Бахтиер Алимджанов. Секулярная история позднефеодального Узбекистана?

Рецензия на монографию "История Узбекистана (XVI - первая половина XIX века) / Отв. ред. Д.А. Алимова; АН РУз, Ин-т истории. - Т.: Фан, 2012. - 776 с. ISBN 978-9943-19-176-1

Бахтиер Алимджанов - кандидат исторических наук,
независимый исследователь (Ташкент, Узбекистан)
E-mail: balimdjanov@gmail.com

Ключевые слова: позднефеодальный период Узбекистана, секулярная история, религия, государственность, советская историография.

Bakhtiyor Alimdjanov. Secular History of the late feudal Uzbekistan?

Review of the monograph: Istoriia Uzbekistana (XVI - pervaia polovina XIX veka) (History of Uzbekistan (XVI - first half of the XIX century). Ed. D.A. Alimova; AS RUz, Institute of History. Tashkent: Fan, 2012. 776 p. (in Russian) ISBN 978-9943-19-176-1

Bakhtiyor Alimdjanov - Candidate of Historical Sciences,
Independent Researcher (Tashkent, Uzbekistan)

Keywords: Late Feudal period of Uzbekistan, secular history, religion, statehood, Soviet historiography.

Невзирая на то, что рецензия на монографию немного запоздала, думаю, она актуальна в силу ангажированности среднеазиатской тематики в современных исторических исследованиях. Нужно отметить, что к написанию данной работы были привлечены ведущие историки Института истории АН РУз, которые во многом продолжают писать в старой парадигме заложенной еще в сталинскую эпоху. Речь идет о проблемах "государственности", "позднем средневековье", "религии", "культуре" и т.п. В названии разделов, глав и параграфов прослеживаются советское клише. Даже в названии коллективного труда сохраняется деление истории Узбекистана, которое было заложено еще в 1947-1950 гг. Отмечу, что узбекистанские историки являются адептами теории перманентной "централизации" государства (сс. 39-45) в феодальной Средней Азии, которое почему-то постоянно проваливалось из-за "междоусобных" войн и раздоров.

Первое что бросается в глаза внимательному читателю это "секулярная" версия истории Узбекистана применяется не только на "позднефеодальный" период . Узбекистанские историки продолжают славную традицию 40-50-х гг. XX вв. и разводят "феодальную" политику от религии (в данном случае ислам), настаивая, что религия относится к духовной культуре (сс. 532-536). Религия, в понимании историков постсоветского Узбекистана, в "позднефеодальный" исторический период Узбекистана считается компонентом культуры. Странно, что первая глава последнего раздела (5 раздел) монографии носит название "Развитие духовной культуры и искусства (с. 532), где § 1.1. Религия (ислам) (сс. 532-536), § 1.2. Образование и наука (сс. 556-596), § 1.3. Литература. Музыка. Театр (сс. 596-620). Таким образом, наглядно можно понять логику историков, составлявших данный коллективный труд. Конечно, такое деление культуры "позднефеодального" периода на такие компоненты сложно представить и методологически обосновать. Кажется, что население Средней/Центральной Азии в позднефеодальный" период своего исторического развития отличали религию от науки, образования и искусства!? Такое жесткое отрицание роли религии в среднеазиатском обществе в позднефеодальный период вызывает удивление и недоумение. Нарушается принцип историзма. Мне кажется, что религия (ислам) пронизывал, проникал и являлся содержанием и сущностью позднефеодального периода. С этой точки зрения, нужно было описывать исторические события.

