Invention of tradition. Как понимать крокодиловы слезы на казахских похоронах и поминках?

Исследование истории казахской ментальности показывает, что начавшаяся с XVIII-XIX вв. эрозия нравственных идеалов выражалась, в частности, в такой распространенной ментальной болезни, как лицемерие, склонность к "показухе" во всем, в том числе межличностных и клановых взаимоотношениях. Массы казахов из всех сил старались соответствовать традиционным образцам поведения и обычаям именно формально, тщетно цепляясь за внешние формы, тогда как внутри такого "традиционного" поведения, вернее маски (формы) была уже пустота и ложь.

Эта драма во многом связана с известной в философии дисгармонией и разрывом между сохраняющимися еще формами и успевшим измениться внутренним содержанием культуры в процессе ее распада или адаптации. Дело в том, что особенно на рубеже XIX-нач. XX вв. восточные аграрные общества стали подвергаться трансформирующему воздействию со стороны европейской индустриально-урбанистической цивилизации, рационализма и науки.

Так или иначе, наши предки переживали стадию глубокого кризиса номадической традиции, кризиса прежде всего сознания, духовных устоев. Может, это была не столько вина, а сколько беда казахов, когда они не сумели (в лице элиты и идеологов) вовремя и смело отреагировать на вызов времени, признать возникшее противоречие (в данном случае - древнего обычая здравому смыслу, научным и религиозным постулатам мировых религий) - для того, чтобы открыто, официально обсудить, реинтерпретировать наследие и обосновать новые прецеденты, иницииировать современный формат культурной традиции. Хотя вообще-то такая творческая работа была начата в рамках джадидизма, в Казахстане - в трактатах Абая, проектах деятелей партии "Алаш". Но не получила своего завершения, по известным причинам.

Итак, возьмем до сих пор бытующий, мягко говоря, странный обычай казахов громко оплакивать покойника. На основе этнографических источников мы знаем, что казахи XIX-XX вв. продолжали именно по инерции, боясь отхода от "традиции", совершенно по-язычески, иррационально оплакивать умерших близких людей, т.е. громко крича и поднимая вой, и даже исполняя заранее заготовленные тексты стихотворных причитаний ("жоктау").

Истоки этого обычая (адат) следует искать в доисламской, древнетюркской эпохе. У древних тюрков, как описано даже в китайских летописях, прежде всего женщины, но даже мужчины слишком эмоционально реагировали на смерть близких и героев, а вдовы распускали волосы и царапали свои лица до крови.

Сразу отметим, что такие стенания и чрезмерные крики, непрекращающиеся рыдания и стоны совершенно не принимает ислам, который в свое время осудил распространенную среди арабов-язычников практику наемных плакальщиц. В целом, точка зрения ислама всегда основывается на необходимости духовного смирения перед Богом, а также содействия умершей душе как можно легко и безболезненно покинуть земной план, тогда как (в частности, как комментировали суфии) крики, хаос и нежелание отпускать душу наносит покойнику большой вред и мешает великому переходу.

Исламизация всегда несла с собой рационально-волевую перестройку коллективной ментальности, ослабление чувственно-эмоционального компонента, сознательное подчинение душевных реакций и чувств разуму. Мусульманин - это всегда человек с хорошим самообладанием, равновесием, "срединным" характером, умеющий подчинить и гнев, и горе, и тоску, и даже сильную радость мудрому разуму, надеясь через это получить от Аллаха компенсацию, "сауаб".

Приняв ислам (хотя ввиду огромной территории Великой Степи и слабости путей сообщения этот процесс растянулся на многие века с IX-X по XIV-XVвв.), кочевники-мусульмане именно "повзрослели", помудрели, стали более уравновешенными, рассудительными, цивилизованными и культурными. В итоге, в лучшие периоды нашей истории - при благородных ханах, мудрых данышманах (каз. "мудрец"), когда эффективно функционировала традиция степного ислама, народный адат (обычай) громкого оплакивания и ритуальных стенаний у кочевников был, по всей вероятности, ограничен этическими рамками и разумно контролировался.

Тут надо понять, что ислам не вторгается бестактно в сферу чувств и индивидуальной психологии, в личное пространство человека, не может открыто и грубо запрещать эмоциональные проявления страдания, человеческие, женские слезы, если они естественны и присущи данной особенной душе, адекватны конкретному случаю и т.д., а также в тех ситуациях, когда охватившее сердце человека сильное горе действительно требуют выхода вовне. Что касается "жоктау", то траурные элегии тоже не были запрещены в средневековой мусульманской традиции. Единственным условием было то, чтобы такие ритуальные причитания были искренними, исходили из души скорбящего, а также не содержали в своем содержании богохульства, ропота, обмана.

