени Сулеймана Демиреля в Алматы. И вот, наконец, опять вернулся в "родные стены" - возглавив по приглашению ректора, академика Г.М.Мутанова научный центр "Туран-Иран" при Казахском Национальном Университете Аль-Фараби. Какие цели ставит перед собой Центр "Туран-Иран" и как Вы оцениваете состояние иранистики и востоковедения в независимом Казахстане? На эту интересную тему представился мне случай недавно побеседовать с ученым в офисе Центра в кампусе университета.

Здесь стоит заметить, что в современном Казахстане иранистика особо не приветствуется, что прямо отражается и на интерпретации культурного наследия, исторического прошлого. Конечно, есть определенный прогресс в понимании и признании ирано-таджикского фактора в культуре казахов. Фактически от персидского "следа" стали интенсивно очищать язык и духовное наследие казахов еще с эпохи сталинизма. В числе жертв политических репрессий 1937-38 гг. оказался талантливый акын (поэт) Турмагамбет Изтлеуов, который в поэтической форме переложил на казахский язык великую персидскую поэму "Шах-наме".

Симптоматично, что в современном Казахстане выросло также новое поколение имамов-исламоведов, которые вообще не знают ни одного персидского слова и имеют предубеждения к иранской культуре - ввиду известного неприятия шиизма (тогда как на самом деле "иранский фактор" - это более широкое культурно-цивилизационное понятие, чем собственно Персия и шиизм). Во всем этом скорее сказывается пропагандистское влияние в 90-е годы и начале нулевых арабского салафизма, а также антииранской турецкой и американской идеологии.

Само казахское сознание, для которого характерно затяжное духовное беспамятство, пока не сумело сформировать собственную оценку иранского фактора в культурогенезе народа. А ведь вплоть до 20-х гг. ХХ века в традиционных мусульманских обществах русской Центральной Азии влияние персидского языка даже преобладало и порой затмевало роль арабского языка. Особенно когда дело касалось суфизма и практики тарикатов.

Нездоровый уклон в современной казахской культурологии и официальной историографии на древнетюркский компонент и шаманизм мешает видеть и изучать плодотворный тюрко-иранский диалог в истории Центральной Азии. В итоге многие казахи, выражаясь фигурально, разинув рты или с "патриотическим" недоумением воспринимают такие элементарные факты, что даже после советских чисток и деисламизации 30% казахской лексики - это слова арабо-персидского корня, а в антропонимике (личных именах, фамилиях) этот процент вообще доходит до 60-70%.

Пантюркистски настроенные казахи с неохотой слушают о том, что, например, такие казахские слова, как, например, "гул" (цветок), "аспан" (небо) или названия дней недели - это иранские слова. На факультетах востоковедения в университетах страны желающих изучать фарси и историю Ирана с каждым днем становится меньше. Между тем вопрос знания иранского фактора и роли фарси необходим для понимания того, что такое вообще завершенная казахская культурная традиция (15-19 вв.). Даже Абая мы не поймем до конца без учета персоязычной поэзии Востока. Поможет ли центр "Туран-Иран" как-то сдвинуть это дело с мертвой точки?

По мнению доктора И. Жеменея, нельзя воспринимать историю региона через призму оппозиции Иран-Туран. Название "Туран" впервые упоминается в "Авесте". В действительности, на огромных просторах Центральной Азии имело место диалектическое единство противоположных тенденций - борьбы, противоборства, но также культурного общения и взаимообогащения тюркских и иранских народов.

Особенно важно понять, что до 15-ого века Большая Центральная Азия и в религиозном плане была достаточно интегрированным и единым пространством, где границы между мазхабами или школами были не столь резкими; люди и идеи свободно передвигались по трассам Шелкового пути…пока в Иране не утвердился при Сафавидах воинствующий шиизм.

Следует знать, что наиболее благоприятным для тюрко-персидского взаимовлияния был период династии Саманидов, 9-10 вв. Именно Саманиды сделали многое для повышения статуса иранцев и неарабов ("аджам") в мусульманском мире, также было велико влияние их культуры и языка на тюркские земли. Саманиды были не шииты, а иранцы-сунниты, поддерживавшие ханафитский мазхаб. Поэтому в средневековой религиозной традиции тюрков традиционный ислам был во многом представлен в ирано-таджикской интерпретации. Это было фактически формированием общей региональной исламской традиции, отличной от арабской формы. Но это было до 15-ого в.