Монография состоит из 5 неравномерно распределенных разделов. Первый раздел называется "Узбекистан в XVI- первой половине XIX века" (сс. 20-259) он созвучен названию монографии и состоит из 4-х глав. Первая глава (сс. 20-85) посвящена "политическим" процессам, т.е. истории династий Шейбанидов и Аштарханидов, правившим в Бухаре в XVI-XVIII вв. Авторы не потрудились объяснить такие важные термины, обильно встречающиеся по всей монографии: "государство", "политические процессы", "централизация", "власть". Авторы априори считают, что читатели ясно "понимают" особенности "политических процессов" происходивших в Мавераннахре. Отказ от определения вышеуказанных терминов в исторической ретроспективе лишают монографию от научности в современном понимании. Читатель обманывается, считая, что борьба за власть и является содержанием позднесредневековой политики. То есть политика разграничивается в пространстве и областью средневековой политики является дворцовые интриги и династийные распри. "Политические процессы" выдвигаемые авторами коллективного труда касаются только элиты. Население края (или народ, с. 55-70) является пассивной частью этих игр. Конечно, по замыслу авторов религия (ислам) и "социально-экономические отношения" (с. 85) остаются вне пределов политических процессов. Думаю, авторы опираются на марксистскую теорию базиса и надстройки. Только они поменяли структуру книги, осовременив ее. Если в советское время почти любой исторический опус нужно было начинать с "социально-экономических отношений". То, теперь, исторические труды начинаются с "политических процессов". Спорными в монографии является термин "государство", к сожалению, четкого и ясного определения этого в книге нет.

Вторая глава первого раздела посвящена "Социально-экономическим отношениям в Бухарском ханстве в XVI - первой половине XIX века". Довольно информативны параграфы посвященные торговле, аграрным отношениям. Меня как читателя смущает название главы, которая напоминает советские опусы по истории. Неразрывность "социально-экономического" базиса является довольно спорной материей. Странно, что авторы не указали в лучших традициях советской историографии связи политической надстройки с "социально-экономическим базисом". В § 1 второй главы поднимается проблема этносов, обитавших в среднеазиатском междуречье. Как и в советское время, узбекистанские историки ищут нации, а решением "национального вопроса" является концепция ассимиляции кочевых и оседлых народов региона (с. 89).

Третья глава первого раздела посвящена династии мангытов (сс. 175-203), которые правили Бухарским эмиратом до 1920 г. Странно, что эта глава короткая по сравнению с "политической" историей Шейбанидов и Аштарханидов. Чем это объясняется, авторы коллективного труда не дают ответа. Удивляет, названия §3.3 этой главы: "Основные политические события". Непонятно, по какому принципу авторы поделили "политические события". Слишком узкопонятая и внеконтекстовая интерпретация исторических "событий" вызывает недоумение у профессионального читателя.

Четвертая глава первого раздела посвящена социально-экономическому развитию Бухарского ханства под властью династии мангытов (сс. 203-252). Вкратце обсуждаются социальный состав, аграрные отношения и т.д. Непонятно игнорирование внешнеполитического фактора на "социально-экономическое" развития Бухары.

Второй раздел посвящен Хивинскому ханству (сс. 259-374), который по сравнению с первым разделом по объему короче в три раза. Чем объясняется такая диспропорция историки, составлявшие данный труд, не дают ответа. Второй раздел состоит из двух глав: "Политическая жизнь Хорезма" (сс. 259-316) и "Социально-экономические отношения" (сс. 316-374). Не буду подробно останавливаться на втором разделе. Только меня смутило название §1.2 "Кризис политической и социально-экономической жизни" (сс. 269-276). В чем же выражался этот кризис? Первое: это завоевательные походы иранского шаха Надира в 40-е XVIII века в Хивинское ханство, которое "подорвало экономику ханства (с. 272-273). Второй фактор: сильнейшая политическая дестабилизация" ханства в 40-60-е гг. XVIII в. (с. 276). Второй фактор, который выдвигают авторы монографии, является довольно слабым аргументом для понимания "политических процессов" в Хивинском ханстве. В это время на троне сидели в основном султаны из "казахской" степи. Принижение роли степных ханов в "политической" жизни Хивы непонятный исторический концепт. По замыслу авторов только "централизованное государство" с устоявшейся династией является гарантом развития и стабилизации. Это утверждение неисторично и опровергается историей региона.

