П.В. Густерин

История ирано-израильских отношений в 1948–2007 гг.
(перевод)

Эхсан Яршатер

Данный текст является переводом с английского языка соответствующей части статьи "Израиль", опубликованной в XIV томе Encyclopaedia Iranica в 2008 г. (с. 213–223) без авторских ссылок и приложенных библиографических списков, с примечаниями переводчика.

Encyclopaedia Iranica – продолжающееся с 1985 г. издание. Является наиболее авторитетным в своем роде. На сегодняшний день из планируемых 45 томов в свет вышли 16. Основатель – Эхсан Яршатер (1920–2018).

Перевод с английского

Давид Менашри, Трита Парси

[ИЗРАИЛЬ].
ДИПЛОМАТИЧЕСКИЕ И ПОЛИТИЧЕСКИЕ ОТНОШЕНИЯ С ИРАНОМ

С самого момента возникновения еврейского государства в 1948 г. отношения между Израилем и Ираном были сложной функцией геостратегических императивов Ирана как неарабского и несуннитского государства в преимущественно арабской и суннитской среде и его потребности найти соответствующие отношения со своими арабо-суннитскими соседями, чтобы материализовать иранские устремления к региональному лидерству.

Несмотря на то, что военное и разведывательное сотрудничество с Израилем порой рассматривалось как необходимость для продвижения геостратегических целей Ирана, в первую очередь, балансирование угроз, исходящих от связей арабских соседей Ирана с еврейским государством, препятствовало достижению второй цели Ирана: достижения долгосрочной безопасности путем дружбы с арабо-суннитскими государствами в его непосредственном соседстве и получения легитимности для стремления Ирана к превосходству.

Период Пехлеви (1948–1978)

Во времена режима Пехлеви (Название династии. – П.Г.), и особенно с 1960-х годов, Израиль и Иран поддерживали тесные связи, что привело к неформальному стратегическому союзу. Стремясь к тесным связям с Западом и к модернизации, Мохаммад Реза Шах Пехлеви (1941–1979) рассматривал Израиль как естественного союзника. Его очаровывали сила и прогресс Израиля, а его конфликт с арабским миром и противодействие коммунистическому влиянию в регионе еще больше способствовали укреплению связей. Шах также считал, что через отношения с Израилем Иран получит выгоду в США, получив поддержку американского еврейства, конгресса, СМИ, деловых кругов и администрации. Затем Иран почувствовал угрозу со стороны своих арабских соседей, некоторые из которых, такие как насеристский Египет и баасистский ("Баас" – Партия арабского социалистического возрождения. – П.Г.) Ирак, были общими противниками обеих стран. Несмотря на то, что внутренние проблемы регулировали отношения в первые годы независимости Израиля, более поздние региональные и внутренние события способствовали расширению связей. Израиль, тогда искавший легитимности на Ближнем Востоке, считал Иран идеальным союзником. Несмотря на то, что намерение подружиться с Ираном существовало до обретения независимости, оно усилилось в конце 1950-х годов, когда премьер-министр Давид Бен-Гурион придумал "концепцию периферии". Она предписывала, что при отсутствии отношений со своими соседями Израиль должен искать дружбы "соседей своих соседей". Это было переведено в тесный, хотя и неформальный, союз с Ираном. Постепенно, по мере того, как шах набирал все большую власть и расширял свои связи с Вашингтоном, в сочетании с заманчивыми доходами от иранской нефти и прибыльными планами развития, у Израиля появились еще более веские причины развивать связи с Ираном. Несмотря на то, что несколько региональных факторов (снижение активности арабского национализма, улучшение связей Ирана с Египтом и Алжирское соглашение с Ираком) объединились, чтобы уменьшить значение Израиля для интересов Ирана в 1970-х годах, политические, экономические и стратегические связи продолжали расширяться. Этот период тесных связей внезапно закончился с падением режима Пехлеви и созданием Исламской Республики в феврале 1979 г. Жестокая враждебность все еще продолжает определять их "отношения" 28 лет спустя. Более того, исламская позиция Ирана поставила арабо-израильский конфликт на другую основу, спроецировав его скорее как религиозный крестовый поход, чем просто политико-национальный конфликт. Участие Ирана в Ливане и поддержка исламистских движений (ХАМАС, Хезболла и "Исламский Джихад") сделали его более непосредственно вовлеченной в арабо-израильский конфликт. Его ядерные и ракетные программы рассматривались как серьезная угроза безопасности Израиля, как и его (Ирана. – П.Г.) предполагаемое участие в терроризме. Таким образом, в то время как Иран рассматривает Израиль как врага Ирана, ислама и человечества, Израиль рассматривает Иран как главную угрозу своему существованию и безопасности свободного мира; и в то время как Иран добровольно поднял антиизраильский флаг, Израиль взял на себя руководство антииранским лагерем.

В еврейской коллективной памяти Персия (Название Ирана до 1935 г. – П.Г.) живет как дружественная страна. Это восходит к временам Кира Великого, который предоставил еврейскому народу значительные свободы. Тесные связи между двумя странами при последнем шахе усилили такое восприятие. Этот образ Персии существовал, несмотря на то, что в истории персидских евреев часто бывали периоды преследований и притеснений в большей степени, чем в Османской империи.

С момента возникновения сионистского движения в конце XIX в. отношение Персии к идее еврейской государственности было неоднозначным, если не враждебным. В то время как национальные интересы Ирана и прозападные тенденции последнего шаха привели к несколько толерантному подходу, как мусульманского государства, находящегося под сильным влиянием улемов (Мусульманских богословов. – П.Г.), враждебное отношение оставалось преобладающим. Первоначальные контакты Израиля с Ираном были сосредоточены на вопросах, связанных с иранскими жителями Израиля и еврейскими жителями Ирана. В 1942 г. сионистские агентства отправили эмиссаров для предоставления иранским евреям образования и идеологической обработки. Однако, как это ни парадоксально, непосредственными стимулами для этого интереса были как несчастье европейских евреев, многие из которых прибыли в Иран, спасаясь от европейского Холокоста, так и растущая угроза евреям Ирака, которые хотели иммигрировать в Израиль через Иран.

До обретения Израилем независимости иранская политика в отношении еврейского государства была неблагоприятной. Иранские улемы (некоторые из них проживали в священных городах Ирака) выступили с резкой критикой. В 1947 г., работая в Специальном комитете ООН по Палестине, Иран был одним из трех государств, проголосовавших против раздела Палестины, выступив за федеральное решение. Когда Генеральная Ассамблея одобрила план раздела (29 ноября 1947 г.), Иран снова проголосовал против него. Позднее Иран снова встал на сторону арабских государств (11 мая 1949 г.), проголосовав против приема Израиля в ООН. Во время (Арабо-израильской. – П.Г.) войны 1948 года (Известна как "Первая арабо-израильская война" (1947–1949). – П.Г.) Иран продемонстрировал молчаливую солидарность с арабскими государствами, но не желала ввязываться в боевые действия. Аятолла (Высший духовный сан в Иране. – П.Г.) Абу аль-Касем Кашани работал над набором добровольцев для сражений на израильских фронтах, но иранское правительство сопротивлялось арабским требованиям поддержки в военных действиях, предпочитая косвенное участие.