Что касается влияния фарси Ислам Жеменей как эксперт исходит из признания данного объективного факта, но особо подчеркивает феномен казахизации, гармоничной адаптации новой лексики в тюркскую среду. Слов персидского происхождения много (вместе с арабскими все эти заимствования составляют, по мнению ученого, 23% лексического фонда казахского языка), но они не заметны, и буквально подогнаны под самобытную фонетику нашего языка. Взять, к примеру, казахское слово "меруерт" (жемчуг). Никто даже не заподозрит, что это персидское "морварид".

В то же время, если брать в сравнительном ключе, процент фарсизмов и арабизмов в языке казахов-кочевников всегда был намного ниже, чем в языках оседлых тюркских народов. Хотя образованная элита казахов, как Абай, Турмагамбет и другие, конечно, в своей речи и трудах использовали намного больше восточных книжных терминов, чем народные массы. С другой стороны, в языке фарси тоже имеются тюркизмы. При шахском режиме в Иране был взят курс на очищение персидского языка от арабизмов и тюркизмов. Мы должны понимать все эти нюансы.

Научный Центр "Туран-Иран" уже начал работу по изучению и систематизации культурного (фольклорного, литературного и исторического) наследия, имеющего отношение к взаимосвязям Ирана с Великой Степью, с тюрками, казахской культурой. В основном это работа по переводу и изданию полезных и нужных книг. Налаживаются научные контакты с зарубежными учеными, прежде всего иранскими. В богатых библиотеках Ирана немало древних книг и современных трудов, имеющих отношение к истории тюрков Казахстана. Планируется пока перевод с фарси на казахский язык 17 важных монографий.

Постепенно должны быть ликвидированы "белые пятна", связанные с персо-казахскими культурными связями через текстологический анализ произведений классиков казахской литературы (в том числе великого Абая). Ведь еще в 13 лет юный Абай (Ибрахим), учась в медресе, сочинил свои первые стихи на чагатайском (старотюркском книжном языке), начинающиеся со слов обращения к великим поэтам Востока: "Фзули, Шамси, Сайхали, Науаи, Сагди, Фирдауси, Хожа Хафиз - бу hаммаси мадат бер я шагири фарияд!" ("Физули, Шамси, Шейх Али (шейх Хазин?- Н.Н.), Навои, Саади, Фирдоуси и Хафиз, - к вам все мои мольбы. Поддержите поэта, прошу!").

В целом, Ислам Жеменей оценивает успехи казахстанского востоковедения как рывок по сравнению с советским периодом, но весьма скромными по сравнению с российской или узбекистанской школами. По его мнению, за годы Независимости, в организации данной отрасли не хватало системных и постоянных усилий, тем более востоковедение - вещь тонкая. Вместо этого преобладал кампанейский подход, например, очередной аврал в связи с празднованием юбилейной даты великого ученого и т.п.

… Говоря об казахском ученом Исламе Жеменее, никак невозможно не затронуть любопытные страницы его биографии, его знаменитую, почти мистическую историю возвращения на Родину: детских мечтаний о неведомой исторической родине, смутной ностальгии, мучений, мытарств, борьбы, и, наконец, благополучной репатриации, которая предстала в его воображении долгожданной встречей с …Возлюбленной (замечу, что Ислам-ага однозначно сформировался под влиянием иранского суфизма, поэзии Востока, психоанализа тасаввуфа. В нем так или иначе присутствует этот восточный след, загадочность, утонченность, иносказательность).

И тут надо вернуться назад, вспомнить вкратце как мальчик, родившийся багряной осенью 1952 г. в иранском Мазендеране, этой северной, прикаспийской провинции, в селе Султанабад, стал впоследствии гражданином и патриотом Казахстана. Его предки - выходцы из полуострова Мангыстау (Мангышлак), из казахского племени адай, которые были вынуждены в 1929-1931 гг., спасаясь от голода и террора "красных", эмигрировать в пределы Ирана.

Компактно проживавшие на севере Персии казахи-адайцы явили собой уникальный пример культурного самовыживания через ревностное сохранение родовой и этнической памяти и строгого запрета внутри общины говорить на чужом языке. Исламу Жеменею глубоко врезался в сознание и запал в душу один эпизод из его детства. Соседский мальчик, тоже казах-школьник, забежав к ним в дом, сказал на персидском: "Ислам, пойдем играть!". Рассерженный отец Ислама, Акмурат-хаджи, прогнал мальца со словами: "Как ты смеешь говорить с нами на языке чужаков?!".

Такой радикализм суровых адайцев (самое воинственное племя казахов в прошлом) можно понять и принять лишь в контексте неистового желания заброшенных в огромное чужое государство несчастных беженцев во что бы то ни стало сохранить свое маленькое этническое "я", не быть культурно раздавленным и растворенным. Хотя, возможно, сказывались и древние этностереотипы кочевников в отношении земледельцев; также эхо случавшихся в 16-18 вв. жестоких стычек между тюрками-суннитами и иранскими "кызылбаши"-шиитами.