Третий раздел посвящен политической и социально-экономической истории Кокандского ханства (сс. 374-494). Этот раздел разделен на три главы. Первые две главы раздела посвящены Коканду. Довольно поверхностно описываются "политические процессы" и внутренняя жизнь Коканда. Третья глава рассказывает о Ташкенте (сс. 474-494). Отмечу, что "политическая" история Ташкента дается в свете компаративного метода. Ташкент конца XVIII - XIX вв., следуя за известным советским востоковедом О.Д. Чехович, сравнивается со средневековыми городами-республиками как Генуя, Новгород (с. 477). "Коллективное" аристократическое управление Ташкентом, по мнению авторов, позволило городу "занимать одну из главенствующих мест в системе городов региона не только социально-экономическим положением, но и политическим опытом" (с. 477). Это утверждение в корне нарушает замысел авторов коллектива, которые исповедуют концепт "централизацию государства". То, что Ташкент был торговой республикой как Генуя или Новгород и имел особый "политический опыт" не подтверждается никакими фактами в главе посвященной Ташкенту. Удивительно, что авторы сетуют, что Ташкентская "республика" продержалась недолго, так как она была захвачена "централизованным" Кокандом. Невольно, концепт "централизованного государства" обретает негативный смысл.

Четвертый раздел посвящен каракалпакскому народу. Раздел состоит из трех глав: политическая история каракалпаков, хозяйственная жизнь и культуры каракалпаков (сс. 494-532). Несмотря на то, что каракалпакский народ зависел от Хивинского ханства, и вносили посильный вклад в "экономическую и культурную жизнь" (с. 506) ханства, каракалпаки выступали против злоупотреблений ханских чиновников (с. 506-507). Нужно отметить, что "выступления и восстания" против ханской администрации и "затруднения" авторов монографии в оценке этих эксцессов вызывают улыбку у исследователя. У каракалпаков, по мнению авторов этого опуса, также религия является основным компонентом народной культуры. Интересно, что религии каракалпаков уделено одна страница (сс. 524-525), где указывается, что каракалпаки исповедовали ислам суннитского толка.

Несмотря на все усилия преодолеть советский (сталинский) опыт историографии и попытки использовать результаты современной западной историографии в написании новой версии истории позднефеодального периода Узбекистана в результате получилась неосталинская версия "исторического процесса". Конечно, нужно указать, что список библиографии довольно внушительный (734 названия). Но не использованы инструменты методологических "поворотов", которые происходили в мировой исторической науке. До сих пор специалисты Института истории АН РУз находятся в методологической изоляции . Думаю, использование адекватных исторических методов и инструментов позволит в будущем написать научную историю этого периода. Но, пока что этот "исторический" неотрефлексированный во всех смыслах опус в нашем распоряжении и служит предметом обсуждения.

Библиография.
1. Бабаджанов Б.М. "Научное самоубийство": взгляд из прошлого в будущее // Восток Свыше. 2018. № 1 (XLVI). С. 78–85.
2. Бейлинсон О. Рецензия на книгу: Шухрат Бахронович Мухаме¬дов. Некоторые аспекты изучения истории Центральной Азии. Таш¬кент: Адабиет–Учкунлари, 2016. 216 c. Список использованных источников и литературы. ISBN: 978-9943-992-32-0 // Ab Imperio. 2018. № 1. С. 351–356.
3. История народов Узбекистана. Со второй половины XVI в. по 1917 г. / Под ред. С.В. Бахрушина, В.Я. Непомнина, В.А. Шишкина. Т.: Изд-во АН УзССР, 1947.
4. История народов Узбекистана. С древнейших времен до первой половины XVI века / Под ред. С.П. Толстова, В.Ю. Захидова, Я.Г. Гулямова, Р.Н. Набиева. Т.: Изд-во АН УзССР, 1950.
5. О марксистско-ленинском освещении истории и истории культуры народов Узбекистана. Стенографический отчет расширенного заседания Отделения гуманитарных наук АН УзССР 21-27 апр. 1949 г. Ташкент: Изд-во АН УзССР, 1951.
6. Очерки по истории государственности Узбекистана / Отв. ред. Д.А. Алимова, Э.В. Ртвеладзе. Т.: Шарк, 2001.
7. Хан В.С. О методологической и логико-эпистемологической ситуации в общественно-гуманитарных науках Центральной Азии // Uzbekistan Initiative Papers. № 16. Март 2014. С. 1–12.
8. Хорезм в истории государственности Узбекистана. Т.: Общество философов Узбекистана, 2013.