Постепенно политические реалии вынудили Израиль и Иран наладить контакт. Во время Войны 1948 года некоторые иранские жители Палестины бежали из страны, и их имущество, как и имущество уехавших арабов, было передано под опеку правительства. Эти иранские беженцы попросили Тегеран вмешаться от их имени, чтобы выкупить их имущество. В марте 1949 г. Иран отправил неофициального посланника Аббаса Сайкала без официального приглашения или формального портфеля, чтобы урегулировать эти претензии. Израиль попытался ответить взаимностью, попросив отправить одного из своих дипломатов в Анкаре в Тегеран в качестве министра-нерезидента, но Иран отказался. Преследование иракских евреев и ограничения на их иммиграцию усилили срочность формирования иранских контактов, поскольку Иран стал транзитным пунктом для иракских евреев. В 1949 г. министерство иностранных дел Израиля попросило главу своей миссии в ООН Аббу Эббана начать переговоры с иранским послом Насраллой Энтезамом, и подчеркнуть добрую волю, которую Израиль проявил к иранским гражданам в Израиле. Энтезам, в свою очередь, пообещал работать над улучшением отношений. Отвечая на еще одну израильскую инициативу, после израильско-арабских переговоров о прекращении огня на Родосе, посол Ирана в Вашингтоне заявил, что его страна рассмотрит вопрос признания Израиля, хотя и сомневается, что это может быть достигнуто в ближайшее время. Иранские усилия по получению поддержки от США в сочетании с американским интересом к обеспечению признания Израиля Ираном создали благодатную почву для израильского лоббирования. Во время визита шаха в США в конце 1949 г. обсуждалось признание Израиля. Признание Израиля Турцией в сентябре 1949 г. сделало признание Ираном более привлекательным, поскольку его нельзя было обвинить в том, что он первым прорвал израильскую блокаду. Израиль также подчеркивал финансовую выгоду для Ирана, поскольку Израиль будет поставлять Ирану сырье, необходимое ему для импорта. Также была разработана своеобразная схема выплаты значительной суммы денег заинтересованным сторонам для ускорения признания.

6 марта 1950 г., когда Меджлис (Парламент. – П.Г.) был на новогодних каникулах, правительство признало Израиль де-факто, без официального объявления. 7 марта Энтезам сообщил Аббе Эбану о признании. 26 марта Реза Сафиния, иранский дипломат в ранге министра, представил свои верительные грамоты в качестве "специального посланника". Признание вызвало ожесточенную оппозицию на родине (в основном священнослужители и националисты) и за рубежом в арабских странах. 7 июля 1951 г., вскоре после прихода к власти, правительство Мохаммада Мосаддыка закрыло свое консульство в Иерусалиме из-за "финансовых трудностей", но не отменило фактическое признание. Экономическое сотрудничество продолжалось, и Иран предлагал сельскохозяйственную продукцию в обмен на импорт промышленных товаров, медицинского оборудования и дополнительную техническую помощь. 11 июня 1953 г. было подписано соглашение между соответствующими национальными банками об открытии кредитной линии. Для поощрения деловых связей в 1953 г. была также основана ирано-израильская торговая компания IRIS. После падения правительства Мосаддыка в результате государственного переворота 1953 г. преобладающая холодная война и региональная напряженность способствовали улучшению ирано-израильских отношений. Египетская революция (июль 1952 г.) представила Израилю и Ирану общего врага – Гамаля Абд ан-Насера, а сделка Египта по поставкам оружия СССР (сентябрь 1955 г.) пролила свет на проблемы региональной подрывной деятельности и советского проникновения на Ближний Восток. Затем шах основывал свой "позитивный национализм" на максимизации безопасности Ирана и содействии экономическому развитию посредством объединения с США. Багдадский пакт 1955 г. также давал ему чувство безопасности, необходимое для достижения его региональных целей. Израиль идеально соответствовал этим целям: он мог помочь экономическим программам Ирана, сбалансировать египетско-советский союз и сыграть важную роль в укреплении его связей с США. Ирану также нужны были нефтяные рынки после соглашения 1954 г. с Консорциумом (международная организация компаний, которая заменила Англо-иранскую нефтяную компанию), и Израиль рассматривался как потенциальный партнер. Неудивительно, что израильский дипломат Цви Дуриэль прибыл в Иран (в начале 1956 г.) под прикрытием представителя IRIS, разместившись в ничем не примечательном офисе без флага или официальной вывески. Следующим стимулом для расширения отношений стало впечатляющее военное шоу Израиля в Синайской кампании (октябрь 1956 г.), которое также открыло порт Эйлат для судоходства по Красному морю, тем самым еще больше способствуя торговле. Шах считал Израиль ценным инструментом для занятия Абд ан-Насера на арабо-израильском фронте, тем самым предотвращая распространение его вероучения в регионе Персидского залива. Стратегическая ценность Израиля для Ирана в решении проблем внутренней подрывной деятельности и региональной агрессии еще больше способствовала развитию более тесных экономических связей, а также сотрудничеству в области безопасности и разведки с конца 1950-х годов. Открытие Тиранского пролива превратило Эйлат в естественный маршрут для импорта нефти в Израиль, а затем и в Европу. В 1957 г. Израиль начал покупать иранскую нефть через иностранные суда без израильского флага. С годами израильский экспорт расширился, и авиакомпания El-Al в конечном итоге открыла прямую линию в Тегеран. Назначение в Иран двух израильских чиновников еще больше укрепило их взаимное сотрудничество. Меир Эзри, уроженец Ирана, был отправлен министерством иностранных дел Израиля в Тегеран в 1958 г. и оставался там в качестве министра и посла до 1973 г. Джекоб Нимроди, офицер разведки, изначально был направлен в Иран по заданию Моссада (Израильской внешней разведки. – П.Г.), а затем вернулся в Иран в качестве военного атташе и частного бизнесмена. Эти люди сыграли важную роль в переводе общих договоренностей между двумя сторонами в сеть тесного сотрудничества. В сентябре 1957 г. генерал Теймур Бахтияр, заместитель премьер-министра и глава недавно созданного САВАК (Министерство государственной безопасности при шахе. – П.Г.), встретился в Париже с израильским послом Яковом Зуром и предложил сотрудничество в обмене разведданными. Израиль горячо приветствовал это предложение.

Региональные события 1958 г. (образование Объединенной Арабской Республики в составе Египта и Сирии в феврале, крах прозападной монархии Ирака в июле и последующий крах Багдадского пакта) усилили опасения персов по поводу проникновения коммунистов и арабского радикализма и укрепили решения персов по укреплению израильско-иранских отношений. 24 июля 1960 г. шах публично подтвердил признание его страной Израиля. Абд ан-Насер ответил резкой критикой, разорвав все дипломатические связи с Ираном (которые будут восстановлены только в 1970 г.). Бен-Гурион описал отношения между Ираном и Израилем как дружественные, неформальные, "но не скрытые" и основанные на "взаимной выгоде". Бен-Гурион был первым премьер-министром Израиля, посетившим Тегеран (декабрь 1961 г.), создав прецедент для визитов видных должностных лиц с обеих сторон. Несмотря на то, что эти нерешительные начальные шаги получили значительный импульс после Белой революции (серии экономических и социальных реформ, объявленных шахом в январе 1963 г.), они оставались неформальными. Однако, их отношения постепенно переросли в то, что один иранский чиновник описал мне как "отношения любви без брачного контракта". Растущий альянс Белой революции. Кульминация событий начала 1960-х годов породила более глубокие связи между Израилем и Ираном. Шах, который начал свою карьеру как простая номинальная фигура и подвергался жесткому контролю со стороны местных властей и сверхдержав, стал абсолютным монархом, решившим продолжить свои планы развития. Его идеология, основанная на вестернизации, секуляризации, национализме и сближении с Западом, позволила все больше и больше иранско-израильского сотрудничества. Рассматривая себя как благожелательного лидера, следующего по стопам Кира Великого, вероятно, укрепил его толерантный подход к религиозным меньшинствам и его дружбу с Израилем, чьи официальные лица постоянно делали лестные сравнения между двумя людьми на их совместных встречах. Также очевидно, что его тесные связи с Израилем проистекали из переоценки мощи мирового еврейства. После 1967 г., когда Абд ан-Насер значительно ослаб и неспособен вести подрывную деятельность, шах смог расширить связи с Израилем с меньшим беспокойством и при поддержке США. Новые реалии рассматривались как золотая возможность для Израиля, чтобы продвигать свои экономические интересы и стратегические схемы. Укрепление связей с начала 1960-х годов соответствовало "концепции периферии" Бен-Гуриона или союзу между Израилем и Ираном, Турцией и Эфиопией. Иран воспринимался как особенно важная страна из-за его стратегического расположения, размера и экономического потенциала; это мусульманское (но неарабское) государство и не имело видимых причин для конфликта с Израилем. Несмотря на то, что точный масштаб экономического и военного сотрудничества оставался неясным, оно было наиболее глубоким в 1960-х и 1970-х годах. Израиль обучал иранских студентов и офицеров, отправлял экспертов в различных областях (сельскохозяйственное развитие и модернизация, медицинские услуги, разведка водных ресурсов, дорожное покрытие и реконструкция, наиболее существенно в регионе Казвин после землетрясения). В последние два года правления шаха автор настоящей статьи проживал в Иране, проводя исследования, и заметил широкий спектр израильского бизнеса и многочисленных представителей ведущих израильских фирм, действующих в Иране. Израильское присутствие было фактически настолько большим, что потребовало открытия израильской школы в Тегеране. Между службами безопасности развивалось тесное сотрудничество, а экономические связи стремительно развивались. Из интервью, проведенных авторами настоящей статьи с бывшими должностными лицами (например, послами, военными атташе в Иране), кажется разумным сделать вывод, что многое еще предстоит рассказать о масштабах и глубине отношений.