Так или иначе, присутствовал этнический компонент в домашнем воспитании, внутренний механизм ретрансляции нужных знаний, когда каждому поколению передавалась скудная информация о родине предков, о культурных корнях. На самом деле это не просто знания, а нечто большее - иррациональное и непередаваемое словами чувство идентичности. Каким-то образом (здесь подходит слово "суггестия" - внушение) передавалась любовь и ностальгия выдавленных со своих земель кочевников по "атамекен" или "атажурт" (каз. "родина отцов"), где остались их древние тропы, красивейшие некрополи и мазары, скальные мечети Мангыстау, суровая природа края, пески и горы, а еще… опустевшие стойбища и опрокинутые "шаныраки" (каз. - деревянные потолки юрт).

Особо впечатляет то, что мигранты-казахи в окружении разных этнических групп северного Ирана, как оказалось, понимали свое "я" не только, скажем, этнографически, а более глубоко, нравственно. Например, любой плохой, безнравственный поступок члена сообщества осуждался и чаще предотвращался через упрек типа "Ты - казах! Как можно так поступить казаху? (например: нечестно, грубо, лицемерно и т.д.)". О благородных предках, их поступках, об истории родного народа много поведал Исламу Жеменею его дед, и еще несколько харизматичных аксакалов из его окружения.

Когда надо было получать иранские паспорта, старейшины решили, что пришлые казахи должны взять три фамилии: Казак, Адай и Жеменей (все эти слова - этнонимы). При этом была вера в то, что рано или поздно потомки должны вернуться на историческую родину, поэтому эти фамилии должны были, по их мнению, помочь с идентификацией.

Таким образом, чуть ли не с рождения в коллективное сознание пришлой группы вошел мистический идеал "Казахия", и слово "казах" (qazaq) было превращено в синоним нравственного и культурного эталона. Разумеется, далее рождался необходимый маленькой группе спасительный миф о том, что есть за горами и морями пока еще недостижимая, но благословенная Страна Предков, где живут казахи, где хранится истинная традиция, и эту невидимую страну надо было взять за идеал, высшую модель, главную цель и т.д.

В казахскоязычной среде ученых и творческой интеллигенции многие слышали волнующий, мистически окрашенный автобиографический рассказ Ислама Жеменея о "белом пароходе". Достойный сюжета для художественной повести или сценария фильма, между прочим. Как он с детства смотрел на Каспий, в сторону противоположного берега, где начинается водная граница Советского Союза, зная, что там - земля предков Казахстан (Казакистан).

Поскольку мальчику твердо внушили безоговорочную любовь к загадочной, невидимой "ата мекен", то он всегда мечтал, молился и воображал, что вот скоро с той стороны, с берегов его Родины приплывет сюда большой белый пароход и увезет их всех в Казахстан. Вместе с другими казахскими мальчишками, своими сверстниками, когда они часами играли на берегу моря, он обсуждал эту тему, и все стали верить в эту красивую мечту.

Кажется, что несмотря на стремление к изоляции, казахи попадали под влияние могучей иранской культуры, родины суфизма, великих поэтов Востока. Также умеренный субтропический климат, возможно, смягчал нрав буйных прежде кочевников из севера. Судя по интеллигентности репатрианта И.Жеменея, можно сказать, что новые поколения мигрантов, получая образование, интегрируясь в новую среду, постепенно изменялись в плане темперамента, художественных вкусов, ментальности. Хотя мужество, прямолинейность и решительность в поступках, присущие казахам, в характере этой личности все же заметны.

Итак, Ислам Жеменей вырос с этим образом белого парохода в своем сознании как символа недосягаемой и вечно любимой Родины. Невольно вспоминаешь "Белый пароход" Чингиса Айтматова, "Алые паруса" А. Грина. Также в поздней советской казахской беллетристике был Сатимжан Санбаев с его образом белой верблюдицы, с огромными грустными глазами смотревшей тоже в сторону Мангыстау (повесть "Белая Аруана", 1968 г.). Это был диссидентский вызов Системе, созданный писателем символ ностальгии казахов по прошлому, свободе, своим культурным корням. Но если все это - художественные образы в сочинениях поэтов и писателей, то тут фантазия и мечта реального ребенка. Рожденный из глубины чистого детского сознания образ "белого парохода", притом ожидаемого как подарка от Аллаха.