Но вот, на стадии кризисной, колониальной эпохи, мы видим, что в связи со стихийным самораспадом традиции, участившимися народными бедствиями, страданиями наши предки в плане ментальности становятся опять более иррациональными и эмоциональными, подверженными эмоциям, в повседневной жизни они часто ругались друг с другом, кричали, плакали, рыдали. К тому же из-за невежества и ослабления мусульманско-суфийского просвещения народ, что называется, вытащил из сундука старые одеяла, в том числе языческие привычки и взгляды на смерть и похороны, формы и способы выражения горя и разлуки.

Однако порча нравов заключалась даже не в этом! Если бы казахи поздней эпохи (царизма, современности), оплакивали своих покойников, действительно уподобившись язычникам-тенгрианцам, т.е. естественно и искренне, как дети, то это было бы полгреха или полбеды. Самое страшное то, что поздние казахи стали вести себя на похоронах и поминках неискренне и искусственно! Лить не настоящие "тенгрианские" или "мусульманские", а именно крокодиловы слезы! А это уже лицемерие и серьезный грех с точки зрения любой нормальной религии и общечеловеческой этики, и отвратительно - как и всякое проявление лжи и лицемерия.

Когда древний тюрок, а также живший в XIV-XVI вв. ("золотой век" нашей истории) кочевник-мусульманин, с криком "Ой, бауырым!" ("О, мой брат!") скакал к юрте с черным траурным флагом и ронял там скупые мужские слезы, а часто даже и рыдал, то он БЫЛ СОВЕРШЕННО ИСКРЕНЕН. Почему? Потому что, прежде всего сам этот человек, богатырь с детским чистым сердцем, был по настоящему добр и сострадателен; он был воспитан в лучших традициях мусульманского братства, мужских рыцарских союзов, боевого братства, также благоговел перед священными узами крови и кровного, этнического братства. Он умел также быть другом и ценить дружбу; он разбирался в людях, и когда видел, что род и нация лишилась еще одного героя (чаще павшего в битве, умершего от ран и т.д.), он искренне не мог сдержать свои слезы…

В собранных Махмудом Кашгари песнях тюрков-караханидов есть "Элегия на смерть Алп Ер Тонга", и там такие эмоциональные строки: "Неужели умер Алп Ер Тонга?! А скверный мир остался?!" То есть, с другой стороны, умерший друг или родич тоже был при жизни таким человеком, утрата которого воспринималась живыми поистине вселенской катастрофой и невосполнимой трагедией. Ибо это были поистине львы ислама, степные и горные орлы, настоящие мудрецы, герои-шахиды, любящие мужи и отцы, добрейшие, щедрейшие и благороднейшие братья или сыновья!

И женщина знала, кого она потеряла навеки - какую драгоценную душу! Что ушел из ее судьбы не просто кормилец и муж, а целый мир, явление! Космос и небо ее души разверзлись, свет очей погас! Вот почему еще смерть и похороны у древних предков сопровождались столь бурной реакцией, ритуальными поминаниями "жоктау".

А что же в деградированную эпоху колониализма или современного падшего казахстанского общества? Обмельчавшие людишки, при жизни не знавшие не то чтобы искренней любви, братства и дружбы, но даже элементарно сдержанных интеллигентных отношений, душонки которых были всегда полны взаимной зависти, бесконечных грязных обид, соперничества и пр. Как сетовал Абай, "в чем кроется причина их неприязни и недоброжелательности друг к другу? отчего слова их неискренни?".

Но как только кто-то из них умирает, начинается показуха: крокодиловы слезы, деланные крики "Ой, бауырым!", а потом еще восхваления его до небес на громких поминках. Абай и здесь был прозорлив, когда написал: "жақынын тіріде аңдып, өлсе өкірмек" (букв. "близкого человека при жизни преследуют, а как он умрет - ревут и рыдают"). Также казахский гений сказал, что у его народа с некоторых пор странное мироотношение: мертвые казахи у них все на хорошем счету, а из живых нет ни одного, кто бы избежал хулы: "өлгенінің жаманы жоқ, тірісінің жамандықтан (өсектен) аманы жоқ".

Да, такова неприглядная сторона казахского похоронного адата. Не говоря о массовых пиршествах и объедании: в настоящий момент ни у одного народа на планете похороны и поминки не сопровождаются чудовищным и кощунственным поеданием пищи и мяса, что в сущности равносильно надругательству над памятью аруахов (духов)...

Назира Даутбек-кызы