В 1958–1967 гг., пока Израиль помогал развивать вооруженные силы Ирана, тот ускорила продажу сырой нефти Израилю. Несмотря на то, что некоторые проекты, направленные на транспортировку нефти по трубопроводам (из Эйлата в Беэр-Шеву), рассматривались ранее, после закрытия Суэцкого канала в 1967 г. Иран и Израиль приступили к совместному строительству трубопровода Эйлат – Ашкелон. Первоначально этот трубопровод ежегодно перекачивал более 10 млн тонн нефти, что превышало годовое потребление Израиля. Израильский импорт из Ирана, по официальной израильской статистике, вырос с 1,3 млн долл. в 1967 г. до 2,7 млн долл. в 1969 г., 4,5 млн долл. в 1975 г., достигнув 5,8 млн долл. в 1977 г. Израильский экспорт в Иран вырос с 22,3 млн долл. в 1970 г. до 92,4 млн долл. в 1975 г., достигнув 103,2 млн долл. к 1977 г., что выше темпов экспорта в Японию и Турцию (99,5 млн и 33,6 млн долл. соответственно). Только за период с 1973 по 1974 г. израильский экспорт в Иран почти удвоился. Однако, следует отметить, что приведенные выше цифры не охватывают весь объем торговли и могут лишь иллюстрировать общую тенденцию в торговом бизнесе. В начале 1970-х годов несколько региональных событий угрожали помешать их процветающим отношениям. Смерть Абд ан-Насера (сентябрь 1970 г.) и последовавший за ней подъем Мухаммеда Анвара ас-Садата существенно изменили негативное отношение шаха к Египту. В отличие от Абд ан-Насера, шах доверял Анвару ас-Садату и поддерживал его политику на Ближнем Востоке. Впоследствии Октябрьская война (1973) (Известна как "Война Судного Дня". – П.Г.) снизила престиж израильской армии. Более того, в марте 1975 г. Иран и Ирак подписали Алжирское соглашение, положив (временный) конец ирано-иракскому конфликту и закрыв главу в ирано-израильской общей поддержке (иракских) курдов. Стимулы для тесных отношений с Израилем были менее убедительными в этой новой примирительной атмосфере, несмотря на то, что обширное сотрудничество продолжалось в различных областях.

На протяжении всего этого периода дружбы антиизраильские настроения продолжали преобладать, особенно среди духовенства и антишахских и антизападных элементов. Самым видным среди этих ораторов был аятолла Рухолла Хомейни, который в своей речи 3 июня 1963 г. высказал такие взгляды: Израиль хочет "захватить вашу экономику, разрушить вашу торговлю и сельское хозяйство, присвоить ваше богатство"; он "не желает", чтобы Коран, улемы или любой ученый человек "существовали в этой стране". Обращаясь к паломникам хаджа в 1971 г., аятолла Хомейни обычно изображал Израиль как "общепризнанного врага ислама и мусульман", который "проник во все экономические, военные и политические дела" Ирана, превратив страну в "военную базу для Израиля" и "в более широком смысле для Америки". Пока шах находился у руля, внутренняя неприязнь к тесным отношениям с Израилем в значительной степени игнорировалась, но приход к власти аятоллы Хомейни ознаменовал прекращение союза, который продолжался более 20 лет.

Период после Революции (1979–2007)

Влияние превращения Ирана в исламское государство на израильско-иранские отношения следует рассматривать в контексте геостратегических императивов Ирана как неарабского и несуннитского государства в преимущественно арабской и суннитской среде за пределами камуфляжа исламской риторики и преувеличенных изображений угроз, чтобы оценить изменения, которые принесла Революция 1979 года, и преемственность, которую она не смогла прервать.

В эпоху Пехлеви Иран и Израиль сформировали стратегические связи, основанные на их общем восприятии угроз; оба государства чувствовали угрозу со стороны арабского национализма и советского влияния на Ближнем Востоке. Однако, несмотря на обширное израильско-иранское разведывательное и военное сотрудничество, иранское правительство воздержалось от признания Израиля де-юре, именно из-за необходимости завоевать региональное одобрение и поддержку лидерских амбиций Ирана. Отдаление Ирана от Израиля было основным политическим средством, используемым шахом для примирения Ирана с арабскими государствами региона. По мере того, как мощь Ирана росла, а потребность в Израиле уменьшалась, шах все больше стремился отдалить Иран от Израиля, чтобы перевести возросшие возможности Ирана в признание его превосходства.

Попытки шаха отдалить Иран от Израиля зашли так далеко, что Израиль опасался, что иранский монарх разорвет все связи с еврейским государством. Однако, эти опасения оказались необоснованными. Несмотря на то, что израильско-иранский союз ослаб из-за подъема Ирана в начале 1970-х годов, и несмотря на то, что угроза со стороны арабского мира и СССР уменьшилась, ни одна из угроз не была нейтрализована.

Эти геополитические реалии пережили рождение Исламской Республики, что поставило духовных лидеров Ирана в неловкое положение, оказавшись на одной стороне, геополитически, с Израилем. Иран продолжал опасаться советских намерений, а угроза со стороны арабского блока, особенно Ирака, была больше в 1980 г., чем когда-либо в предыдущее десятилетие. Кроме того, с 1976 г. Иран пережил относительный спад, подпитываемый ростом мощи Ирака. Израиль оценивал региональные угрозы аналогичным образом. Публично Исламская Республика заняла бескомпромиссную позицию в отношении Израиля, призывая к его уничтожению и яростно критикуя любую мусульманскую страну, которая вела переговоры с Тель-Авивом. В символическом шаге, всего через шесть дней после возвращения аятоллы Хомейни в Иран, комплекс израильской миссии в Иране был передан Ясиру Арафату, а улица, на которой он находился, была переименована в улицу Палестины. Подобно шаху, религиозные лидеры Ирана стремились к центральной роли Ирана в делах региона, но в то время как язык, с помощью которого шах артикулировал амбиции Ирана, был языком иранского национализма, духовенство выражало те же стремления через религиозный лексикон. В то время как шах искал одобрения и легитимности для своей гегемонии посредством финансовой помощи и военной защиты окружающих арабских государств, революционный режим стремился к тому же посредством инструмента политического ислама. Шах считал, что его стремления могут быть достигнуты в рамках существующего порядка. Революционерам, с другой стороны, необходимо было пересмотреть руководящий принцип взаимодействия государств с государствами, чтобы обратить вспять упадок Ирана и восстановить его заявку на региональное лидерство. Экспорт революции был ключом к реструктуризации региона для обеспечения иранского лидерства. Стремление шаха легитимировать гегемонию Ирана посредством американской поддержки, прочных связей и военной помощи умеренному арабскому правительству региона и финансовой помощи более радикальным арабским государствам в сочетании с публичным отдалением от Израиля в конечном итоге не убедило арабов предоставить Ирану роль, к которой он стремился. Исторические арабо-иранские подозрения, а также негодование по поводу союза шаха с Израилем послужили тому, чтобы лишить Иран этой роли. Более того, в арабских государствах доминировала панарабская мысль; идеология, которая по определению исключала Тегеран из-за неарабской природы Ирана.