Выросшему и возмужавшему молодому казаху из Горгана (кстати, прослужившему 2,5 года в иранской армии) Всевышним Аллахом действительно было предначертано вскоре обрести свою заветную Родину, свой потерянный народ. И каково было удивление его друзей и соплеменников, когда после крушения СССР и провозглашения Казахстаном своей независимости первый исторический караван иранских казахов со словом "бисмилля" был готов двинуться в путь на север, в Республику Иран казахстанской стороной было отправлено ….морское судно! (хотя вполне возможно было использование другого вида транспорта, что и бывало позже).

Да, первый рейс оралманов из Ирана был осуществлен морским путем по Каспию. "Белый пароход" из Казахстана приплыл к берегам Ирана, чтобы - точь-в-точь как в детских грезах или снах большеглазого, мечтательного мальчика - забрать к себе затерявшийся кусочек народа из чужой, холодной страны, к светлым берегам Отчизны, к берегам Сбывшегося Счастья… Вот так чудом "белый пароход" Ислама материализовался, сказка становилась былью. Но другой вопрос, уже более сложный, тонкий, деликатный, который остается открытым: нашел ли наш герой (или, скажем, на сколько процентов?) свою Землю Обетованную, Святой Грааль, "бегущую по волнам" Лейли?

Ведь разочарований было немало… Если память не изменяет, в 2007 г. в отношении уникального в своем роде ученого-ираниста была организована травля и клевета кучкой трайбалистки настроенных интеллигентиков, выступивших с заявлением на страницах казахской прессы. Чтобы не дать защитить докторскую диссертацию "какому-то там" оралману, да еще не с того рода и жуза, который требуется им, они несли несусветную чушь про его исследование о Мирза Хайдар Дуглате. Благо, заступились здравомысляшие коллеги.

Но прошло ли это бесследно для его ранимой души? По признанию самого И.Жеменея, еще за границей он, прочтя "Слова назидания" Абая, был в недоумении ("болело сердце"), не понимая, почему он так критикует и ругает казахов, ведь это "мой, самый прекрасный в мире народ". И только после серии жестких столкновений с казахстанской реальностью, он понял смысл многих сентенций великого народного поэта.

Также материально он здесь отнюдь не процветал, если не сказать хуже. В Иране же Ислам Жеменей был сыном зажиточного фермера, его отца уважали власти Горгана (в город семья переехала в 1956 г.), а сам он уже к 20-ти годам был назначен директором школы, одновременно вовлекаясь в госслужбу в должности поселкового главы, не говоря об успехах, которые ему прочили в Тегеране в годы учебы в университете. Но он все оставил ради Казахстана.

А когда он получил казахстанское гражданство и ушел с головой в науку, прекратив редкие поездки 90-х гг. в Иран с коммерческой целью, доброжелатели сказали ему грустно: вот увидишь, теперь отношение казахов к тебе изменится. Кстати, если бы даже он стал на чужбине не бизнесменом, а иранским ученым-филологом, его финансовое положение было бы многократно лучше, т.к. во многих странах нет унизительного, остаточного отношения к гуманитарным наукам, как здесь.

В целом, в Казахстане его ценили лишь в узком кругу ученых-гуманитариев и востоковедов. А еще из-за незнания русского языка он всегда был во многом ограничен и обделен, оставаясь непонятным и малознакомым "элитарной", "европеизированной" части казахстанского общества. Будучи героем-одиночкой, культурным аутсайдером, чуждым многим господствующим в стране ценностям, прежде сего клановой и жузовской системе, Ислам Жеменей, сейчас уже приблизившись к возрасту аксакала, никогда не получал особых почестей и не занимал высоких должностей. Разумеется, сам он как человек с суфийским мышлением выше всякого чинопочитания и карьеризма, равно как и меркантилизма.

Хотя, казалось бы… В "возрасте героя", в 40 лет (как говорят казахи, "камал алатын кырык жас", т.е. возраст, в котором берут штурмом крепости) приехал на Родину истинный пассионарий. Высокий, красивый, с горящими глазами, энергичный, респектабельный, культурный казах из Ирана. Образованный, эрудированный, владеющий многими языками - фарси, арабским, турецким, английским, и, самое главное, абсолютно свободный от советских и поздних казахских предрассудков и коррупционного мышления, чванства, трайбализма, алкоголизма и пр.

Хорошо, допустим, приехал и живет, работает в духе "халкым-ай, елим-ай!" ("о, мой народ, моя страна!"), не одно десятилетие один пашет за целый НИИ, невзирая на нищенскую зарплату, стесненные жилищные условия и многое другое. Но проходили годы и годы, а Ислам-ага не выдвигали, к примеру, в депутаты Парламента, не назначали ректором хотя бы регионального вуза, не давали орден или госпремию. Впрочем, как не жаловали и других ученых-оралманов, которых можно по пальцам пересчитать.