Однако, посредством политического ислама революционеры надеялись преодолеть ирано-арабский раскол и создать нормативную базу, которая включала бы, а не исключала Иран из народов региона; но исламское единство и исламский порядок вряд ли подходили существующим режимам в регионе, особенно арабским королевствам. Арабы опасались амбиций шаха, но их ужасали революционные замыслы Хомейни. Вместо того, чтобы реструктурировать политический порядок региона, Иран оказался все более изолированным. Проарабская позиция Ирана и ядовитая риторика в отношении Израиля принесли ему мало, если вообще принесли, арабских друзей. В результате, несмотря на его антиизраильскую идеологию и риторику, геостратегические силы вынудили Иран избегать любой прямой конфронтации с Тель-Авивом. По словам бывшего иранского чиновника, тесно сотрудничавшего с Хомейни, аятолла считал, что палестинский вопрос – это в первую очередь палестинский вопрос. На втором уровне он должен включать в себя арабские государства, соседствующие с Израилем, и только на 3-м уровне он должен включать Иран. Следовательно, Иран никогда не должен быть государством на линии фронта против Израиля (интервью с бывшим иранским чиновником, Тегеран, август 2004 г.). По словам бывшего заместителя министра иностранных дел Махмуда Ваэзи, Иран никогда не воплощал свою риторику в реальную политику, поскольку он стремился "избежать втягивания в палестинский конфликт" (интервью, Тегеран, 16 августа 2004 г.; ту же точку зрения высказал и Экбал Ахмад, пакистанский политолог, который посетил Хомейни в Куме в первые недели после победы Революции [интервью с Ахмадом Ашрафом, осень 1985 г., Беннингтон, Вермонт]). Это различие между публичной позицией Ирана и оперативной политикой было продемонстрировано на примере блокирования Хомейни попыток более радикальных элементов в правительстве отправить 10 тысяч иранских солдат в Южный Ливан для борьбы с израильтянами. Хомейни предотвратил эту потенциально катастрофическую операцию, заявив, что дорога в Кодс (т.е. Иерусалим) проходит через Кербелу (Священный город шиитов на территории Ирака. – П.Г.), тем самым подтвердив идеологические цели Ирана и гарантируя, что эти цели не будут реализованы. "Освобождение" Иерусалима останется идеалом, который будет использоваться в риторике Ирана для завоевания легитимности в арабском мире, но не будет использоваться в его собственных целях. Этот сложный и опасный акт балансирования был призван обеспечить реализацию ролевых амбиций Ирана, не ставя под угрозу его краткосрочные потребности в безопасности. В первую очередь Иран нуждался в помощи Израиля в закупке американского оружия и запасных частей для иранских ВВС, построенных американцами. Закулисные сделки Ирана с Тель-Авивом подчеркнули сохранение геостратегической общности Ирана и Израиля, несмотря на исламскую риторику Ирана и антиизраильскую идеологию.

Масштабы этих сделок стали очевидны благодаря делу "Иран-контрас" (1986 г. – П.Г.), в котором Израиль лоббировал США, чтобы вооружить Иран в его военных усилиях против Саддама Хусейна, чтобы достичь "более широких стратегических отношений с Ираном". Неподтвержденные сообщения утверждают, что израильские военные советники даже посетили иранскую линию фронта, чтобы оценить возможности и потребности Ирана. В целом, по словам Ахмада Хайдари, иранского торговца оружием, примерно 80% оружия, купленного Тегераном сразу после начала (Ирано-иракской. – П.Г.) войны (22 сентября 1980 г. – П.Г.), было произведено в Израиле. Мотивы Израиля поддерживать государство, которое официально призывало к его уничтожению, также заключались в преемственности этих геостратегических реалий.

Израиль с трудом смирился с Революцией и стратегическим откатом назад из-за потери поддержки шаха. После 25 лет израильских инвестиций в отношения с Ираном связи с Тегераном стали важнейшим элементом региональной стратегии Израиля. По словам Дэвида Кимче, бывшего главы израильского МИДа: "У нас были очень глубокие отношения с Ираном, глубоко проникавшие в канву двух народов. Людям было трудно принять тот факт, что вся эта близость была выброшена в окно. Поэтому в течение первого года после Революции было предпринято много попыток возродить отношения с [Ираном]" (интервью, Тель-Авив, 22 октября 2004 г.). Израиль считал, что Революция и исламская ориентация Ирана были исторической скобкой; реальный, геостратегически ориентированный Иран возобновится, и вскоре возобновится сотрудничество шаха с Израилем. С точки зрения Израиля, именно Ирак, а не Иран, представлял наибольшую угрозу его безопасности. Тель-Авив был очень обеспокоен подъемом Багдада и рассматривал Иран как потенциального партнера для сдерживания амбиций Саддама. Иран продолжал рассматриваться как не представляющий угрозы из-за отсутствия у него наступательных возможностей. "На протяжении 1980-х годов никто в Израиле ничего не говорил об иранской угрозе – слово даже не произносилось", – по словам Дэвида Менашри из Тель-Авивского университета (интервью, Тель-Авив, 26 октября 2004 г.).

Начало Ирако-иранской войны было воспринято в Тель-Авиве как неудача из-за риска победы Ирака, которая оставила бы еврейское государство в гораздо более уязвимом положении. Иранская победа, с другой стороны, не рассматривалась как негативная, поскольку способность Ирана участвовать в войне против Израиля оставалась минимальной. По словам Дэвида Кимче, "мы не были довольны идеей экспорта революции, но между ними двумя Ирак представлял бОльшую угрозу, и мы не хотели видеть победу Ирака" (интервью, 22 октября 2004 г.).

Через три дня после вторжения иракских войск в Иран министр иностранных дел Израиля Моше Даян призвал Вашингтон забыть прошлое и помочь Ирану сохранить оборону. Два дня спустя заместитель министра обороны Циппори объявил, что Израиль предоставит военную помощь Ирану, если он изменит свой враждебный подход к еврейскому государству.

Ирано-иракская война усилила общую картину израильско-иранской угрозы и усилила надежды в Израиле на то, что Иран осознает полезность союза с Тель-Авивом. По словам Джозефа Альфера, бывшего высокопоставленного чиновника Моссада, "конечно, было сильное ощущение, что иранцы снова воюют с арабами, разве мы не их естественные союзники? Почему они этого не понимают? Почему они не преодолевают свои религиозные идеологические угрызения совести и не понимают этого?" (интервью, Тель-Авив, 27 октября 2004 г.). По словам бывшего посла Израиля в США Итамара Рабиновича, "в строго геополитическом плане, если не принимать во внимание режимы, нашим другом должен быть Иран, и мы никогда не должны об этом забывать" (интервью, Тель-Авив, 17 октября 2004 г.). Однако, к удивлению Ирака, Иран не был легкой добычей, и иракские ожидания быстрой победы вскоре оказались ложными. Несмотря на то, что Израиль изначально поддерживал Иран, он понял, как война поглощала арабские ресурсы и мешала арабам сосредоточиться на палестинской проблеме. Тель-Авив рассуждал, что предоставление военной помощи Ирану способствовало безопасности Израиля, еще больше расколов арабов. По словам Дэвида Кимче, "мы очень надеялись, что обе стороны ослабят друг друга до такой степени, что ни одна из них не будет представлять для нас угрозы" (интервью, 22 октября 2004 г.). Балансирование между продолжением войны (предпочтительный исход Израиля в то время) и победой Ирака было неточной наукой. Победа Ирака сделала бы Багдад бесспорной гегемонической державой в Персидском заливе с 3-ми по величине запасами нефти в мире и армией, более чем в четыре раза превышающей израильскую. Только в 1987 г., когда перспективы Ирака на победу существенно возросли, Тель-Авив пришел к выводу, что продолжение войны будет слишком рискованным, и счел тупиковую ситуацию наилучшим возможным результатом. Несмотря на то, что Ирак не выиграл войну, к моменту ее завершения Багдад стал самой мощной военной силой в регионе, за исключением Израиля. В результате Ирак остался главной угрозой для Израиля, а Иран – его предпочтительным партнером в уравновешивании Ирака. Это подчеркнуло выносливость геостратегических сил, объединяющих Израиль и Иран. По словам израильского чиновника, "основные геополитические интересы, которые изначально диктовали израильско-иранскую связь, были далеки от простой прихоти шаха. Эти общие интересы останутся в силе".

Однако, несмотря на то, что Иран использовал свои контакты с Израилем для усиления своей военной мощи, он избегал формирования стратегических связей с Тель-Авивом из-за своей второй стратегической цели – улучшения отношений с непосредственным соседством Ирана для удовлетворения своих гегемонистских наклонностей. Таким образом, Хомейни предпочел холодный мир с Израилем, в котором он выступал против еврейского государства на риторическом уровне, не переводя эту риторику в оперативную политику. Несмотря на то, что это и не было прихотью, геополитические силы, которые обеспечивали основу для ирано-израильского холодного мира, просуществовали всего три года после окончания войны (В 1988 г. – П.Г.). К 1991 г. геостратегическая карта Ближнего Востока была существенно преобразована двумя критическими событиями, а именно, распадом СССР и разгромом иракской армии в Войне в Персидском заливе (1991). Действительно, реальный поворотный момент в израильско-иранских отношениях произошел не в 1979 г., а в 1991 г., поскольку окончание холодной войны также положило конец ирано-израильскому холодному миру. Распределение относительной силы сместилось в сторону Ирана и Израиля и сформировало зарождающуюся биполярную структуру в регионе. Поражение Ирака и распад СССР испарили общие угрозы Ирана и Израиля и улучшили их среду безопасности, но также оставили их обоих без контроля. Без Ирака, уравновешивающего Иран, Тегеран стал бы угрозой, так утверждали израильские ястребы. Это инициировало иранское и израильское переопределение их соответствующих ролей и позиций в формирующемся ближневосточном порядке под гегемонией США. Поскольку США стремились установить порядок, основанный не на реалистичной оценке распределения власти в регионе, а на своей собственной идеологической предрасположенности и двусторонних отношениях с отдельными государствами, такие могущественные страны, как Иран и Ирак с обоснованными ролевыми устремлениями, могли бы оказаться самыми большими проигравшими в новом ближневосточном порядке из-за их напряженных отношений с Вашингтоном. Для Ирана Вторая война в Персидском заливе (Здесь речь идет о Войне 1991 г. – П.Г.) предоставила возможность улучшить отношения с Вашингтоном, чтобы вырваться из изоляции и вернуться в состояние, в котором власть Ирана в регионе будет признана, а его ролевые цели будут достигнуты. Тегеран принял политику "позитивного нейтралитета" во время войны, но по сути был союзником США, разрешив, среди прочего, Вашингтону использовать иранское воздушное пространство для нападения на Ирак. Иран ожидал, что США вознаградят его за его молчаливую поддержку и предоставят ему то, что он считал своей законной ролью в формировании нового порядка на Ближнем Востоке. С другой стороны, Израиль был обязан своим постоянным союзом с США за то, что избежал полной изоляции. Теперь он опасался, что переориентация США на арабов и возможное сближение США и Ирана оставят его в изоляции. С исчезновением СССР полезность Израиля для США значительно снизилась. К тому времени, когда Партия Труда ("Авода". – П.Г.) одержала победу на выборах в июне 1992 г., необходимость смелых действий стала очевидной. Убедительная победа Партии Труда, военная слабость арабов и почти полный крах ООП (Организации Освобождения Палестины. – П.Г.) привели Партию Труда к выводу, что долгосрочной безопасности Израиля будет лучше способствовать дружба с арабскими государствами, расположенными по соседству с Израилем, а не с неарабскими государствами на его периферии. Эта стратегия отражала новые геостратегические реалии. Перераспределение власти привело к тому, что Иран стал соперником, а не потенциальным союзником, что, в свою очередь, потребовало улучшения отношений с арабскими соседями Израиля. Подружившись с недостаточно развитыми арабскими государствами, Израиль мог стать экономическим двигателем Ближнего Востока, производителем для 250 млн потребителей в арабских странах. Израиль мог стать доминирующей экономической силой на Ближнем Востоке в дополнение к своему военному господству, что помогло бы восстановить его стратегическое значение в Вашингтоне. Это было в основе видения Переса "Нового Ближнего Востока", в котором было мало места для иранской значимости.

Израильское видение нового порядка на Ближнем Востоке происходило за счет Ирана, поскольку Ицхак Рабин считал, что израильское население вряд ли примет мир с арабами, если на горизонте не замаячит более крупная и зловещая угроза, а именно Иран и исламский фундаментализм. Более того, арабские государства были бы более склонны заключить мир с Израилем, если бы чувствовали большую угрозу со стороны фундаменталистской идеологии Ирана, чем со стороны оккупации Израилем палестинских земель и его ядерного арсенала. По словам Эфраима Инбара из Центра стратегических исследований Бегина–Садата, "в Израиле было ощущение, что из-за окончания холодной войны отношения с США охлаждаются, и нам нужен новый клей для альянса. И этим новым клеем был радикальный ислам. А Иран был радикальным исламом. Поэтому Рабин играл [на иранской угрозе] больше, чем того заслуживал, чтобы продать мирный процесс" (интервью, Иерусалим, 19 октября 2004 г.). По словам израильского дипломата, израильский гамбит состоял в том, чтобы установить новый порядок на Ближнем Востоке, в котором у Ирана "не будет иного выбора, кроме как принять" свою собственную изоляцию и лидерство Израиля (интервью, израильский дипломат ООН, Нью-Йорк, 31 марта 2004 г.). Израиль занял очень агрессивную позицию в отношении Ирана, вторя ядовитой риторике Ирана против еврейского государства. Взгляд на Иран как на неисправимое террористическое государство стал неотъемлемой частью израильской политической риторики до такой степени, что любой акт терроризма в любой точке мира автоматически возлагался на Иран. Премьер-министр Ицхак Рабин не упускал возможности подчеркнуть "иранскую опасность", "темный убийственный режим" Ирана и "мутную исламскую волну", которую он породил. Шимон Перес следовал той же линии и даже открыто угрожал Ирану, подчеркивая, что Израиль может предпринять действия против Ирана. Перес также призвал Эропе "прекратить заигрывать" с Ираном, заявив, что Иран "опаснее Гитлера" и что "Иран является центром терроризма, фундаментализма и подрывной деятельности". Это резко контрастирует с мнением Рабина об Иране в разгар иранского экспорта исламского фундаментализма в 1987 г., когда он сказал: "Иран – лучший друг Израиля, и мы не намерены менять свою позицию по отношению к Тегерану. Исключение и конфронтация. Первым признаком того, что Вашингтон не склонен включать Иран в процесс принятия региональных решений в будущем, стало оправдание президентом Джорджем Бушем-старшим решения не свергать Саддама. Буш утверждал, что Саддам был нужен для уравновешивания Ирана. Другим переломным моментом стало то, что США не пригласили Иран на многосторонние переговоры на Мадридской конференции в октябре 1991 г. Эти два события оказали глубокое влияние на иранских лиц, принимающих решения, которые пришли к выводу, что Вашингтон не включит Иран в формирование нового порядка на Ближнем Востоке, если исключение Ирана не сделает реализацию его политики слишком дорогостоящей.