Например, уже покойный историк Зардыхан Гинаят (Кинаятулы), который приехал на родину, пожертвовав всем, хотя в Монголии его носили на руках. Он учился в Академии в Москве, был консулом МНР в Узбекистане, был избран вице-спикером Парламента Монголии, и эту последнюю должность он сознательно оставил, когда услышал зов Родины. Хотя его опыт на госслужбе, дипломатии был бесценным, но в Казахстане он, как и полагается, умер рядовым бедным ученым…Помнится, этот человек с огромным сердцем, тоже истинный интеллигент и патриот, всегда твердил на встречах только одно: "не жалею, не жалею" и "счастлив, счастлив".

Любой честный, тем более титанический труд, в том числе интеллектуальный, к тому же сопровождавшийся огромной, искренней любовью к стране и народу, должен быть хотя бы на склоне лет оценен по достоинству. Это справедливо и по светским понятиям, и по шариату. Но истинно сказано: "Революцию (в нашем случае "Независимость", Тауелсиздик, Мустакиллик) готовят гении, делают романтики, а плодами пользуются циники и прохвосты".

Как казахский мужчина и мусульманин, Ислам Жеменей абсолютно не жалуется вслух и выглядит бодро. Он хорошо знает, что такое "тагдыр" (судьба), "канагат" (довольство малым), "сауап" (награда от Бога), и в общем считает себя счастливым человеком, нашедшим свое призвание, который прежде всего обрел счастье под названием "Родина" и до сих пор служит ей и любимой науке.

Кстати, уезжал он в Казахстан, зная, что там будут трудности, но решился без колебаний и дискуссий. Даже оставив семью, первую жену. Еще в Иране он вовсю интересовался исторической родиной, искал казахов в разных странах. Для этого ездил знакомиться с казахами Афганистана. Огромным стимулом для этнического подъема казахов Ирана стала, оказывается, история визита шаха Мохаммада Риза Пехлеви в СССР и посещение в рамках визита в 1972 г. Казахстана, Алма-Аты. Во время пребывания в Алма-Ате (Алматы) Первый секретарь ЦК КПК Динмухамед Кунаев поинтересовался у шаха о казахах Ирана и передал привет (салем) диаспоре.

Вернувшись, шахиншах велел через чиновников пригласить во двор представителей казахской общины. Казахи Ирана буквально ликовали, началось брожение умов. Ислам Жеменей был в числе организаторов и активистов местного культурного общества казахов, через газету "Биздин Отан" ("Наша Родина", газета для зарубежных казахов на арабской графике, изд. с 1976 г.) они выписывали книги и журналы о советском Казахстане.

Когда грянула исламская революция 1979 г. он решил уехать на учебу в Турцию, где еще более сблизился с местной казахской диаспорой, нашел новых друзей и кровных братьев, жил мыслями и чувствами с Казахстаном. И так жил в духовных поисках и дерзаниях, пока его не разыскал ученый-энтузиаст, арабист Абсаттар Дербисали (будущий Верховный муфтий Казахстана) и помог перебраться на Родину. Он помнит, как в первый раз с непередаваемым чувством ехал сюда, т.е. помнит свой первый приезд в Алматы осенью 1990 года: из Стамбула - самолетом в Ташкент, а потом по железной дороге через Шымкент в Алматы…

И все же интересен, еще раз повторимся, философский вопрос о том, насколько этот, уже убеленный сединой гордый аксакал-репатриант, продолжающий по сей день листать пожелтевшие страницы восточных рукописей, удовлетворен и счастлив в глубине своей души. Нашел ли он на грешной земле Казахстана свой исторический и духовный идеал, обрел ли свою Страну Счастья и Света? Та ли "Возлюбленная" Казахия его благородных предков встретила его здесь? Это ли его заветная Нур-ландия? И дело конечно, не только в обычном или во всяком несовпадении взлелеянного в душе мечтателя и поэта духовного идеала с жестокой земной реальностью.

На мой провокационный философский вопрос Ислам-ага по-восточному и по-суфийски тонко, иносказательно, но вполне ясно ответил, смотря куда-то в даль: "Это судьба… Я был влюблен (букв. каз. "гашк болдым") в Прекрасный Народ, не видя его…я все еще ищу, верен этой мечте (?)….Истинная любовь бывает необусловленной и бескорыстной…".

Назира Нуртазина,
профессор КазНУ им. аль-Фараби