Когда Иран начал осознавать последствия нового Ближнего Востока Израиля, он пересмотрел свою давнюю позицию избегания прямой конфронтации с Израилем. Иран, который в начале 1990-х годов сократил свою финансовую поддержку Хезболле и не имел прочных связей и присутствия на палестинских территориях, начал протягивать руку и развивать отношения с отвергающими палестинскими группами после Мадридской конференции. Внезапно геостратегические императивы и идеологические установки Ирана больше не сталкивались. Тегеран начал переводить свою антиизраильскую идеологию в оперативную политику, чтобы подорвать американо-израильское стремление к новому израилецентричному Ближнему Востоку, нападая на его самое слабое звено – мирный процесс. По словам израильского дипломата, активное участие Ирана против Израиля началось после его исключения из формирования нового порядка на Ближнем Востоке (интервью, израильский дипломат ООН, Нью-Йорк, 31 марта 2004 г.). По мнению Итамара Рабиновича, антиизраильские действия Ирана начались в 1994 г. с бомбардировок израильского посольства в Буэнос-Айресе и еврейского общинного центра в Аргентине (интервью, Итамар Рабинович, Тель-Авив, 17 октября 2004 г.), несмотря на то, что никаких доказательств, связывающих Иран с этими бомбардировками, пока представлено не было. Перес сказал, что иранцы "делают все возможное, чтобы положить конец миру и положить конец правительству, которое выступает за мир"; и по словам Кейта Вайсмана из Американо-израильского комитета по связям с общественностью (AIPAC), "не является необоснованным утверждение, что иранцы понимали, что, выбрав Нетаньяху, вы замедлите мирный процесс. И именно это и произошло" (интервью, 25 марта 2004 г.).

В мае 1996 г. Биньямин Нетаньяху победил Переса на антиословской платформе. Поскольку правительство партии "Ликуд" фактически заморозило мирный процесс, оно также инициировало пересмотр своих отношений с Ираном. Политический источник в офисе премьер-министра Израиля сообщил израильской радиостанции (IDF Radio) в конце 1996 г., что эпоха двойного сдерживания (т.е. процесс Осло) закончилась и что Израиль изменил свой подход к Тегерану (IDF Radio, 10 ноября 1996 г.). Израильские отчеты были подтверждены информационным агентством Исламской Республики (IRNA), которое сообщило, что Ликуд стремится урегулировать свои политические проблемы с Тегераном с помощью иранских евреев (IRNA, 24 июля 1996 г.). С помощью этих примирительных мер Нетаньяху стремился избежать любых ненужных провокаций против Ирана, которые могли бы привести к аналогичным атакам с непредсказуемыми политическими последствиями. Он не хотел использовать риторику, которая просто без причины вызовет недовольство иранцев. На самом высоком политическом уровне было принято решение снизить роль Израиля в вопросах, касающихся Ирана.

Нетаньяху и Ликуд были идеологически против процесса Осло и не скрывали своего недоверия к палестинцам. Поэтому они придерживались мнения, что, поскольку мир с арабами остается крайне маловероятным, безопасность Израиля лучше всего достигается путем создания альянсов с неарабскими государствами Ближнего Востока, то есть возвращения к стратегии Израиля до 1991 г. По их мнению, не только видение Пересом Нового Ближнего Востока было изначально ошибочным, но и его стратегия демонизации Ирана также противоречила национальным интересам Израиля в том смысле, что она значительно снижала вероятность возрождения ирано-израильского согласия, которое Ликуд считал практически неизбежным в случае неспособности достичь соглашения с палестинцами. Соответственно, стратегам Ликуда нужно было сохранить иранский вариант. По словам Дора Голда, "Ликуд был более открыт к идее [что], возможно, есть остаточные элементы в революционном режиме, которые видят вещи геополитически так же, как это было во времена шаха" (интервью, Иерусалим, 28 октября 2004 г.). Более того, Израиль хотел избежать сценария, в котором Иран и США возобновили бы дипломатические отношения, пока ирано-израильские отношения все еще оставались враждебными, поскольку улучшение отношений между ними в таких обстоятельствах могло бы произойти за счет Израиля (IDF Radio, 10 ноября 1996 г.). Наконец, с внутриполитической точки зрения, целью Нетаньяху было настроить израильскую общественность против процесса Осло и положить конец формуле "земля в обмен на мир". По словам представителя AIPAC, "Обвинение иранцев в палестинском терроризме было бы контрпродуктивным для его сообщения о том, что террор исходит от палестинцев" (интервью, представитель AIPAC, 25 марта 2004 г.). Короче говоря, в то время как изображение иранской угрозы служило усилиям Рабина убедить израильскую общественность поддержать примирение с арабами, то же самое изображение иранской угрозы подрывало усилия Нетаньяху убедить израильтян выступить против этого самого примирения. С иранской точки зрения, Ликуд был предпочтительнее, чем Партия Труда, именно по этой причине: Израилю, который не будет следовать мирному процессу, не нужно будет противостоять Ирану. Как утверждал иранский политический стратег, "в Иране считалось, что Ликуд несерьезно относится к миру, поэтому им не нужен козел отпущения [Иран]. Партии Труда, однако, нужен был козел отпущения" (интервью, 26 февраля 2004 г.). В конце концов, попытка Ликуда снизить напряженность с Ираном провалилась. К 1997 г. Иран объявил о производстве баллистических ракет "Шахаб - 3", которые сделали бы Израиль досягаемым для Ирана. Более того, отчеты израильской разведки указывали, что Иран быстро движется к созданию ядерного оружия. Для многих израильтян преувеличенное представление алармистов об "иранской угрозе" с начала 1990-х годов начало отражаться в реальности к концу 1990-х годов. В то же время Иран все больше чувствовал себя достаточно уверенным в обреченной судьбе мирного процесса, чтобы снова принять политику не перевода антиизраильской риторики Ирана в реальную политику. Чем больше Иран становился политически интегрированным в регион посредством улучшения отношений с внешним миром, тем меньшей стратегической угрозой он воспринимал мирный процесс.

Влияние снижения напряженности на восприятие Тегераном мирного процесса проявилось год спустя, когда новый президент Ирана Мохаммад Хатами возобновил политику принятия любой сделки, приемлемой для палестинцев, включая решение о двух государствах (интервью с послом Нежадом Хосейном, Тегеран, 12 августа 2004 г.). Кроме того, взрыв второй интифады в 2000 г. и ухудшение ситуации на палестинских территориях были встречены снижением роли Ирана в палестинском вопросе. Однако, в конечном итоге усилия Хатами были затруднены его неспособностью улучшить отношения с США, что, в свою очередь, помешало Ирану получить признание за его растущую мощь и умеренную внешнюю политику. Эта неудача дорого обошлась правительству Катами и проложила путь к возвышению иранских изоляционистов, которые выступали против политики разрядки Катами. После 11 сентября (2001 г. – П.Г.) чиновники в правительстве Катами убедили консервативное духовенство оказать Вашингтону значительную помощь в войне против Талибана (Война в Афганистане международной коалиции во главе с США в 2001–2021 гг. – П.Г.) и в восстановлении политической системы Афганистана. Был создан канал высокого уровня, по которому Вашингтон и Тегеран координировали свою политику в Афганистане с целью создания стабильного и представительного правительства в Кабуле. Иран разрешил США использовать иранские аэродромы и помог восстановить отношения США с Северным альянсом. Иранцы также использовали разведданные, предоставленные США, для поиска и уничтожения лидеров Аль-Каиды, которые проникали в Иран из Афганистана. Помощь Тегерана была решающей, что было признано официальными лицами Белого дома, дававшими показания в сенатском Комитете по иностранным делам. Иран также сыграл решающую роль в усилиях по восстановлению после войны в Ираке и поручил своим доверенным группам в Ираке сотрудничать с силами США. По словам Кеннета Поллака, "готовность Ирана придерживаться курса, когда первоначальные ошибки США создали огромные проблемы с беззаконием, экономическим хаосом и угрозой политического краха, имела решающее значение для удержания ситуации [в Ираке] от выхода из-под контроля".

Правительство Катами надеялось, что его конструктивное сотрудничество в Афганистане и Ираке проложит путь к новой главе в отношениях США и Ирана. Вместо этого президент Джордж Буш-младший 29 января 2002 г. назвал Иран частью "Оси зла", а иранские дипломаты, возглавлявшие усилия по открытости для США, получили выговор от консервативных фракций в Тегеране. Это укрепило позиции тех в иранском руководстве, которые утверждали, что США не заинтересованы ни в чем меньшем, чем ослабление Ирана и смена его режима. Никакие изменения в политике Ирана не могли удовлетворить администрацию Буша. Сторонники этой школы мысли указывали, что усилия Хатами по разрядке напряженности с США и арабскими правительствами не смогли добиться признания Ираном его интересов безопасности в регионе. В результате, утверждали они, Иран должен вернуться к инвестированию в недовольные арабские улицы и мусульманские массы, как он это делал в начале 1980-х годов. Радикализация иранского правительства. Мусульманские массы становились все более антиамериканскими и выступали против своих собственных проамериканских режимов. Соответственно, стратеги с иранской стороны утверждали, что политическое инвестирование в возможность дружеских отношений с США и арабскими правительствами не может быть успешной долгосрочной стратегией для Ирана. Вместо этого, помня о нежелании Вашингтона принять рост мощи Ирана и его претензии на роль, соизмеримую с его геополитическим весом, Иран должен стремиться построить новый порядок в регионе, основанный на исламских принципах и поддержке недовольных "мусульманских улиц", посредством которых ролевые устремления Ирана могли бы быть материализованы.

Этот лагерь захватил иранское президентство с избранием Махмуда Ахмадинежада в июне 2005 г. Всего через несколько месяцев после начала своего срока, на фоне усиления американских и израильских угроз Ирану из-за его ядерной программы, Ахмадинежад разжег антиизраильскую риторику Ирана, сделав подстрекательские заявления. Риторические излишества Ахмадинежада являются возвратом к эпохе аятоллы Хомейни. Однако, для Ирана обострение напряженности с Израилем и усиление своих риторических излишеств в то время, когда он сталкивается с возросшим давлением со стороны Вашингтона и Тель-Авива, демонстрирует преемственность, а не разрыв в поведении иранского правительства. Подобно тому, как это делал аятолла Хомейни в начале 1980-х годов, Тегеран использует видимость своей идеологии для ведения своих реальных политических баталий, чтобы скрыть свои истинные интересы и геостратегическую природу своего конфликта с Израилем.

В настоящее время это соперничество, вызванное резким перераспределением власти в регионе в результате войны в Персидском заливе (Известна как "Иракская война" (2003–2011). Активная фаза закончилась в 2008 г. – П.Г.) и последующими усилиями по установлению нового регионального порядка, все еще действует и препятствует достижению внешнеполитических целей США на Ближнем Востоке. В то время как Иран активно стремился подорвать любое мирное урегулирование между Израилем и палестинцами, которое усилило бы изоляцию Ирана, Израиль активно подрывал усилия по улучшению отношений между США и Ираном из-за своего страха, что Вашингтон предаст интересы Израиля, чтобы наладить свои отношения с Тегераном. И Иран, и Израиль оказались эффективными спойлерами, но неадекватными строителями нового порядка. Учитывая упадок арабской мощи, те, кто ностальгирует по прочным израильско-иранским отношениям в эпоху Пехлеви, столкнутся с непростой задачей восстановления этих связей, поскольку в нынешней геополитической обстановке отсутствует основа этого согласия, а именно наличие общих угроз Ирану и Израилю и прочно укоренившийся региональный порядок. Ливанская связь. Борьба между Ираном и Израилем в первую очередь проявлялась в конфронтациях через доверенных лиц, из которых ливанская Хезболла была самой мощной и опасной. Несмотря на то, что часто считается, что Иран помог сформировать Хезболлу для нападения на Израиль, иранские расчеты относительно Хезболлы были гораздо больше связаны с распространением иранской Революции, чем с противодействием еврейскому государству. Фактически, Израиль непреднамеренно предоставил Ирану его единственный успех в экспорте своей Революции в арабский мир, вторгшись в Ливан. Вторжение 6 июня 1982 г. было, якобы, ответом на попытку палестинских боевиков убить Шлому Аргова, посла Израиля в Великобритании, но Ариэль Шарон, тогдашний министр обороны Израиля, планировал вторжение в Ливан, чтобы уничтожить присутствие ООП там в течение многих месяцев, по крайней мере, еще в конце 1981 г. Южный Ливан традиционно был домом бесправной шиитской мусульманской общины Ливана. Шииты изначально приветствовали израильтян из-за их собственной конкуренции с палестинскими беженцами за местные ресурсы и их негодования по поводу часто жесткого правления ООП на юге, но они были встревожены, когда израильтяне злоупотребили их гостеприимством, создав "зону безопасности" на юге. Вскоре они отвернулись от Израиля, поскольку он заблокировал доступ шиитов к северным рынкам и начал сбрасывать израильские товары в их местную экономику, в результате чего страдали местные экономические интересы. Кроме того, вторжение Израиля было чрезвычайно разрушительным и только усугубило страдания ливанцев, которые и так страдали от семи лет гражданской войны (Гражданская война в Ливане (1975–1990). – П.Г.). Около 20 тысяч ливанцев были убиты во время вторжения, а еще 450 тысяч были перемещены. В сентябре 1982 г. под руководством министра обороны Шарона отряд ливанских христианских ополченцев вошел в палестинские лагеря беженцев Сабра и Шатила в Бейруте и, с молчаливого одобрения Израиля, изнасиловал, убил и искалечил несколько тысяч гражданских беженцев. Примерно четверть этих беженцев были шиитами, бежавшими от насилия на юге. Бедственное положение шиитов под израильской оккупацией сделало их восприимчивыми к посланию Тегерана. Столкнувшись с могущественным израильским противником, шииты отчаянно нуждались во внешнем союзнике, и Тегеран был более чем готов сыграть эту роль, не столько для того, чтобы проявить свои антиизраильские настроения, сколько для того, чтобы найти опору в арабской стране. Тегерану крайне необходим был прогресс в экспорте своей Революции. Он потерпел неудачу в Ираке и Бахрейне, несмотря на то, что большинство населения этих стран составляли шииты. Теперь, благодаря израильскому вторжению в Ливан, Иран получил возможность посеять семена исламской революции в Леванте.

Из израильского вторжения возникло новое и окрепшее шиитское движение, вдохновленное исламской Революцией в Иране. Первоначально это были лишь небольшие вооруженные группы молодых людей, организованные под знаменем ислама и посвятившие себя борьбе с израильской оккупацией, со временем они объединились в то, что оказалось одним из самых грозных врагов Израиля, ливанскую Хезболлу. Израильско-иранская прокси-война через Хезболлу достигла кульминации во время Летней войны (2006) (Ливано-израильская война. Боевые действия шли с 12 июля по 14 августа. Известна как "Июльская война", "Вторая ливанская война". – П.Г.), которая ознаменовала новую и обостренную фазу этого конфликта.

Позиция и авторитет США в регионе значительно пострадали из-за постоянно усиливающегося хаоса в Ираке, последовавшего за падением Саддама в 2003 г. Иран, с другой стороны, непреднамеренно извлек выгоду из политики США. Падение Саддама, смертельного врага Ирана, который втянул его в 8-летнюю войну (упоминавшаяся выше Ирано-иракская война (1980–1988). – П.Г.), и появление проиранского шиитского руководства в Ираке, устранение режима Талибана в Афганистане, непопулярность США в регионе, предполагаемая неспособность арабских правительств действовать независимо от Вашингтона или противостоять его политике, предполагаемая неспособность США оттеснить Иран военным путем и беспрепятственное движение Тегерана к ядерному потенциалу – все это способствовало укреплению позиций Ирана в регионе и повышению стратегической уязвимости Израиля.

Эти события значительно усилили опасения Израиля, что бездействие США в отношении Ирана может оставить Израиль в одиночестве перед лицом сильного ядерного Ирана, находящегося на волне антиамериканских и антиизраильских настроений в регионе, в то время как Израиль все еще казался неспособным ослабить региональную напряженность путем улучшения отношений со своими непосредственными арабскими соседями, включая палестинцев.

Летняя война между Израилем и Ливаном произошла на этом фоне. Боевые действия могли быть спровоцированы трансграничным набегом Хезболлы, но решение Израиля расширить пограничное столкновение до полномасштабной войны, вероятно, было мотивировано намерением упредить Иран. Израиль, имея в виду потенциальное будущее противостояние с Ираном, по-видимому, искал возможность нейтрализовать Хезболлу и ХАМАС, чтобы ослабить сдерживающие и ответные возможности Ирана. (Летней войне предшествовала интенсивная израильская бомбардировка Газы). С помощью этих групп Иран мог перенести войну на израильскую территорию, сценарий, который еще больше подчеркивал уязвимость Израиля к асимметричной войне. Начав упреждающие атаки на ХАМАС и Хезболлу, Израиль мог бы значительно лишить Иран возможности нанести ответный удар Израилю в случае американского нападения на Иран. Фактически, Израиль планировал войну против Хезболлы более двух лет. В 2005 г. высокопоставленный офицер израильской армии начал проводить неофициальные презентации PowerPoint для американских дипломатов, журналистов и аналитических центров, подробно излагая план ожидаемой операции. "Из всех войн Израиля с 1948 г. эта была той, к которой Израиль был наиболее подготовлен" (Джеральд Стейнберг). По словам бывшего заместителя министра обороны Израиля генерал-майора Эфраима Снеха, "война с Ираном неизбежна. Ливан – это всего лишь прелюдия к большой войне с Ираном" (беседа автора с Эфраимом Снехом, 28 июля 2006 г.). Однако, как только Иран получит ядерный потенциал, эта возможность больше не будет доступна Израилю. Более того, в отсутствие американского нападения на Иран такой стратегический отпор Ирану был бы выгоден как Израилю, так и США. Фактически Тегеран ожидал некоего израильского наступления против своих шиитских союзников в Ливане, несмотря на то, что иранские разведслужбы предсказывали гораздо меньшую израильскую кампанию, которая должна была произойти осенью 2006 г. (интервью с высокопоставленным иранским чиновником, 12 октября 2006 г.).

Поскольку становилось все более вероятным, что Израилю не удастся быстро ослабить Хезболлу посредством своей масштабной воздушной кампании, Вашингтон и Лондон предоставили ей политическую поддержку и прикрытие для продолжения войны, несмотря на международные протесты и призывы к немедленному прекращению огня. Государственный секретарь Кондолиза Райс, говоря о боевых действиях, заметила 21 июля 2006 г. за два дня до своей официальной поездки в Израиль для встречи с премьер-министром Ольмертом: "То, что мы здесь видим, в некотором смысле, является ростом, родовыми схватками нового Ближнего Востока, и что бы мы ни делали, мы должны быть уверены, что мы продвигаемся вперед к новому Ближнему Востоку, а не возвращаемся к старому". После некоторых первоначальных успехов израильтяне были ошеломлены мощным ответом Хезболлы, включая запуск тысяч ракет "Катюша" по северному Израилю. Израильтяне вскоре поняли, что они сражаются не с любительским ополчением, а с хорошо обученной и хорошо оснащенной партизанской армией. Хезболла даже использовала ракету С-807 китайского производства против израильского военного корабля у побережья Ливана, застигнув израильтян врасплох и выведя судно из строя. Израильская разведка не смогла полностью раскрыть до войны, что Хезболла накопила в своих арсеналах. Ливанцы вели высокотехнологичную войну и уделяли столько же внимания медийной битве, сколько и боевым действиям на земле. Бойцы Хезболлы взломали коды израильской радиосвязи, перехватив сообщения о нанесенных ими потерях. Всякий раз, когда погибал израильский солдат, Хезболла подтверждала это, слушая израильское радио, а затем немедленно отправляла сообщения на свою спутниковую телевизионную станцию "аль-Манар", которая транслировала новости в прямом эфире. Таким образом, арабская аудитория знала имена израильских жертв и где они были убиты задолго до того, как израильская армия имела возможность сообщить об этом семьям солдат. Психологическое воздействие этого на израильтян, привыкших к превосходству над армиями своих арабских соседей, было разрушительным. К концу 34-дневной (Летней. – П.Г.) войны Хезболла одержала ошеломляющую победу, просто выдержав и пережив натиск Израиля. Вместо того, чтобы укрепить и усилить образ непобедимого сдерживания Израиля, война, которая должна была ослабить Иран, только сделала сам Израиль более уязвимым.

Поскольку Вашингтон не желает признавать Иран в качестве региональной державы с законными интересами безопасности, поскольку Израиль настаивает на сохранении военного неравенства со своими соседями, цепляясь за свой арсенал из 200 ядерных боеголовок, и поскольку Иран открыто заявляет о военном исходе Соединенных Штатов из региона, открытой войны можно избежать, но мир останется недостижимым. Устойчивый мир на Ближнем Востоке может быть достигнут только в том случае, если он будет сочетаться с устойчивым порядком безопасности. Такой порядок должен, по определению, быть всеобъемлющим и отражать господствующий геополитический баланс. Порядок, которого США добивались в 1990-х годах в рамках политики двойного сдерживания, основывался на исключении двух сильнейших держав в регионе, а именно Ирана и Ирака. Порядок, к которому они стремятся сегодня, в равной степени оторван от региональных реалий.

С точки зрения Израиля, подъем ядерного Ирана и поражение, которое Израиль потерпел в 2006 г., указывают на то, что время может быть уже не на его стороне. Умеренные элементы в Израиле признают, что безопасность Израиля больше не обеспечивается балансом сил, поскольку Израиль не может бесконечно уравновешивать своих более густонаселенных соседей, особенно когда они, как в случае с Ираном, начинают осваивать ядерные технологии. Шломо Бен-Ами, бывший министр иностранных дел Израиля, утверждал, что "вопрос сегодня не в том, когда у Ирана появится ядерная мощь, а в том, как интегрировать его в политику региональной стабильности до того, как он получит такую мощь. Ираном движет не одержимость уничтожить Израиль, а его решимость сохранить свой режим и утвердиться в качестве стратегической региональной державы по отношению как к Израилю, так и к суннитским арабским государствам. Сунниты являются естественными врагами Ирана, а не Израиль. Ответом на иранскую угрозу является политика разрядки, которая изменит модель поведения иранской элиты... Политика разрядки с Ираном будет иметь далеко идущие последствия для шансов на мир между Израилем и его арабскими соседями". Если не произойдут серьезные изменения в балансе сил на Ближнем Востоке, геополитическое соперничество между Ираном и Израилем, вероятно, сохранится независимо от идеологических установок иранского руководства, несмотря на то, что изменение характера режима в Тегеране может привести к тому, что формы проявления этого соперничества изменятся в значительной степени.